Странно было праздновать Рождество тут, в тропиках, в неумолимую жару и под проливным дождем за стенами дома. Впервые за эти месяцы Якобина слегка затосковала по родине с ее холодом, снегом и морозными узорами на стеклах и даже немного по своей семье.

Вздохнув, она пошла к лестнице и остановилась, увидев на ступеньках маленькую фигурку в белой ночной рубашке, державшуюся рукой за перила.

– Йерун! Что ты тут делаешь?

– Мама и папа уехали?

– Да, но они наверняка скоро вернутся, – пообещала она, поднимаясь к нему. Ответить так ее заставил печальный взгляд мальчика. Она погладила его по голове. – Ступай, тебе давным-давно пора спать.

Йерун вцепился руками в перила и поводил босой ногой по ступеньке.

– Я не могу заснуть, – проныл он, а когда Якобина раскрыла рот, собираясь что-то возразить, он поскорее добавил, как бы оправдываясь: – Ида тоже не может!

– А что, Мелати нет?

Он покачал головой. Якобина надеялась, что Мелати теперь празднует Рождество со своим сыном, хоть она и не христианка.

– Почитай нам что-нибудь! – попросил мальчик, склонив голову на бок.

Вообще-то, Якобина собиралась уютно устроиться в постели с книгой, которую ей прислал Ян, – это была «Рождественская история» Чарльза Диккенса; она давно ее не перечитывала. Но не смогла противостоять умоляющему взгляду Йеруна.

Лицо мальчика мгновенно просветлело; он отпустил перила и с радостным воплем взлетел наверх.

У себя в комнате Якобина зажгла лампу, нашла Библию и захватила все это в детскую, а там поставила лампу на ночной столик и положила рядом книгу. Йерун уже стоял на коленях под своим пологом и смотрел с ожиданием; рядом лежал его новый меч. Ида тянула к ней ручки из решетчатой кроватки.

Якобина сбросила с ног тапки, устроилась на короткой, узкой кроватке Йеруна, подложив под спину подушки, и стала листать Библию. Наконец, нашла нужное место. Йерун непринужденно пристроился возле ее локтя, а Ида свернулась в клубочек рядом и положила голову на ее бедро.

– «В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле, – тихо читала Якобина. – Эта перепись была первая в правление»…

Ей вспомнилось собственное детство, когда нянька уходила на выходной, и ей, Хенрику, а потом и Мартину после всенощной, праздничного ужина – селедки под сливочным соусом и отварного картофеля – и подарков разрешали дольше не ложиться спать. В камине весело потрескивали поленья, на рождественской елке горели свечи, а дети пили густой, горячий шоколад с корицей и кориандром и грызли рождественское печенье. Мать сидела за рукоделием, а Юлиус ван дер Беек читал рождественскую историю. Якобина с радостью вспоминала такие картинки из своего детства, это были сладкие воспоминания, а не кислые и не горькие, которые относились к годам отрочества и взрослой жизни.

Головка Иды потяжелела и лучилась ровным, сонным теплом, Йерун тоже задремывал, уткнувшись в ключицу Якобины. Он обнял ее и прижался щекой к груди.

– Я люблю тебя, нони Бина.

– Я тозе, – в полусне пробормотала Ида.

У Якобины перехватило горло, а на глазах выступили слезы. Она отложила Библию и погладила одной рукой светлые, шелковистые волосы Иды, а другой – темные, короткие волосы Йеруна. Потом нерешительно поцеловала мальчугана в макушку; от него пахло карамелью и имбирем, и этот запах растопил в ее душе что-то жесткое, застывшее.

– Я тоже вас люблю, – прошептала она.

20

Бейтензорг, 28 января 1883 г.


Дорогая Якобина,

я не припомню, чтобы когда-либо обменивался с кем-то в письмах умными мыслями так интенсивно, как с Вами. И я очень ценю, что Вы наконец-то чуточку рассказываете о себе.

Конечно, я прекрасно понимаю Ваше отношение к браку – после того, что Вы написали мне о своей жизни в Нидерландах, да и Винсент с Грит – не самый обнадеживающий пример семейной жизни, который вы ежедневно видите перед собой.

Но Вы не такая, как Винсент или Грит. А вот мы с Вами немного похожи. Нам чужды такие бурные страсти, мы не живем крайностями, а руководствуемся рассудком, интеллектом, хотя порой и способны испытывать глубокие, сильные чувства. Возможно, мы слишком чувствительные, слишком идеалисты для жизни в Ост-Индии, в этом мире без искусства и культуры, без литературы, без веры и идеалов.

Новичок в Ост-Индии, «тоток», я с трудом привыкал к здешнему образу жизни. Мужчина здесь только тогда считается мужчиной, когда он силен как бык и готов в любой момент доказать свою храбрость, такую храбрость, какая по нидерландским понятиям граничит с безумием. Если он способен выпить две пинты виски и устоять на ногах, если он не моргнет глазом, проигрывая в карты половину своего состояния. Вот что ценится тут в мужчинах. Я никогда не умел рассказывать анекдоты, хлопая себя по ляжке, или смачные истории, от которых волосы встают дыбом. Меня мало интересовали торговля и деньги, которые можно заработать с ее помощью, а также пьянство, карточная игра и грубоватые мужские компании. Но и Вы, Якобина, мало походите на типичных женщин Ост-Индии. Их духовный мир – унылая пустыня, они изнывают от скуки, и для них нет ничего интереснее, чем совать нос в жизнь других людей.

Несмотря на это, я считаю, что такие люди, как мы с вами, способны найти тут свое место. Возможно, не в центре общества, скорее, на краю его и, если Бог даст, в кругу единомышленников. Людей с родственными душами.

Я не поэт; это Шекспир задолго до меня выразил в словах то, что я думаю сегодня о браке. Это должен быть союз двух искренних душ, который преодолевает все препятствия на своем пути. Союз, исполненный любовью, которая не страшится расстояний и тяжелых дней, преодолевает все жизненные бури, которая служит путеводной звездой для всякого проплывающего мимо корабля. Высота такой звезды может быть разной, но значение всегда неизмеримо великое. Истинная любовь не гаснет с годами, даже когда ей грозит смерть с косой. Любовь не измеряется короткими земными часами и неделями, а длится до конца времен.

Напишите мне, что Вы думаете об этом?

С искренней приязнью Вас приветствует

Ян.

Среди всех балов, спектаклей и торжественных приемов, которыми изобиловала светская жизнь в сезон дождей, даже не считая празднеств по случаю Рождества и Нового года, особенно выделялось одно событие: воскресные торжества перед шестьдесят шестым днем рождения его величества Виллема III, который в этом году приходился на понедельник, 19 февраля. Еще задолго до этого Батавия наводила блеск. Наконец, из Бейтензорга приехал генерал-губернатор нидерландской Ост-Индии Фредерикс Якоб, чтобы принять участие в торжествах. На каждом голландском доме висел красно-бело-синий триколор; все корабли в порту тоже украсили себя патриотическим нидерландском флагом.

Волны, поднявшиеся в Батавии в связи с днем рождения короля, достигли и дома супругов де Йонг на Конингсплейн Оост. Там не только вывесили на фасаде огромный триколор, но и украсили бумажными кокардами красно-бело-синего цвета и оранжевыми гирляндами цветов все окна, двери и лестницы в доме. Цветы в цветочных кадках теперь тоже соответствовали общему патриотическому настрою. Винсент и Маргарета де Йонг, как офицер и супруга офицера, важные члены местного бомонда, участвовали во всех торжествах. В субботу у Энды было полно забот; она хлопотала над ньонья бесар – натирала мазями лицо, шею и плечи; несколько часов наводила лоск на ее тяжелые, блестящие волосы и убирала их в замысловатую прическу, вплетая в нее ленты национальных цветов. Бесчисленные шпильки сверкали в волосах, подобно звездному небу. В сине-красно-белом платье со шлейфом, сшитом у Руффиньяка специально к этому празднику, Маргарета вышла из дома под руку с супругом, одетым в парадный мундир. Они отправились на бал в школу имени Виллема Третьего. После торжественной речи генерал-губернатор об руку со своей супругой станцевал первый вальс и этим открыл трехдневное празднование. Потом на этом пышном вечере было еще много вальсов, и многие гости вернулись домой, когда давно уже рассвело.

К облегчению Якобины, искры между супругами де Йонг летели теперь заметно реже. Даже воскресная вспышка ярости у майора прошла сравнительно мирно и быстро утихла. После богослужения в Виллемскерк в присутствии генерал-губернатора последовал военный парад; в числе зрителей были Йерун и Ида с матерью, Якобина и Мелати. Но во время послеобеденного чая в Конингсплейне майору сообщили, что большой парад с музыкой и выступлениями отдельных полков, планировавшийся на вечер понедельника, не состоится. Военные репетировали неделями, готовясь к этой кульминации праздника, и вдруг в течение одной ночи Ватерлооплейн, где должен был пройти этот парад, превратился в большой пруд с красной грязью, слишком глубокий для пушечных колес. Погода была и в самом деле не королевская: в том году февраль, на Яве и так дождливый месяц, обрушил с неба небывалые потоки. Низинные части города оказались затопленными, а в глубине острова многие дороги сделались непроходимыми.

После оглушительного грома и молний, которые обрушились на несчастного адъютанта, явившегося к майору с неприятной вестью, Винсент де Йонг быстро успокоился. Вечером он в великолепном настроении отправился с супругой в клуб, а утром в таком же настроении поехал в гарнизон на Ватерлооплейн, где генерал-губернатор проводил инспекцию войск гарнизона.

В тот понедельник Якобина всячески старалась занять детей, чтобы они не убежали – ведь они слышали, что, несмотря на проливной дождь, в Конингсплейне состоится важное событие. В своем величественном дворце с колоннами в северной части площади генерал-губернатор устраивал аудиенцию избранному кругу персон – членам совета, высшим чиновникам, генералам, епископам, дипломатам и почетным гражданам города. Еще ожидалось, что он объявит амнистию некоторому количеству военнопленных и ссыльных. А на самой площади Конингсплейн, невзирая на погоду и при большом скоплении публики, состоялись матчи в крикет, скачки и преодоление препятствий. Многочисленные ларьки создавали настроение народного праздника; приближение вечерних торжеств в «Гармонии» и «Конкордии» усиливало это настроение.


– Дети могут дождаться фейерверка и лечь спать позже, – разрешила Маргарета де Йонг. Одетая в темно-фиолетовое платье, облегающее ее фигуру, и перчатки до локтя, она держала на руках Иду. Девчушка играла длинными аметистовыми серьгами в ушах матери. – Разумеется, если вы пойдете смотреть вместе с ними. Это уж как вы хотите.

– Я охотно пойду, – ответила Якобина и, когда ей и госпоже де Йонг удалось заставить Иду оставить в покое серьги, она взяла малышку у матери. Ида закапризничала и уткнулась в плечо Якобины.

– Ну что, пойдем? – спросил майор, присевший на ступеньках лестницы. Йерун стоял возле него и с восхищением трогал ордена и другие награды на парадном мундире отца. Когда госпожа де Йонг кивнула, майор тяжело поднялся на ноги и погладил сына по голове.

– Похоже, я прибыл вовремя, – послышался в дверях мужской голос.

У Якобины замерло сердце. В дверях стоял Ян и улыбался. Его волосы были влажными от пота и липли к голове, костюм и рубашка тоже намокли; в руке Ян держал кожаный саквояж. Йерун радостно бросился к нему, и Ян поставил саквояж, подхватил мальчишку, положил его на плечо и закружился вместе с ним; Йерун ревел от радости и молотил его по спине кулачками.

– Явился – не запылился! – с громким хохотом воскликнул майор. – Что тебя так неожиданно привело к нам?

– Грязные дороги, – запыхавшись, ответил Ян, не переставая кружиться с Йеруном. – Мне там… нечего делать… на повозке никуда не попадешь… Вот я и подумал… сел в ближайший поезд… и явился!

Якобина стояла, окаменев. Она не могла оторвать от Яна глаз. На ее лице вспыхивала и гасла улыбка. Ее вернула к действительности Ида – она стала вырываться из ее рук. Якобина поставила девчушку на пол, и та, раскрыв руки и радостно завывая, тут же побежала к Яну. Он поставил Йеруна на пол, поднял Иду и чмокнул ее в щеку.

– Привет, Винсент! – Держа Иду на руках, он похлопал майора по плечу, и они кратко обнялись. – Грит, я не хочу испортить твое роскошное платье – давай сделаем так… – Он взял госпожу де Йонг за подбородок и расцеловал ее.

Потом он взглянул на Якобину, словно только что ее заметил, и его улыбка стала шире.

– Добрый вечер, Якобина.

Задохнувшись от волнения, она протянула ему руку.

– Добрый вечер, Ян.

Его улыбка перешла в усмешку. Он подошел к ней и нежно поцеловал в обе щеки.

– Так здороваются тут, на Яве, – сказал он. – Я рад, что наконец-то вижу вас. – Ида подражала ему и, вытянув губы, посылала поцелуи в воздух.

У Якобины запылали щеки; она попятилась.

– Нам пора – увы! – проговорила Маргарета де Йонг. – Мы приглашены на обед к генерал-губернатору и, кажется, уже опаздываем.