Пароходная компания, доставившая ее в прошлом году в Батавию, тоже размещала рекламу в каждом номере газеты. Флортье всякий раз с грустью видела в числе других пароходов название «Принцесса Амалия». Она уже не раз думала уехать из Батавии и попытать счастья где-нибудь еще, скажем, в Америке или Австралии. Но на самый дешевый билет нужно было не менее двухсот флоринов. Таких денег у нее не было.

Флортье перевернула газетный лист и недоверчиво уставилась на страницу с новостями с Явы, из Нидерландов и остального мира; объявления закончились, а она опять ничего не нашла для себя. Тогда она решила проглядеть их еще раз. Требовался молодой человек с бухгалтерским опытом, нотариус искал помощника. Больше ничего.

Флортье отпила большой глоток из стакана, потом еще; едва не поперхнулась от такого количества виски во рту. Робкая надежда, с которой она всякий раз просматривала объявления в газете, опять умерла слишком быстро. Пару раз ей казалось, что вот оно, везение, когда требовались экономки или компаньонки; она тут же писала по указанным адресам и ждала ответа; он приходил: «Слишком молодая. Без опыта. Без рекомендаций». Не везло ей с ресторанами, лавками и отелями. Напрасно и там. В городе, где был избыток местной рабочей силы, никто не хотел брать молодую голландку, которой надо было больше платить и которая наверняка была не такая покладистая, как туземные женщины. Не помогали и ее заверения, что она готова работать и за небольшую плату. Флортье написала письма супругам тер Стехе, Вербругге, Росендаал, но ответа тоже не получила.

От продажи браслета оставалось совсем немного денег. Она выручила за него гораздо меньше, чем рассчитывала. Еще одну-две недели она продержится, а потом у нее не останется ни гроша. Уже завтра хозяин отеля может выставить ее на улицу, если она не внесет плату.

Флортье даже стало плохо от страха; она кусала нижнюю губу и размышляла, не купить ли ей за пять флоринов лотерейный билет; может, фортуна сжалится над ней.

– Простите… – Мужской голос, прозвучал рядом с ней и заставил рывком вскинуть голову. – Простите. Надеюсь, я вас не напугал?

Флортье удостоила молодого человека в светлом костюме лишь беглым взглядом и пожала плечами; ей было не до общения. Она снова погрузилась в чтение объявлений – может, она что-нибудь пропустила…

– Можно сесть к вам?

Она огляделась; кроме двух подружек, по-прежнему болтавших и смеявшихся над своими тарелками, все столики были свободны.

– Ну, если вам так нужно, – ответила она, снова пожав плечами, и продолжила изучать объявления.

Уголком глаза она увидела, как молодой человек сел на стул напротив нее и положил ногу на ногу.

– Хотите еще что-нибудь выпить? Я вас охотно угощу.

Флортье недоверчиво смерила его взглядом из-под опущенных ресниц.

– Ну, если желаете.

– То же самое еще раз? – Он показал на полупустой стакан виски и, когда она опять пожала плечами, щелкнул пальцами и что-то энергично крикнул по-малайски в сторону балюстрады. Очевидно, он нашел верный тон, потому что официант поспешил выполнить заказ и даже пробормотал что-то почти дружелюбное, когда принес два стакана.

– За ваше здоровье, – сказал молодой человек и взялся за свой стакан. – Вы часто здесь бываете?

– Время от времени.

– Скажите мне по секрету, что делает здесь такая девушка, как вы?

Флортье даже не подняла голову.

– А как вы думаете?

Незнакомец засмеялся.

– Можно я закурю? – Не отрывая глаз от газеты, Флортье покачала головой, и он зажег сигарету. – Простите мое любопытство, – он шумно выдохнул дым, – но я увидел такое волшебное создание, как вы, в одиночестве, со стаканом виски и газетой – и мне стало вас жалко.

Флортье сообразила, к чему он клонит, и ей захотелось продолжить эту игру.

– Вы можете предложить мне что-то другое? – спросила она и перевернула лист газеты.

– Вы могли бы составить мне компанию. Возможно, – он понизил голос, – в более приватной обстановке.

Флортье застыла. Неужели она стала выглядеть как девушка легкого поведения? Как жрица любви?

– За определенное… финансовое вознаграждение, разумеется, – прошептал ей через стол незнакомец.

Она сглотнула и почувствовала, как пульсирует вена на ее шее. В прошлый раз, когда с ней заговорил Эду, она кокетливо заявила, что это недоразумение, и продемонстрировала свою гордость. Теперь она больше не могла себе этого позволить.

Подружки снова засмеялись, и Флортье увидела, что к ним присоединился мужчина. Блондинка положила руку ему на колено, а рыжая оперлась о стол, демонстрируя свои груди. Брови Флортье поползли вверх. Ее взгляд упал на коляску, свернувшую с улицы Нордвейк в Ганг-Тибо. Из нее вылезла коренастая, но вполне привлекательная женщина с каштановыми волосами и мягкими чертами лица, поправила вырез оранжево-красного платья и встряхнула юбками. Потом направилась к «Европе». Повозка тронулась с места, сидевший в ней мужчина пригладил растрепанные волосы, надел шляпу и надвинул ее на лицо. Женщина в оранжевом устало опустилась на стул и обмахивала веером разгоряченное лицо. К ней подскочил официант, чтобы принять заказ. На Нордвейк замедлила ход еще одна коляска. Сидевший в ней мужчина с интересом обвел глазами веранду, и его взгляд остановился где-то позади Флортье. Она осторожно оглянулась. Позади нее сидела женщина в желтом платье с очень глубоким вырезом. По-видимому, она только что вышла на веранду из отеля. Ее волосы были темные, почти черные; слишком темные для светлой, как слоновая кость, кожи; возможно, она их красила. В руке она держала маленькое зеркальце и мазала губы красной помадой из баночки, лежавшей на столе. Коляска тоже свернула в Ганг-Тибо; ее пассажир через несколько мгновений поднялся на веранду и заговорил с женщиной в желтом.

Очевидно, «Европа» была местом встречи продажных женщин с их платежеспособными клиентами. Флортье не замечала этого, так как всегда была погружена в собственные невзгоды и чтение газеты. Благодаря этому она выглядела посторонней и неприступной, и к ней не приставали. До сегодняшнего дня.

Флортье густо покраснела, поскорее опустила голову и дрожащими пальцами стала бесцельно листать газету.

– Ну, и как? – с явным нетерпением в голосе снова обратился к ней незнакомец.

Если она действительно так поступит – пойдет с ним ради денег?

Она украдкой разглядывала его. Он был еще молод, лет двадцати с небольшим. Высокий и широкоплечий, хоть и не такой богатырь, как Джеймс. Его плоское, почти квадратное лицо выжидающе повернулось к ней, и она могла его рассмотреть. Гладко зачесанные рыжеватые волосы и бородка, светлая кожа, усеянная веснушками. Красивые губы. В темно-синих глазах с густыми светлыми ресницами читалось нетерпение. В общем, вполне симпатичный мужчина, который прежде мог бы стать ее поклонником. Такой, с которым ей будет не слишком противно. Но все же…

Ей вспомнились коробки с бельгийским шоколадом, которые иногда дарил ректор ван Вик. Пара нежнейших чулок, которые она спрятала в дальнем углу своего шкафа, чтобы их никто не обнаружил. И деньги – он совал их ей в руку со стыдливой улыбкой. «Вот, моя сладкая колдунья. Купи себе что-нибудь хорошее, я ведь знаю, что дома тебя не балуют». На те деньги она купила ленты, дешевый одеколон и аляповатый веер, которым не могла пользоваться в школе; но эта бесполезная вещица все-таки наполнила ее гордостью и дала ощущение избранности.

Щеки Флортье пылали; она снова уставилась в газету. Ей пришлось смочить язык глотком виски, прежде чем она обрела дар речи.

– И что вы за это предлагаете?

– Двадцать флоринов, – негромко сказал он.

Ну, была – не была.

– Шестьдесят.

Он расхохотался и откинулся на спинку стула.

– Я не плачу за такие услуги шестьдесят флоринов, – прошипел он и стряхнул пепел с сигареты. – Их я могу получить бесплатно или за чаевые от малайки.

Флортье подняла брови.

– Ну, и ступайте к малайке. – Она гордо вскинула голову, нащупала под столом свои туфли и сунула в них ноги, схватила шляпу и сумочку. – Благодарю за виски.

– Подождите, – поспешно проговорил он и потрогал кончиком языка уголок губ. – Пятьдесят.

Пятьдесят флоринов. Как раз та сумма, которую нужно заплатить в отеле. Она не спасет ее из тяжелой ситуации, но, по крайней мере, Флортье будет спокойна, что ее не выкинут завтра из отеля. Пятьдесят флоринов. За то, что она делала бесплатно для ректора ван Вика.

Пятьдесят флоринов.

– Договорились.

На его лице появилась ухмылка. Он торопливо загасил сигарету, полез в карман и извлек пачку купюр, отсчитал несколько и сунул под свой почти полный стакан.

– Сейчас я позабочусь о комнате.

Он исчез в отеле. Флортье посмотрела ему вслед. Внезапно пересохло во рту, и она допила свой лимонад. Встала на дрожащих ногах, взяла шляпу и сумочку, сделала пару шагов и остановилась. Боязливо огляделась, но на нее никто не обращал внимания. Две подружки флиртовали с мужчиной, женщина в оранжевом пила шампанское, а брюнетка в желтом кокетливо и высокомерно переговаривалась с клиентом. Официант перестал болтать и пришел к ее столику, чтобы убрать со стола и взять деньги. Судя по его довольной ухмылке, чаевые оказались приличными. Проходя мимо особы в желтом и ее знакомого, он принял у них заказ. Флортье пожалела, что не выпила второй, нетронутый стакан виски, а теперь уже было поздно. Она снова повернулась к приоткрытой двери, за которой скрылся молодой человек. Больше всего ей хотелось повернуться и убежать.

Пятьдесят флоринов.


Она обвела взглядом полутемный номер. Окна были открыты, но все равно было душно и слегка пахло плесенью. Через прорези в ставнях свет падал на кровать; белье на ней было изношенное, но чистое. Москитная сетка висела на простых веревках. Рядом с кроватью стоял ночной столик с лампой и пепельницей; слева от двери – шаткий шкаф, а прямо возле Флортье – туалетный столик с треснувшим зеркалом, и перед ним – ротанговый стул.

– Устраивайся, как тебе удобно, – сказал незнакомец, подошел к окну и закрыл обе створки. Снял пиджак, бросил его мимоходом на спинку стула, опустился на матрас и стал снимать ботинки и расстегивать рубашку.

Флортье было жутковато, но она запретила себе бояться и, тем более, показывать страх.

– Деньги, – сказала она. – Я хочу их видеть. Положите их на столик.

Он удивленно посмотрел на нее, но тут же усмехнулся.

– Ваше желание для меня закон, милая барышня. – Он залез в карман брюк и отсчитал от пачки нужные купюры. – …тридцать, сорок, пятьдесят. Вот – видишь? – Он поднял деньги над головой и положил на ночной столик. – Вот они. А теперь иди сюда, – добавил он нетерпеливо.

Флортье положила шляпу на столик для умывания, рядом поставила сумочку и сбросила с ног туфли. Дрожащими пальцами расстегивала крючки на лифе; казалось, у нее ушла на это целая вечность, но, наконец, она сняла платье и положила его на подлокотник стула. С крючками корсета она справилась легче и, прежде чем развязать пояс нижней юбки, спустила корсет вниз и перешагнула через него. Потом вытащила из прически шпильки, положила их на столик и энергично тряхнула головой; она знала, что у нее красивые волосы и что они особенно хороши, когда свободно падают на плечи. И вот она шагнула к нему.

Он с ухмылкой схватил ее за бедра и посадил верхом к себе на колени. Как покупатель щупает фрукты на базаре, чтобы определить их спелость, так и он ухватился за ее ягодицы.

– Ты и впрямь сладкая, – пробормотал он, разглядывая ее, и погладил по волосам и спине. Потом обхватил ладонью затылок и приблизил ее голову к своему лицу. Флортье уперлась кулаками в его грудь и хотела увернуться, но он держал ее крепко.

– Эй, я тебе заплатил, – добродушно проворчал он, прижался ртом к ее рту и глубоко вдвинул в него язык. Флортье ощутила его смолистый вкус, у нее от отвращения перехватило горло; тем не менее она пыталась ответить ему своим языком, но он не замечал этого, и она не стала стараться. Он ворочал языком словно маслобойка, а когда перестал, Флортье переборола желание умыть свое лицо.

Его губы оставили мокрый след на ее шее и впились в вырез рубашки; он схватил Флортье за бедра и прижал к себе. Она почувствовала, как он возбужден, вздрогнула, уперлась ладонями в его грудь и отодвинулась на край его коленей. Словно желая исправиться, она расстегнула пуговицы на своей рубашке и наклонилась вперед; преодолела себя и прижалась губами к его груди, покрытой легким пушком. Она была соленая на вкус и пахла чем-то, похожим на мускус, но это было терпимо. Он блаженно стонал, когда ее язык бродил по его коже. Альбертус ван Вик был хорошим учителем.

Он стянул с Флортье рубашку и восхищенно присвистнул сквозь зубы, увидев ее полные груди.

– Святая солома! Сама маленькая, будто ребенок… – Его руки обхватили ее узкую талию. – А тут… – Флортье окаменела, когда он приник к ее соску, и парень внезапно поднял голову. – Ты ведь не часто занималась этим, да?