«Не надо. Уйди». Якобина не проговорила ни слова; у нее ни на что не осталось сил. «Не надо. Уйди». Она лишь жалобно заскулила, когда Флортье вытянулась рядом с ней. Она была такая теплая, слишком теплая и источала слишком сладкий цветочный аромат. Якобина никуда не могла от него деться, как бы ей этого ни хотелось. Она почувствовала себя загнанной в ловушку, захваченной врасплох. Она не привыкла к телесной близости другого человека и не хотела привыкать. Она отчаянно хватала ртом воздух, когда Флортье обняла ее рукой за талию, а другой погладила по грязным волосам. А еще она пыталась спрятаться от дыхания Флортье, шептавшей ей на ухо: «Бедная Якобина. Бедная девочка. Завтра тебе станет легче».

Жесткий, болезненный комок вырос в ее груди, поднялся в горло, едва не задушил, а потом лопнул и вылился наружу бурными рыданиями. Сначала судорожные и жалобные, они мало-помалу, постепенно несли с собой облегчение, позволяли легче дышать.

– Слушай, я расскажу тебе одну историю, – шептала Флортье. – Когда мне было пять лет, отец купил мне платье. Бархатное, необыкновенно красивое, красное как мак, с длинной и широкой юбкой. Ни у кого не было такого! Когда я кружилась, юбка развевалась. Я кружилась все быстрее и быстрее, и подол поднимался все выше, пока не стал похож на цветок мака. Тогда я закружилась еще быстрее, мне стало нехорошо, но я просто не могла остановиться. – Она сделала эффектную паузу.

– И что тогда? – прошептала Якобина.

– Тогда? Тогда я шлепнулась на задницу. Мне было жутко плохо, и у меня еще долго в глазах прыгали зайчики. – Флортье хихикнула. Губы Якобины тоже раздвинулись в улыбке.

Она улыбалась еще и оттого, что качка немного утихла, а теплое тело Флортье несло покой. Оттого что рука, гладившая ей волосы и утиравшая ее слезы, и нежные слова Флортье тоже успокаивали душу.

И все это просто потому, что Флортье была рядом, осталась у нее.

6

Утренний воздух на пустой палубе был полон живительной свежести, как запах мяты. Якобина нерешительно вдохнула его, словно опасалась, что ее снова стошнит. Но ее голова осталась ясной, и тогда она задышала полной грудью. Слабость в коленях еще не прошла, но силы уже вернулись, и она чувствовала себя родившейся заново.

Ярость стихий улеглась. «Принцесса Амалия» бодро плясала на волнах, омывавших ее корпус. С грубоватой лаской, словно извиняясь за свое недавнее буйство, ветер теребил подол юбки Якобины и полы распахнутого жакета. Лишь когда из строгой прически выпала прядь, Якобина спохватилась, что забыла надеть шляпку. Возвращаться из-за этого в каюту не стоило – никто, кроме нее, не выйдет на палубу в такой ранний час, а утреннее солнце было еще бледным и слабым. Якобина недовольно поморщилась, сердясь на себя за такую небрежность, вышла из-под маркизы, но через пару шагов замерла.

На фоне светлого неба вырисовывалась женская фигурка. Наклонившись вперед, Флортье стояла у рейлинга, положив на него руки, а на них – щеку; ее приподнятая попка шевелилась из стороны в сторону, и подол платья, голубой как море, с ярко-красной каймой покачивался в такт. Словно танцуя, она ритмично ставила ноги то на пятку, то на носок. Ее волосы, рассыпанные по спине и плечам, шевелились от ветра, словно жили собственной жизнью. Потом Флортье выпрямилась, оперлась на рейлинг, встала обеими ногами на нижнюю перекладину и потянулась к небу, словно хотела улететь в него.

Якобина попятилась на цыпочках назад, замерла, но не смогла заставить себя подойти к Флортье. Благодатная близость, накануне казавшаяся такой естественной, теперь вспоминалась почти как болезненный бред. Не зная, что делать, Якобина нерешительно переминалась с ноги на ногу.

Флортье повернула голову; волосы ожили на ее плечах.

– Якобина! – воскликнула она; голос радостно взмыл ввысь. Ее лицо, золотистое от солнечных лучей, озарилось улыбкой, в глазах зажглись искорки. – Доброе утро!

Сердце Якобины учащенно забилось. Она смущенно подошла к рейлингу.

– Доброе утро! – тихо ответила она.

– Как хорошо, что ты поправилась! – Флортье лихо соскочила на палубу и убрала с лица упавшую прядь. – Хотя ты еще чуточку бледная!.. Но уже все нормально, да? – Она ласково погладила Якобину по руке.

Якобина кивнула и с опаской посмотрела на волнистую поверхность моря.

– Я… мне хочется тебя поблагодарить. За то, что ты вчера… ну… – неуверенно проговорила она.

Флортье закусила нижнюю губу и сдержанно улыбнулась, но было видно, что она обрадовалась.

– Я делала это от души! – Опустив голову, она тихо добавила: – Мы ведь подруги. Или нет? – Она прямо посмотрела на Якобину, и в ее глазах читалась невысказанная мольба.

Якобина отвела взор и стала тщательно расправлять указательным пальцем складку на блузке, а сама в это время подыскивала нужные слова.

– Видишь ли, Флортье, дело в том… ну… я… боюсь, что я не очень-то умею дружить. – Она плотно сжала губы.

Флортье тихонько и лукаво засмеялась.

– Боюсь, что и я тоже не умею!

Якобина вопросительно подняла брови. В ее представлении Флортье была одной из тех симпатичных девушек, у которых всегда много подруг. Они шептались, хихикали, носили красивые платья, светились жизнерадостностью, жили без забот, легко и весело, словно прекрасные бабочки.

Лицо Флортье посерьезнело, точеный подбородок вздернулся кверху, вокруг рта и на лбу залегли складки.

– У нас дома… – Она помолчала, а когда продолжила, ее голос звучал глухо. – У нас кое-что было не так, как у всех. Во всяком случае, не так, как считали правильным добропорядочные жители Леувардена.

– Красное платье? – спросила Якобина. Сама она в детстве и маленькие девочки на улицах Амстердама, а также Катье, Тресье и Лейсье тут, на пароходе, все они носили платья неяркой расцветки – темно-голубые, серые, коричневые и черные; ну, в лучшем случае, белые.

Уголки губ Флортье поднялись кверху, скорее, от горечи, чем от удовольствия. Она кивнула.

– Красное платьице. Бирюзовое. Ярко-зеленое. На мне всегда были не те наряды. Да и в остальном… – С тяжелым вздохом она постучала ладонями по рейлингу.

Горожане Леувардена не уставали сплетничать о Клаасе Дреессене, щеголеватом галантерейщике, который проездом через город посватался к местной девице, с ходу женился и на деньги тестя открыл лавку. Клаас рядил свою дочку в немыслимые платья, избаловал ее, потому что все время твердил, что она особенная, необыкновенная. Он лелеял грандиозные планы о большой лавке и элегантной жизни в Амстердаме.

– Во всяком случае, – вся напрягшись, продолжала Флортье, – озабоченные мамаши считали, что их девочки не должны играть с дочкой Клааса Дреессена. Кто знает, чего они наберутся от нее! – В ее глазах сверкнула обида. – Но что примечательно – кружева, пряжу и пуговицы в нашей лавке они покупали охотно. – Ее радужные оболочки потемнели, а взгляд скользнул в пустоту.

Она снова увидела себя во дворе школы в первый день после летних каникул. На ней было красивое, новое платье из блестящей зеленой ткани, а в темных волосах – такой же бант. У ее ног стоял ранец, а в руках она держала раскрытую коробку шоколада. Она с улыбкой протягивала шоколад другим девочкам, которые собрались под липой и смотрели на нее – кто с любопытством, а кто и враждебно. Некоторые из них подросли за лето, другие так и остались миниатюрными, худенькими или упитанными. Все были в одинаковых темно-синих платьицах, белых фартуках и толстых черных чулках; льняные или светло-русые волосы заплетены в две косы. Одна рослая девочка резко повернулась, так, что ее косички взлетели в воздух, и пошла через двор к школьным дверям; за ней последовали остальные. Площадка под липой опустела. Прозвенел школьный колокол, возвещая о начале урока, затихли гул голосов и топот ног, наступила тишина. Не в силах пошевелиться, Флортье так и осталась стоять с застывшей на лице улыбкой, из ее глаз текли слезы.

Якобина удрученно смотрела на увлажнившиеся глаза Флортье. Она почувствовала себя беспомощной и вспомнила собственные горести.

– Я очень сочувствую тебе, – прошептала она и сама поняла, как беспомощно прозвучали эти слова. Флортье кивнула, твердо сжав губы.

– Бывает и намного хуже, – выдавила она из себя и рассеянно провела пальцем по рейлингу. Казалось, она боролась с собой и хотела добавить что-то еще; потом передумала и с веселой улыбкой вскинула голову. – Ты ведь страшно голодная!

– Н-ничего, – ответила Якобина, озадаченная такой резкой сменой настроения. Ее желудок пока еще не восстановился после жестоких испытаний. Накануне она с помощью Флортье выпила чашку чая, немного светлого бульона, да сгрызла одну галету. Теперь желудок громко заурчал, и Якобина, покраснев от смущения, прижала к животу руку, заставляя его замолчать.

– Тогда пойдем завтракать! – Флортье решительно направилась к кают-компании, но Якобина медлила.

– Я не знаю, надо ли мне…

– Конечно, надо! Тебе необходимо восстанавливать силы! – Она засмеялась и потянула Якобину за руку.

На этот раз Якобина с готовностью подчинилась, ощущая радостное щекотание где-то под ложечкой, возле пустого желудка.

Вечерние сумерки лавандовой дымкой проплыли над портом Коломбо и быстро утратили цвет. Вспыхнули первые огни, постепенно лишая город глубины. Он превратился в картонный макет из книжки сказок. Но хотя наступившая темнота не позволяла видеть остров Цейлон, все равно чувствовалось, какой он зеленый: по тропической влажности и жаре, которые в порту соединялись с соленой свежестью моря, по витавшим в воздухе пряным ароматам. До парохода доносились скрип колес, стук конских копыт и все прочие звуки огромного города, гомон тысяч голосов, шаги, а иногда и обрывки фраз на чужом языке.

Повизгивая от радости, маленький Йоост висел на отцовской руке; ему не терпелось сойти с парохода на сушу, и он был неукротим. Его сестра робко жалась к матери и, широко раскрыв глаза, глядела на экзотичный город, где им предстоит заночевать.

– Вы в самом деле не хотите присоединиться к нам? – Госпожа тер Стехе держала Флортье за локоть и улыбалась, наклонив набок голову. Обе дочки прыгали вокруг ее юбки, с волнением ожидая вечернего приключения.

– Нет, в самом деле не хочу, – вежливо, но твердо ответила Флортье. – Здесь мне прекрасно спится, и я не хочу на одну ночь переселяться в отель.

– Тогда, дорогая, я желаю вам доброй ночи. – Госпожа тер Стехе погладила Флортье по плечу и взяла за руки обеих девочек.

– Вам тоже доброй ночи – и приятных впечатлений на берегу, – радостно отозвалась Флортье. Она оперлась на рейлинг и помахала госпоже тер Стехе, которая еще раз оглянулась на нее, когда шла по трапу. Лейсье и Катье тоже обернулись по приказу матери и послушно помахали, а господин тер Стехе заботливо предложил руку своей теще.

Фройляйн Ламбрехтс, как всегда, замешкалась и теперь, подобрав юбки, семенила за господином Ааренсом, который несколько раз оглянулся на Флортье. Росендаали и Тойниссены уже сидели на пристани в приехавшем за ними экипаже; в нескольких шагах от них стояли четыре рекрута. Небрежно сунув одну руку в карман, в другой держа дымящуюся папиросу, они оглядывались по сторонам и явно не торопились попасть в отель.

Какое-то время Якобина наблюдала за всем с палубы, держа в руке кожаный саквояж, потом подошла к Флортье.

– Ты не едешь?

Флортье с улыбкой покачала головой.

– Нет, я останусь здесь.

Якобину захлестнуло разочарование; ведь она была уверена, что Флортье тоже присоединится к остальным – все пассажиры захотели провести ночь на берегу. Она живо представляла себе, как они с Флортье поедут в отель, а утром вернутся на завтрак и при этом, возможно, погуляют по городу.

– Но почему? Неужели тебе еще не надоел пароход?

– Я… – Флортье бросила взгляд на трап, по которому шли тер Стехе и Вербругге, потом на свои туфли. – Честно говоря – мне нужно чуточку экономить. – Она опустила голову и провела ладонью по рейлингу. – Пожалуйста… не рассказывай об этом никому, ладно?

– Нет-нет, конечно, – машинально ответила Якобина, думая уже о другом. О букетике, который Флортье подарила ей в Неаполе. Она часто вспоминала о нем, хотя он давно увял, а его жалкие остатки убрал стюард. Пару цветков Якобина положила между белых страниц в одну из своих книг. Еще она думала о том, как заботилась о ней Флортье во время шторма. Конечно, она в долгу перед ней. – Ты… ты можешь переночевать у меня – ну, если хочешь, конечно.

Флортье недоверчиво взглянула на нее, ее лицо осветилось радостью.

– Правда?! Ой, спасибо! Спасибо, Якобина! Ты так добра! – Якобина в испуге затаила дыхание, когда Флортье повисла у нее на шее, и с облегчением перевела дух, когда ее отпустили. – Я только быстро захвачу пару вещей. Я сейчас!

Якобина посмотрела ей вслед и лишь после этого задумалась о последствиях своего поспешного и необдуманного предложения. Она еще никогда ни с кем не ночевала в одной комнате и не испытывала в этом потребности. И она не знала, большие ли номера в «Гранд Ориенталь», сколько там кроватей, одна или две. Ей стало нехорошо при мысли о том, что ей, возможно, придется спать в одной кровати с Флортье. «Во что я только ввязалась?» – думала она.