— Поскольку ее отец и мой добрый друг Патрик Галлахер далеко за морем, я считаю своим долгом сказать вам начистоту. Не играйте с этой девочкой, Тревор. Она не пустышка, как тот красивый браслетик, что вы ей подарили. У нее большое и щедрое сердце, хоть она и не любит выставлять его напоказ. И что бы она ни говорила вам и себе, если уж на то пошло, это все слова. От грубого обращения она сломается, как любая другая женщина.

— Я не собираюсь грубо с ней обращаться, — холодно, почти высокомерно ответил Тревор.

«И не собираешься выслушивать чужие советы, — подумал Мик, — и предупреждения».

— Может, я должен был сказать «беспечно», — тем не менее продолжил он. — А мужчина бывает беспечным с женщиной даже непреднамеренно, особенно если женщина не ждет ничего другого.

— Я постараюсь проявить осторожность, чего бы она ни ждала.

Мик кивнул и перестал давить на парня. Но не перестал размышлять о том, чего ждет сам Тревор.

В одном Мик точно не ошибся. Тревор не нуждался в чужих советах вообще и относительно женщин в частности. Он прекрасно понимал, что происходит между ним и Дарси. Они разумные взрослые люди, их физически влечет друг к другу. Плюс взаимная симпатия и уважение. Чего еще желать от отношений, тем более временных?

Однако слова Мика встревожили его и преследовали всю дорогу из больницы. Он не поехал на стройку, как намеревался, а свернул к Тауэр-хилл. Почему бы не навестить могилу предка, а заодно осмотреть руины и круглую башню, чего он не сделал в первый раз? Полчаса у него найдется.

Тревор свернул на обочину узкой дороги и вышел из машины, пригнувшись под неожиданно сильным порывом ветра.

Пройдя сквозь узкую калитку, он увидел группу туристов, поднимающихся между старыми надгробиями и крестами к каменному собору с обвалившейся крышей, построенному давным-давно в честь древнего святого. Смутное негодование, охватившее Тревора при виде людей с фотоаппаратами, рюкзаками и путеводителями, удивило его. Как ни странно, он не ожидал никого здесь встретить.

Странно и глупо. Ведь это те самые люди, которых он рассчитывал привлечь к своему театру. И этих, и многих других, которые приедут с летним теплом на ардморское побережье.

Смирившись с незваными спутниками, он поднялся вслед за ними к руинам, мельком взглянул на фриз из ложных арок со сглаженными ветром и временем древними надписями и вошел внутрь. И здесь на камнях виднелись похожие надписи. Интересно, кто сейчас смог бы сложить в слова эти линии — что-то вроде древней азбуки Морзе, оставленной для разгадки путешественнику.

Одна из туристок позвала своих детей. Судя по акценту, соотечественница. С северо-восточного побережья. Как режет слух ее голос. Неужели и его голос звучит здесь так же чуждо? В этих местах голоса должны литься плавно, как старинная музыка.

Тревор вышел из разрушенного собора и посмотрел на башню. Древнее оборонительное сооружение сохранило свою коническую крышу и выглядело так, будто и сейчас смогло бы выдержать любое нападение.

Что влекло на этот небольшой остров завоевателей? Римлян, викингов, саксов, норманнов, бриттов? Чем он так зачаровал их, что они сражались и умирали за господство над ним?

Пожалуй, часть ответа лежит перед глазами.

Деревня внизу, опрятная и живописная в дрожащем солнечном свете, словно нарисована художником. Широкий, вьющийся вдоль моря песчаный пляж поблескивает золотыми искрами. Море, окаймленное по кромке белой пеной, сливается вдали с по-летнему ярким небом. По другую сторону перекатываются зеленые волны холмов, испещренные темно-коричневыми лоскутами полей, а за ними возвышаются размытые контуры далеких гор.

Пока Тревор осматривался, ветер усилился, по холмам и воде заскользили тени облаков. В воздухе сильнее запахло травой, цветами и морем.

Вряд ли красота притягивала захватчиков, но, без сомнений, и по этой причине они сражались за то, чтобы здесь остаться.

— Наша земля поглощает завоевателей и делает их одними из нас.

Тревор оглянулся, решив, что с ним заговорил ирландский турист или кто-то из местных, но увидел Кэррика.

— А вам никак на месте не сидится. — Тревор с удивлением обнаружил, что они остались одни, хотя лишь пару секунд назад вокруг суетилось с десяток туристов. Кэррик будто прочитал его мысли и подмигнул.

— Я предпочитаю уединение. А ты?

— Какое уж тут уединение, если вы выскакиваете, когда вам вздумается.

— Я хотел поговорить с тобой. Как продвигается стройка?

— По графику.

— М-да, вы, янки, свихнулись на графиках. Не могу сосчитать, сколько вас перебывало здесь, то и дело сверяясь с часами и картами и прикидывая, как сделать то, и другое, и третье и не выбиться из графика. Могли бы и угомониться на отдыхе, но привычка — вторая натура.

Тревор сунул руки в карманы.

— Так вы хотели поговорить со мной о привычке американцев смотреть на часы?

— Ну, надо же с чего-то начать разговор. Если ты хотел навестить двоюродного деда, пошли. — Кэррик отвернулся и легко заскользил по кочковатой земле. — Джон Маги, — произнес эльф, когда Тревор нагнал его. — Любимый сын и брат. Умер солдатом далеко от дома.

Тревор почувствовал досаду.

— Любимый сын, несомненно. Любимый брат — готов поспорить.

— А, ты думаешь о своем деде! Он редко приходил сюда, но приходил.

— Неужели?

— Стоял на том самом месте, где ты сейчас, мрачный и растерянный. Тяжело было у него на сердце, а потому он запер его на замок, обдуманно запер и выбросил ключ.

— Да, — прошептал Тревор. — В это я могу поверить. На моей памяти он ничего не делал необдуманно.

— Ты кое в чем похож на него. Тоже ничего не делаешь, не обдумав хорошенько. — Кэррик умолк, подождал, пока Тревор поднял голову, и в упор посмотрел в его глаза. — Но разве тебе не интересно узнать, что мужчина, чье семя породило твоего отца, стоя на этом холме, смотрел на свой дом и не видел того, что видишь ты? Он видел не красоту, магию и радушие, а капкан и готов был перегрызть собственную лодыжку, чтобы вырваться из него.

Кэррик отвернулся и обвел взглядом Ардмор.

— Может, в каком-то смысле он сделал именно это и, потеряв часть себя, прихрамывал всю жизнь. Однако, если бы он не вырвался в Америку, ты не стоял бы здесь сегодня, не смотрел бы вокруг и не видел бы то, что он не сумел увидеть.

— Не захотел, — поправил эльфа Тревор. — Но вы правы. Без него меня бы здесь не было. Вы не знаете, кто через столько лет кладет цветы на могилу Джона Маги?

— Я. — Кэррик показал на горшочек с дикой фуксией. — Мод теперь не может сама это делать. Это единственное, о чем она меня просила. Она никогда его не забывала. Ни разу за все годы между его и ее смертью не дрогнула ее любовь. Я считаю верность одним из лучших человеческих качеств.

— Не все могут ею похвастаться.

— Да, но тот, кто может, находит в ней радость. А у тебя верное сердце, Тревор Маги?

Тревор покосился на эльфа.

— Я об этом не задумывался.

— Я бы сказал, что твои слова близки ко лжи, но давай перефразируем вопрос. Ты уже почувствовал вкус прекрасной Дарси. Ты думаешь, что сможешь отказаться от пиршества и уйти прочь?

— Наша интимная жизнь вас не касается.

— Ха! Еще как касается. Три сотни лет я ждал тебя — вас — и никого другого. Теперь я совершенно в этом уверен. Вы заключительный аккорд. Ты боишься показаться дураком, что лишь разновидность гордости в духе твоего деда, а ведь всего-то надо взять то, что тебе уже дано. Она разжигает твою кровь, туманит твой разум, но ты боишься заглянуть в свое сердце и понять свои чувства.

— Горячая кровь и затуманенный разум не связаны с сердцем.

— Глупости. Страсть — первый шаг к любви, а томление — второй. Станешь спорить? Ты сделал первый шаг, делаешь второй, но слишком упрям, чтобы признать это. Ничего, я подожду. — Однако глаза эльфа загорелись нетерпением. — Но и у меня есть проклятый график, так что, янки, пошевеливайся.

Кэррик щелкнул пальцами и исчез.


После наставлений Мика О'Тула, решившего вмешаться в его личную жизнь, Тревор пребывал в паршивом настроении, а болтовня Кэррика растравила его еще больше. Почему он должен выслушивать советы того, кого и в природе-то быть не должно?

И человек, и фольклорный персонаж буквально принуждали к определенным действиям в отношении Дарси, но будь он проклят, если позволит загнать себя в угол. Его жизнь принадлежит только ему, как и ее жизнь принадлежит только ей.

Тревор пересек стройплощадку, не обращая внимания на оклики рабочих, и вошел в кухню паба, полный решимости отстоять свою точку зрения.

Шон, отскребавший кастрюли, оглянулся:

— Привет, Трев. Ты опоздал на ланч, но, если голоден, я тебе что-нибудь соберу.

— Нет, спасибо. Дарси в зале?

— Только что поднялась в свой маленький дворец. Жаркое из рыбы еще не… — Шон осекся, поскольку Тревор уже взбегал по лестнице. — Ну, похоже, не в моих силах утолить его голод.

Тревор не постучал. Он прекрасно знал, что хамит, и получал от этого какое-то извращенное удовлетворение. И то же самое удовлетворение он почувствовал, заметив удивление Дарси, вышедшей из спальни с маленьким фирменным пакетом в руке.

— Считаешь, что уже можно не церемониться? — Несмотря на спокойный тон, Тревор почувствовал ее раздражение. — Извини, но мне некогда развлекать тебя. Я иду к Джуд передать плюшевую овечку для малыша.

Тревор в два шага оказался рядом с Дарси, схватил в кулак ее волосы и впился губами в ее рот, когда ее голова откинулась назад. Шок, страсть, похоть опалили ее. Дарси попыталась оттолкнуть его совершенно искренне, но почти в то же мгновение вцепилась в него. Тревор не обращал ни малейшего внимания ни на ее первую реакцию, ни на вторую, пока не насытился. А насытившись, отстранил ее, пронзил стальным взглядом.

— Довольна?

Дарси с трудом собралась с мыслями.

— Если ты о поцелуе, это было…

— Нет, черт побери. — Его голос прозвучал очень резко, и Дарси прищурилась. — Я о том, что происходит с тобой, о том, что ты творишь со мной. Довольна?

— Я на что-то жаловалась?

— Нет. — Тревор ухватил ее за подбородок. — А хотела бы?

Каким бы взбудораженным Тревор ни казался, Дарси готова была поклясться, что он хладнокровно изучает ее. М-да, мужчина с таким самоконтролем не подарок, а большая проблема.

— Будь уверен, ты первый узнаешь, если меня что-то не устроит.

— Хорошо.

— И запомни: мне не нравится, когда ты врываешься в мой дом без приглашения и ведешь себя черт знает как только потому, что у тебя зуд в одном месте.

Тревор усмехнулся, покачал головой и отступил.

— Предупреждение принято. Прошу прощения. — Он наклонился, подобрал с пола выпавший из ее рук пакет и вручил ей. — Я был на Тауэр-хилл, на могиле двоюродного деда.

— Тревор, ты скорбишь по человеку, умершему задолго до твоего рождения?

Он хотел отпереться, но правда сама собой соскользнула с его языка:

— Да.

Дарси смягчилась, ласково коснулась его руки.

— Присядь, я угощу тебя чаем.

— Нет, спасибо. — Тревор перехватил ее руку, рассеянно поднес к своим губам. Дарси совсем растаяла и уже хотела обнять его, но он отпустил ее, отвернулся, отошел к окну и устремил взгляд на стройку.

Кто он здесь? Захватчик, жаждущий застолбить свои права? Или странник, вернувшийся в поисках своих корней?

— Мой дед не желал говорить об этих местах, и бабушка молчала. Она во всем ему подчинялась. Поэтому…

— Ты умирал от любопытства.

— Да. И подумывал вернуться сюда надолго. Иногда. Пару раз даже что-то планировал, но как-то не складывалось. А потом вдруг возникла и уже не отпускала идея этого театра. Она обрастала подробностями, утверждалась.

— Так бывает с некоторыми идеями. — Дарси подошла к нему, тоже стала наблюдать за стройкой. — Они потихоньку созревают и превращаются в реальность.

— Да, наверное. — Тревор машинально взял ее за руку. — И раз уж сделка заключена, не вижу вреда в том, чтобы признаться. Я бы и больше заплатил вам за аренду, дал бы вам больший процент. Я не мог отказаться от этого.

— Ну, тогда не будет вреда и в моем признании. Мы бы согласились на меньшее, но торговались с удовольствием и с удовольствием надули твоего Финкла.

Тревор рассмеялся совершенно искренне.

— Мой двоюродный дед и мой дед приходили сюда. В «Паб Галлахеров».

— Разумеется. Тебя тревожит, что бы они подумали о твоем возвращении?

— Ну, мнение деда меня точно не волнует. Больше не волнует.

«Я опять наступила на больную мозоль», — подумала Дарси и все же решила поковыряться еще немножко. Осторожно.