— Он был таким суровым?

Тревор колебался, но вдруг понял, что не прочь поговорить об этом.

— Что ты подумала о лондонском доме?

Дарси постеснялась сказать правду.

— Ну, он очень красивый.

— Проклятый музей.

Тревор произнес это с такой злостью, что Дарси удивленно заморгала.

— Мысли о музее мне тоже приходили в голову, но все равно дом красивый.

— После смерти деда родители разрешили мне кое-что поменять, а там тридцать лет ничего не менялось. Я что-то убрал, смягчил острые углы, но, по сути, это все равно его дом. Строгий и официальный, каким был сам дед. И отца моего он воспитывал строго, без любви.

— Мне жаль. — Дарси погладила его по руке. — Наверное, это очень грустно и обидно, когда отец не выказывает своей любви.

— Мне с этим столкнуться не пришлось. Каким-то чудом мой отец был… есть открытый и веселый человек. Полная противоположность своему отцу. Папа до сих пор почти не говорит о своем детстве. Разве что с мамой.

— А она с тобой, — прошептала Дарси, — потому что знает, что тебе необходимо понять.

— Он хотел создать семью, построить жизнь, которая в корне бы отличалась от всего, что окружало его. И ему это удалось. Родители не баловали нас — меня и сестру, — но мы всегда знали, что они нас любят.

— И ценность их дара в том, что ты не принимаешь их любовь как само собой разумеющееся.

— Да. — Тревор повернулся к ней. Странно. Он не ждал, что она поймет. Не ждал, какое облегчение принесет ему ее понимание. — Меня не волнует, что подумал бы дед, но мне очень важно, что почувствуют родители, когда я закончу этот проект.

— Если хочешь знать мое мнение, они будут гордиться тобой. Душа Ирландии в ее искусстве. Ты понимаешь это и работаешь ради этого. Ты делаешь хорошее дело, отдаешь дань уважения родителям и предкам.

Еще частичка тяжелой ноши соскользнула с его плеч.

— Спасибо. Для меня твои слова значат даже больше, чем я думал. Я так и чувствовал там, на холме. То, что я делаю здесь, то, что я оставлю здесь, важно. И пока до меня это доходило, я разговаривал с Кэрриком.

Он почувствовал, как вздрогнула Дарси, посмотрел на нее и отчетливо увидел ее изумление. Но она ничего не сказала, лишь сжала губы, подавив удивленный возглас.

— Думаешь, я страдаю галлюцинациями?

— Нет. — Дарси помолчала, покачала головой. — Не думаю. Нет. Я слышала об этом и от других, в чьем душевном здоровье не сомневаюсь. Мы здесь больше открыты для необычного. — Только она знала легенду, а потому занервничала, отошла и присела на подлокотник кресла. — И о чем же вы разговаривали?

— О многом. О моем деде, о Мод и Джонни Маги. О графиках, добродетелях, театре. О тебе.

— Обо мне? — Дарси вытерла повлажневшие ладони о брюки. — И что же вы обо мне говорили?

— Ты знаешь легенду, и, думаю, гораздо лучше, чем я. Там говорится о трех парах, которые должны полюбить друг друга и обменяться клятвами.

— Да.

— И за прошедший год или около того два твоих брата полюбили и женились.

— Кому это знать, как не мне, ведь я была на их свадьбах.

— Тогда, учитывая твою сообразительность, ты наверняка размышляла о том, что Галлахеров трое. — Тревор шагнул к ней. — Ты побледнела.

— Я была бы тебе благодарна, если бы ты перестал ходить вокруг да около и сказал напрямик.

— Ладно. Он наметил нас как третий и последний этап.

Ей стало жарко и душно, но она не прижала руки к груди и не отвела взгляд.

— И тебе это не нравится.

— А тебе?

Дарси так разволновалась, что позволила ему уклониться от ответа.

— Не я болтаю с эльфийскими принцами, не так ли? И нет, я не желаю, чтобы кто-то распоряжался моей судьбой ради исполнения своих желаний.

— И я тоже. Не хочу подчиняться и не буду.

Дарси решила, что поняла, почему он рассказал ей о своем деде. Чтобы она знала, какая холодная кровь в нем течет.

— Теперь понятно, почему у тебя такое настроение. — Дарси соскользнула с подлокотника. — Одна только мысль, а вдруг я твоя судьба, повергла тебя в ужас. Подумать только! Человек с твоим образованием и общественным положением и простая барменша!

Тревор растерялся и не сразу обрел дар речи.

— Что за глупости? Как тебе такое в голову пришло?

— Кто бы стал винить тебя за гнев и досаду в ответ на такое предположение? К счастью для нас обоих, наши отношения не имеют ничего общего с любовью.

Тревору случалось видеть разгневанных женщин, но он никогда не сталкивался с такой, которая, судя по ее виду, была способна нанести физический ущерб. Надеясь спасти свою шкуру, он выставил руки ладонями вперед.

— Во-первых, то, чем ты зарабатываешь на жизнь, не имеет никакого отношения к… ни к чему. Во-вторых, едва ли ты барменша, хотя не важно, даже если бы и была ею.

— Я подаю напитки в баре, так кто я, если не барменша?

— Эйдан управляет баром, Шон — кухней, а ты — обслуживанием, — терпеливо перечислил Тревор. — И я уверен, что если бы ты захотела, то смогла бы управлять всем бизнесом или любым другим баром в твоей стране или в моей. Но не в этом дело.

— Для меня в этом. — Дарси подавила вскипевший в ней гнев.

— Дарси, я рассказал тебе потому, что это касается нас обоих, потому, что мы любовники и мы оба заслуживаем ясного понимания ситуации. Теперь мы все прояснили и сошлись на том, что не позволим никому втягивать нас в эти сказки.

Тревор взял ее за руку, растер застывшие пальцы.

— Легенда сама по себе, мы сами по себе. И ты мне нравишься такая, какая ты есть. Мне нравится быть с тобой, и я хочу тебя так… я никого никогда не хотел так, как хочу тебя.

Дарси приказала себе расслабиться и смириться, даже постаралась принять довольный вид. Но где-то внутри звенела тревожная, болезненная пустота.

— Хорошо. Мы сами по себе. Я разделяю твои чувства, так что никаких проблем. — Ослепительно улыбнувшись, Дарси приподнялась на цыпочки, нежно поцеловала его и махнула рукой в сторону двери: — А теперь ступай. Мне пора.

— Ты придешь ко мне вечером?

Она озорно взглянула на него из-под опущенных ресниц.

— С удовольствием. Жди меня к полуночи, и я не стану возражать ни против ожидания, ни против бокала вина.

— Тогда до вечера. — Тревор хотел поцеловать ее, но она захлопнула дверь перед его носом.

И за закрытой дверью трижды досчитала до десяти. Затем выдохнула. Итак, они должны быть благоразумными и вести себя так, как желает его величество Маги. Он слишком рассудителен, чтобы впутываться в легенды или в любовь?

Ну, видит бог, она заставит парня поползать перед ней на коленях, прежде чем разделается с ним. Он предложит ей целый мир со всем содержимым. И, может, она примет его предложение. А парень получит урок: нечего шарахаться в сторону при мысли о любви к Дарси Галлахер.


13

В целом Тревора все устраивало. Работа шла строго по графику. Местные проявляли интерес и благожелательность. Ни дня не проходило, чтобы кто-нибудь не заглянул на площадку, не поделился своими соображениями или предложениями, не рассказал бы историю о том или другом из его родственников.

Он даже познакомился с некоторыми местными. Два человека, как выяснилось, работали на его стройке.

Пока Мик выздоравливал, приходилось больше времени проводить на площадке, но он не имел ничего против. Сосредоточившись на работе, он меньше думал о Дарси.

И похваливал себя за то, что все прояснил и уладил. Они современные, разумные люди. Им нет никакого дела до легенд и безумных эльфов. И до сновидений о синем сердце, ритмично бьющемся в океанских глубинах.

Поднимаясь с кружкой кофе в крохотный кабинет напротив спальни, Тревор напомнил себе, что бизнес на первом месте. Телефонные переговоры, обсуждение контрактов, заказ стройматериалов. У него нет времени на дурацкие размышления о том, видел ли он то, что видел, и верит ли в то, во что поверить невозможно. Кто будет выполнять его обязанности, пока он станет разбираться, сколько в ирландских мифах реального, а сколько вымысла?

Тревор коснулся диска под рубашкой. Это реально. Реальнее не бывает. Ничего, и с этим он справится.

А если позвонить в Нью-Йорк прямо сейчас, то можно застать отца дома. Он вошел в комнату и вздрогнул от неожиданности. Горячий кофе выплеснулся на руку.

— Черт побери!

— О, не надо ругаться. — Тихо прищелкнув языком, Гвен, сидевшая на стуле перед камином, невозмутимо вернулась к своему вышиванию. — Нужно смазать обожженное место.

— Ничего, обойдется. — Что такое ожог по сравнению с нежданной встречей с призраком! С призраком, предусмотрительно убравшим волосы в узел, чтобы не мешали вышивать! — Я почти убедил себя, что не верю в вас.

— Можете поступать, как вам удобнее. Хотите, чтобы я оставила вас в покое?

— Я не знаю, чего я хочу. — Тревор поставил кружку на стол, развернул рабочее кресло и, садясь лицом к Гвен, рассеянно лизнул обожженную руку. — Я говорил вам, что вы мне снились. Но я не сказал другого. Я почти верил, что найду вас здесь. Не совсем вас… кого-то… — Слово «живого» показалось грубым. — Реального. Женщину.

Гвен подняла голову и взглянула на него ласково, понимающе.

— Вы надеялись найти здесь женщину, которая вам снилась и которая ждет вас?

— Возможно. Не то чтобы я ее намеренно искал, — добавил он. — Но возможно.

— Мужчина, если даст себе волю, может влюбиться в сон или мечту. Это так просто. Никаких усилий, никаких хлопот. Но и никакой истинной радости, если мечта осуществится. А вы предпочитаете работать, чтобы достичь чего-то, не так ли? Иначе вы не были бы самим собой.

— Да, наверное.

— Женщина, которую вы нашли, требует много усилий и хлопот. Скажите мне, Тревор, а радость она вам приносит?

— Вы о Дарси?

— А с кем еще вы встречаетесь? Разумеется, я говорю о Дарси Галлахер. Красивая и сложная женщина, а ее голос… — Гвен умолкла, покачала головой, тихо рассмеялась. — Я хотела сказать «как у ангела», но в ней так мало ангельского. Нет, ее голос чисто женский, сильный и соблазнительный. Она соблазнила вас.

— Она может соблазнить и мертвого. Не в обиду вам будь сказано.

— Я не обиделась. Интересно, Тревор, вам не кажется, что именно ее вы искали?

— Я ничего не ищу. И никого.

— Все мы ищем. Счастливчики находят. — Руки Гвен замерли на ткани, расшитой ярким узором. — Мудрые принимают. Мне выпала удача, но не хватило мудрости. Неужели вы ничему не научились на моей ошибке?

— Я ее не люблю.

— Может, нет, может, да. — Гвен снова взялась за иглу. — Но вы побоялись раскрыть свое сердце. Вы так неистово охраняете эту часть себя, Тревор.

— Может, нечего охранять. — Может, она отмерла здесь, в Ардморе, еще до моего рождения, мысленно добавил он. — Может, я просто не способен на такую любовь, о которой вы говорите.

— Глупости.

— Я обидел другую женщину, потому что не смог полюбить ее.

— И, думаю, сами испытали боль, а потому я сомневаюсь в ваших словах. Поверьте, вы оба не просто справитесь с трудностями, но и прекрасно используете полученный опыт. Тревор, как только вы перестанете думать о своем сердце как об оружии, а не о даре божьем, вы найдете то, что ищете.

— Мое сердце не главное. Главное — театр.

Гвен издала звук, который — с некоторой натяжкой — можно было принять за согласие.

— Умение строить, тем более на века, достойно восхищения. Что может быть проще этого домика? Однако он пережил несколько поколений. Разумеется, кое-что изменилось, что-то достроено, но суть сохранилась. Как и эльфийский дворец под ним с его серебряными башнями и синей рекой.

— Вы остались жить в доме над дворцом, — напомнил Тревор.

— Да. Да, это так. Я сделала неверный выбор. Но, несмотря ни на что, я не жалею о детях и о мужчине, который подарил их мне. Возможно, Кэррик никогда не поймет этого. А я поняла, что не стоит даже просить его об этом. Влюбленным необязательно меняться для того, чтобы слились их души и сердца. Любовь это выдержит. Любовь выдержит все.

Тревор наконец разглядел, что она вышивает. Серебряный дворец со сверкающими башнями и синей сапфировой рекой, деревья, усыпанные золотыми фруктами. А на мостике, переброшенном через реку, две еще не законченные фигурки.

Это она, понял Тревор, протягивает руки к Кэррику.

— Вам одиноко без него.

— Я… — Гвен осторожно провела пальцем по нитям, сплетенным в серебряный дублет. — Мне пусто без него. Этот дом ждет. Как жду я.

— Что случится, если заклятье не спадет?

Гвен снова посмотрела на него. Ее глаза потемнели, но остались спокойными.