Стефани Лоуренс - Сердце пирата

Роберт послал Коулмана и Фуллера обойти вокруг логова и посмотреть, нет ли с обратной стороны другого выхода. Они вернулись и сообщили, что обнаружили целых два. К тому же они видели, как вскоре посланник в сопровождении двух головорезов вышел через одну из задних дверей и, проскользнув на соседнюю улочку, все трое двинулись в сторону центра поселения.

Коулман и Фуллер сказали, что ушли три человека, но, поскольку в доме оставался еще один, Роберт приказал им посмотреть, в каком направлении пошли те трое, а потом вернуться и сообщить ему.

С тех пор прошло примерно шесть чесов.

Все это время Роберт молился, чтобы его решение позволить работорговцам уйти туда, куда их послали, и не отправлять за ними никого, дабы не разделять свои и без того небольшие силы, оказалось правильным. Чтобы подтвердилась гипотеза о том, что они всегда возвращаются в свое логово, прежде чем увести пленников в джунгли.

Он надеялся, что работорговцы, которым он дал уйти, вернутся назад и не поведут очередного пленника прямиком в свой лагерь.

Шесть часов прошли в напряжении.

Наконец, когда солнце село, тени стали гуще и темнота готовилась поглотить все вокруг, он увидел, как двое головорезов, остававшихся в доме, вышли к дверям и остались там, глядя в направлении одной из улочек, ведущих к центру поселения. Роберт понял, что они ждут возвращения своих товарищей и, скорее всего, с очередной жертвой.

С каждой минутой царившая в комнате атмосфера ожидания накалялась. Роберт снова отправил Коулмана и Фуллера следить за задними дверями в логово, на случай если работорговцы войдут оттуда.

В конце концов бандит, сидевший на ступеньках и не сводивший глаз с улочки, встал. Он по-прежнему смотрел в том направлении, но что происходило на улочке, Роберт разглядеть не мог.

Мужчина повернул голову, посмотрел внутрь дома и что-то сказал своему приятелю, находившемуся внутри. Потом снова посмотрел в сторону улочки и усмехнулся. Его товарищ вышел из дома и тоже улыбнулся тому, что они видели.

Не отрывая взгляда от входа, Роберт ждал появления тех, кто приближался к дому.

И наконец увидел.

Увидел двоих мужчин, которые раньше ушли в сторону поселения. Более крупный из них нес на плече какой-то завернутый в ткань тюк.

Тюк, который определенно был человеком, но… Роберт прищурился. Закутанная в ткань фигура была слишком тонкой и короткой для мужчины.

Подросток?

– О господи. – Это тихое восклицание вырвалось у Бенсона, приткнувшегося сбоку и тоже смотревшего в окно. Бенсон поднял глаза и встретился взглядом с Робертом. Лицо Бенсона перекосилось от ужаса. Он показал рукой на сцену, разыгрывавшуюся у входа в логово работорговцев: – Неужто это…

Роберт снова взглянул туда. Громила, тащивший закутанную фигуру, повернул свою ношу, чтобы протиснуться в дверной проем, и Роберт увидел то, что уже удалось заметить Бенсону, смотревшему немного под другим углом.

Из-под тряпки виднелись две нежных белых руки, связанные веревкой. С одного запястья на черном шнурке свисал знакомый черный ридикюль. Они все видели его раньше – Роберт неоднократно – неизменно висевшим на руке Эйлин Хопкинс. Ее голова и все тело были полностью замотаны тканью, не позволявшей разглядеть что-нибудь еще.

Когда громила втаскивал свою ношу в дом, черный ридикюль болтался у него на боку. Роберту показалось, что согнутые пальцы Эйлин слегка шевельнулись.

Он остолбенел, глядя на опустевший дверной проем. На черную пасть, только что поглотившую ее. У него возникло такое ощущение, словно он на бегу врезался головой в бревно. Легкие отказывались работать нормально, ему стоило огромных трудов сделать вдох и остановить вихрь проносившихся в голове мыслей. Унять жгучую боль, вспыхнувшую внутри.

Бенсон и Харрис ничего не говорили, просто молча смотрели на него.

Роберт выругался. Подняв обе руки, он вцепился пальцами в волосы.

И по-прежнему не мог отвести глаз от дверного проема.

Он сам решил – и считал это решение единственно правильным и непреложным, – что, кого бы работорговцы ни захватили в следующий раз, он позволит им забрать этого человека, пожертвовав его свободой ради общего блага.

Теперь собственные слова насмешкой отдавались в его мозгу.

Если бы они похитили кого-то другого, у него не возникло бы ни малейших сомнений в своих дальнейших действиях. Он выполнил бы свой долг, и будь что будет.

Но теперь… теперь перед ним стоял выбор: долг… или она.

Раздался условный стук в дверь, и, когда она открылась, в комнату проскользнули Коулман и Фуллер. Все головы повернулись к ним.

– Что? – нетерпеливо спросил Роберт.

– Они кого-то похитили и притащили сюда. Своих пленников они держат в центральной комнате. Но это не все. К ним только что прибыли еще шесть человек. Они пришли с противоположной стороны и проскользнули через заднюю дверь.

– Еще шестеро? – Это ставило крест на мелькавших в голове у Роберта мыслях о том, чтобы просто ворваться в дом и забрать Эйлин.

Поморщившись, он снова посмотрел в окно. Не имело никакого смысла притворяться, будто он не знает, что будет делать дальше.

Долг – это одно.

Эйлин Хопкинс – совсем другое.

Роберт взглянул на Бенсона и Харриса, потом посмотрел на Коулмана и Фуллера.

– Тот, кого они похитили, – мисс Эйлин Хопкинс. И это меняет наши планы. Мы должны ее освободить.

Эйлин сидела, вытянув перед собой ноги, на деревянном полу, куда ее посадили спиной к дощатой стене. Она по-прежнему была обернута парусиной, в которую ее завернули похитители. Ридикюль лежал на полу рядом с ней. Руки были по-прежнему связаны, как и ноги, ужасный черный мешок вместе с душившим ее кляпом тоже оставался на месте.

Несмотря на то что она ничего не видела, Эйлин нисколько не сомневалась, что она в логове работорговцев.

Они определенно прошли далеко вглубь трущобного района, а когда подходили к этому месту, она услышала грубые приветственные возгласы других мужчин, на которые ответили двое ее похитителей. Потом те и другие столпились вокруг, и тот, что ее тащил, повернулся и поднялся по ступенькам.

Когда он проходил через то, что она определила как дверной проем, мужчина слегка повернул ее.

Эйлин сделала отчаянную попытку пошевелить пальцами, но уже в следующую секунду она оказалась внутри, и момент, когда ее могли бы узнать, остался позади. Громила, который ее тащил, прошел вглубь дома, а потом опустил ее туда, где она и сидела теперь.

Эйлин стала прислушаться к разговору работорговцев. Больше она ничем не могла заняться, кроме того, это помогало приглушить подступающий страх. Поэтому, хотя Эйлин не могла себе представить, что ей удастся сбежать, и, значит, от того, что она слышала, не было никакого толку, она все равно изо всех сил старалась услышать, что они говорили.

Некоторые из работорговцев говорили по-английски, но с разными и довольно сильными акцентами, которые все вместе оказалось довольно трудно, а иногда и невозможно разобрать. Другие мужчины говорили на какой-то смеси английского с другими языками, похожей на пиджин, хотя Эйлин не могла сказать этого с уверенностью. Возможно, это был какой-то другой язык – французский, голландский, немецкий. В их речи ей слышались элементы всех трех языков.

Чем дольше она слушала, тем отчетливее различала голоса. Теперь она поставила перед собой задачу научиться различить каждого из говорящих. Эта игра помогала не думать о том, что ее ждет. Вскоре Эйлин поняла, что в логове собрались не четыре человека, а намного больше. В конце концов ей удалось различить голоса десяти человек, и все они были весьма многословны.

Эйлин хотелось, чтобы они говорили более ясно, и все же среди всех голосов выделялся один. Он… ласкал слух. Завораживал. Этот человек мог оказаться кем угодно, но его голос… Она назвала бы его скорее гипнотическим оружием, чем просто средством общения.

Глубокий, певучий, с интонациями скорее французскими, чем английскими. Несколько раз Эйлин приходилось моргать, чтобы стряхнуть с себя его магнетический эффект и сосредоточиться на том, что говорили другие бандиты.

После довольно длительного обмена приветствиями они перешли к обсуждению своих дел. Очевидно, что одна группа работорговцев была послана в поселение, чтобы забрать у человека по имени Уинтер очередную партию каких-то особенных товаров. Но главным образом речь шла о том, что заказчику, покупавшему у них рабов, требовалось больше здоровых мужчин. Однако из их замечаний Эйлин поняла, что работорговцам запрещалось похищать первых попавшихся под руку европейцев. Их жертвы подлежали тщательному отбору. И, несмотря на любые временные трудности, приказ, который они намеревались выполнить, требовал от них мужчин, а не женщин или детей.

Потом тон мужских голосов изменился, и Эйлин поняла, что работорговцы говорят о ней. Вскоре Эйлин открыла для себя, что можно одновременно вспыхнуть и похолодеть. Грубые шутки звучали грубо независимо от диалекта или акцента.

Она сидела не шелохнувшись, едва дыша, и чувствовала себя как слепой кролик, запертый в комнате с десятком волков. Напряжение росло в ожидании, что в любой момент ее могут коснуться жадные руки…

Тем не менее никто из мужчин даже не приблизился к ней.

Несколько раз Эйлин слышала, как, говоря о ней, разные голоса произносили одно имя. Дюбуа. Проглотив комок страха, стоявший в горле, она снова вслушалась в разговор бандитов. Насколько ей удалось разобрать, тому, что ее не трогали, Эйлин была обязана Дюбуа. Вернее, тому влиянию, которое он имел на работорговцев. Избавившись от одной из причин своего страха, она почувствовала себя немного лучше.

Кто он такой, этот Дюбуа? Заказчик? Или посредник, действующий в интересах заказчика? А может быть, он истинный главарь работорговцев?

Судя по тому, как говорили о нем мужчины, Эйлин решила, что последнее маловероятно. Она продолжала слушать, но внимание мужчин переключилось на другое. Теперь они обсуждали, стоит ли идти в джунгли с ней или подождать, когда они похитят кого-нибудь еще. Эйлин так и не узнала, чем закончилось обсуждение, потому что работорговцы перешли в другую комнату, а сквозь стену она ничего не слышала, кроме невнятного гула голосов. Теперь Эйлин уже не могла занять себя чем-то полезным. Оставалось лишь думать о своей судьбе. О своей, вероятнее всего, уже определившейся участи.

Эйлин сделала попытку примириться с ней, постаралась унять страх перед тем, чему суждено было произойти в самое ближайшее время. Но как она ни старалась быть рассудительной, она не могла свыкнуться с мыслью о том, что ее, как пленницу, уведут в джунгли. Какая-то упрямая, неподдающаяся часть ее существа продолжала бунтовать, настаивая, что вопреки всем доводам логики должен быть какой-то способ освободиться.

Единственное, что Эйлин приходилось признать, так это то, что последующие часы – или минуты – до того момента, когда похитители выведут ее за пределы поселения, способны коренным образом изменить ход ее жизни и эти изменения, весьма вероятно, будут необратимы. Перед лицом такой перспективы Эйлин почувствовала, что предпочла бы и дальше сидеть здесь взаперти.

Она не могла заставить себя не думать о худшем. Эйлин охватило жгучее сожаление. Ей вспомнились родители, братья… но ярче всех перед ее мысленным взором встал один образ…

До сих пор Эйлин не сознавала, что Роберт Фробишер так глубоко врезался в ее сознание. И все же больше всего она сожалела о том, что ей даже не представилось шанса отдаться тому нежданному, ни с чем не сравнимому влечению, которое вспыхнуло между ними. Даже несмотря на то, что Эйлин не позволяла себе толком разобраться в нем, она сознавала, что этот шанс единственный в своем роде, шанс, который не упустила ни одна женщина в здравом уме.

Для такой женщины, как она, такая связь, как эта, с таким человеком, как он… Это был вызов самой высшей пробы. Упустить такой шанс… она не могла бы считать это ничем иным, как своего рода поражением, даже если это не ее вина.

Злость вспыхнула внутри жарким пламенем, способным поспорить с ледяным холодом страха.

Из-за этих работорговцев, из-за того, что какие-то неведомые ей люди развернули здесь свой грязный бизнес – несомненно, с целью обогащения, – она должна упустить самый невероятный, самый важный вызов в своей жизни. Она вынуждена проиграть, потому что у нее не будет шанса принять этот вызов.

Эйлин пронзила острая боль. Она уцепилась за свою злость, давая ей окрепнуть. Пусть так. Это лучше, чем страх.

Внезапно голоса мужчин изменились, их фразы стали более быстрыми, более резкими, больше похожими на команды. Их выкрикивали несколько голосов, которые она уже слышала раньше, но среди них не было того удивительного голоса.

Потом Эйлин услышала звук тяжелых шагов. Они приближались. Один из мужчин наклонился над ней, она чувствовала его запах даже сквозь черный мешок и парусину, которой была обернута ее голова. Он взял в руки ее ридикюль, и Эйлин замерла. Но он просто засунул его под ткань. Потом другой человек – она подумала, что это, наверно, тот самый громила, что притащил ее сюда, – схватил ее за плечи, без малейшего усилия поднял в воздух и снова бросил к себе на плечо.