Эйлин ощутила спиной прохладную поверхность дерева. С трудом приподняв веки, она смотрела, как он поднял ее юбку до талии. Она вглядывалась в его черты. В них не было ни капли пощады, только неприкрытая страсть и ненасытная жажда. Где-то в глубине сознания мелькнуло удивление и любопытство. Эйлин вдруг поняла, что впервые видит настоящего Роберта Фробишера, как есть, без прикрас.

Он наклонился над ней, и она ощутила, как ее пронзил гладкий стальной стержень, большой и неумолимый, но такой долгожданный. Его глаза горели первобытной страстью, заставляя ее чувствовать себя желанной. Как будто она была для него тем необходимым, без чего он не мог существовать. Как и она без него.

Но самое главное – он давал ей ощущение целостности и полноты самой себя. Полноты в физическом смысле, какой она не чувствовала никогда в жизни. И самое главное – полноты душевной, как будто в нем, с ним она обрела свое истинное место в мире. Истинный смысл существования.

Эйлин почувствовала, как руки Роберта легли на ее груди. Сжав их, он погрузился в нее глубже. Она с легким стоном закрыла глаза, чувствуя, как внутри ее поднимается высокая бурлящая волна наслаждения. Ощущение было плотским, земным, но невероятным и восхитительным. Приятным и завораживающим.

Роберт смотрел в ее лицо, ставя на ней свою печать. Делая ее своей этим самым исконным и непреложным способом. И всем своим существом понимал значение и важность происходящего. Чувствовал, как все внешние оболочки, все тени, среди которых он прятал свою сущность, когда имел дело с другими людьми, – все они растаяли. Остался только истинный Роберт Фробишер – мужчина, которому необходимо было погрузиться в нее как можно глубже, чтобы она больше никогда не смогла освободиться от него. Или он от нее.

Роберт уже несколько дней назад понял, что его судьба – взять ее в жены, а двадцать четыре часа назад окончательно признал, что у него не может быть иного будущего. Но он не предвидел, каким огромным окажется то, что таилось у него в душе, каким могучим и неукротимым будет его желание и с какой готовностью он решится взять на себя все обязательства, которые предполагал тот шаг, сделанный ими вместе.

Но все это – истинная природа его чувств – явилось Роберту только теперь, растекаясь по венам горячим опьяняющим эликсиром.

Он дал этому ни с чем не сравнимому чувству свободу, позволив ему править бал и радуясь тому, как Эйлин отвечала ему. Как ее руки сжимали его запястья, как она извивалась на столе и с ее зацелованных губ срывались тихие стоны и всхлипы, когда он погружался в ее лоно и она принимала его. И не хотела его отпускать, оставляя на нем свою печать, так же как и он на ней.

Наконец, когда она вскрикнула, снова достигнув вершины, гром грянул и над ним. Напряжение, прорвав все преграды, хлынуло наружу, и Роберт задохнулся в пароксизме такого невероятного наслаждения, что в буквальном смысле увидел звезды.

Он наконец понял, что значит любить. Творить любовь, не зная границ и не сдерживая себя. Любить без оглядки. В тот последний миг – в момент озарения, когда, опираясь на согнутые руки, он наклонился над ней, обессиленный и опустошенный, но все еще плывущий к тому дальнему берегу, которого, как ему казалось, можно достичь только так, – Роберт окончательно осознал всю силу того, что он впустил в свою жизнь.

И понял, что хочет этого, что готов биться за это не на жизнь, а на смерть, лишь бы сохранить ее и все, что это значит.

Навсегда.


Позже, двигаясь как пьяные, без намека на обычную для них решительность, они поднялись со стола, помылись и упали в его постель. Блаженство еще растекалось по их венам. Обхватив друг друга руками, сплетясь голыми ногами, они сдались на милость сна.

Неизвестно, сколько они проспали, а проснувшись, снова занялись любовью. Но на этот раз медленно, долго смакуя каждый момент близости, изучая друг друга, постигая новые грани наслаждения. Еще позже они лежали, наслаждаясь теплом, не имевшим ничего общего с физическим ощущением. Скорее оно было сродни сиянию, озарившему своим светом их души. Роберт лежал на спине, скрестив руки над головой, и смотрел в потолок.

Эйлин распласталась, положив голову ему на грудь, сплетя ноги с его ногами. Ее пальцы рассеянно теребили жесткие курчавые волосы, покрывавшие его грудь.

Роберт осторожно втянул воздух и, не отрывая глаз от потолка, объявил:

– Просто для того, чтобы мы окончательно поняли друг друга, скажу, что я намерен просить твоей руки. Однако… – Он нахмурился, плотно сжал губы, как будто искал правильные слова, чтобы объяснить свои туманные, но при этом настоятельные сомнения. – Я капитан этого судна. Просить тебя выйти за меня замуж, пока мы находимся на борту, более того, в море, было бы все равно что просить тебя связать свою жизнь со мной в условиях, когда ты целиком и полностью в моей власти.

Эйлин зашевелилась, лежа на нем, подняла голову и внимательно посмотрела в его лицо. Роберт чувствовал ее взгляд, но колебался. Но потом сказал себе, что это трусость, и встретился с ней взглядом.

Она испытующе смотрела в его глаза. Это продолжалось довольно долго, после чего она прошептала:

– Ты знаешь, что я согласна.

Он поморщился и снова устремил взгляд вверх… в потолок.

– Дело не в этом. И Господь свидетель, что я вовсе не хочу, чтобы ты сказала «нет», но… Я хочу, чтобы ты сказала «да», когда могла бы сказать «нет», если бы пожелала. – Он снова взглянул на нее. – Думаешь, в этом нет никакого смысла?

Слегка улыбнувшись, Эйлин потрепала его по груди.

– Нет, думаю, есть. – Теперь она смотрела ему в глаза более бесстрашно – по правде сказать, более пронзительно, чем он. – Ты разумный человек, Роберт Фробишер, и обладаешь глубоким умом. Поэтому я с нетерпением жду, что ты скажешь дальше.

Роберт не мог с уверенностью сказать, что это было. Обещание подождать или угроза обречь его на вечные муки. Так или иначе, она согласилась…

– Я подумал, – немного смущенно сказал он, – что мы могли бы воспользоваться этим путешествием, чтобы узнать друг о друге больше. – Он снова уставился ей в глаза. – Я знаю твою семью, но не знаю тебя. – Когда одна каштановая с медным отливом бровь изогнулась дугой, он криво улыбнулся и добавил: – Я знаю, что ты за человек, более чем достаточно, чтобы хотеть видеть тебя своей женой, но я почти ничего не знаю о том, что сделало тебя такой, какая ты есть. Я почти ничего не знаю о твоей жизни.

– И я почти ничего о тебе не знаю. – На миг Эйлин замолчала, задумчиво глядя на него, потом ее брови насмешливо дрогнули. – Тебе не кажется странным, что мы знаем друг друга всего несколько дней и оба решили, что проведем вместе всю свою оставшуюся жизнь?

Роберт колебался, но ее глаза – их открытость, без отстраненности, без попытки спрятаться – придали ему смелости.

– С того момента, как тебя увидел, я знал, что ты та женщина, которую я ждал всю жизнь. Напомню, что в тот момент ты держала заряженный пистолет, направленный мне в сердце.

Эйлин улыбнулась кокетливой, довольной и очень женственной улыбкой.

Он слегка взлохматил ее волосы.

– Ну и?.. Ты можешь сказать мне что-нибудь подобное в ответ.

Она засмеялась.

– Это в тебе говорит дипломат, но… – Она сверкнула глазами. – Я признаю, что, когда увидела тебя впервые, хотя и издалека – это было, когда ты пришел с Сэмпсоном на службу Ундото, – я определенно выделила тебя из толпы, как никого другого. И наверно, где-то в глубине души, каким-то первобытным инстинктом я поняла, что ты тот мужчина, которого я хотела бы назвать своим.

Роберт остался до смешного довольным ее ответом.

– Значит, я должен стать твоим?

Она снова уютно устроила голову у него на груди.

– Если это случится, я в долгу не останусь.

Он улыбнулся, чувствуя, как все его существо наполняется удовлетворением. Роберт не часто испытывал такое ощущение, но был рад ему.

– Что ж, неплохо на сегодняшний день. – И не удержался, чтобы не добавить: – Хотя полагаю, что должен тебя предупредить: с Фробишерами никогда не бывает… легко.

Эйлин фыркнула, пытаясь сдержать смех.

– Теперь я буду думать, стоит ли позволять моим братьям говорить с тобой до того, как мы поженимся.

Роберт засмеялся. В этот миг в коридоре послышалась какая-то возня и в дверь постучали. Он поднял голову и услышал удалявшиеся по коридору шаги.

Почти в тот же миг зазвонил корабельный колокол. Роберт насчитал четыре удара, потом взглянул в окно.

– Четыре удара. Должно быть, это сигнал начала вечерней вахты. – Он откинул одеяло и встал. – А возня и стук, как я подозреваю, – это Фоксби, который принес поднос с едой.

Эйлин приподнялась на кровати и наморщила брови.

– Четыре удара… что это значит? Два часа?

Роберт кивнул. Натянув бриджи, он направился к двери.

– Вставай. – Он остановился, положив руку на дверную щеколду. – Пора начинать.

Она подняла брови и высунула из-под одеяла голую ногу.

– Что начинать? Наше путешествие домой уже началось.

Ее длинная стройная ножка отвлекла его внимание. Он поднял взгляд к ее глазам и улыбнулся.

– Нет, не это путешествие… другое. То, которое приведет нас в будущее.

Глаза Эйлин округлились, однако она тут же встала.

Роберт посмотрел на нее жадными глазами, потом, убедившись, что в коридоре нет никого из членов команды, открыл дверь, наклонился и поднял оставленный Фоксби поднос. Отступив назад, он захлопнул дверь и отнес поднос на письменный стол.

Эйлин завернулась в простыню и подошла к нему. Она была готова и горела желанием вместе с ним пуститься в новое путешествие.


Остаток этого дня и вечер Роберт полностью посвятил выполнению обязанностей капитана «Трайдента». Но стоило лишь появиться Эйлин – даже не рядом с ним, а просто на виду у него или его людей, – как он сразу же чувствовал, как сильно изменилась его жизнь. И дальше изменится еще сильней.

Все до единого члены его команды относились к ней с уважением и ценили ее. Когда ее выстрел спас жизнь Роберта, она заслужила их уважение, но после выстрела, спасшего жизнь Бенсону, она завоевала их сердца. Ни от одного из них Эйлин не видела ничего, кроме улыбок, и каждый был готов броситься ей на помощь.

Они присматривали за ней, когда она прогуливалась по палубам, и, хотя Роберт мог доверить любому из них свою жизнь, ему потребовалось несколько часов, чтобы убедить свой защитный инстинкт, что он может доверить им ее. И еще что она ни в коем случае не слабая женщина, неспособная защитить себя.

Как только Роберту удалось принять это, помощь и поддержка команды дали ему возможность успешно справляться со своими капитанскими обязанностями и полностью восстановить контроль над судном.

Однажды к вечеру, когда закончился ужин – один из тех ужинов, которые они проводили в его каюте в компании офицеров, – Роберт вышел на палубу, чтобы проверить, как проходит вечерняя вахта, и неожиданно почувствовал, что совершенно спокоен. Это спокойствие было таким глубоким и умиротворенным, какого он еще никогда не испытывал. Теперь он определенно смотрел в будущее с той жаждой жизни, которой, как он теперь понял, ему не хватало в последние годы.

Он потерял ее, а теперь, когда рядом с ним стояла Эйлин, обрел заново.

Роберта приятно удивило, что она, похоже, восприняла определение своего нового положения почти буквально. Он оставил Эйлин в каюте распаковывать свои сундуки и раскладывать вещи в ящиках комода, которые освободил для нее, но не прошло и пяти минут, как она, накинув на плечи теплую шаль, вышла из кают-компании. Остановившись, она окинула взглядом палубу, как часто делал он сам, а потом повернулась и поднялась по лестнице, чтобы занять свое место рядом с ним.

Корабль довольно сильно накренился, пока не опасно, но достаточно для того, чтобы волны захлестнули палубу с одной стороны. Роберт взглянул на нее.

– Ты вымокнешь, если будешь стоять здесь.

Эйлин пожала плечами:

– Я не растаю.

Он посмотрел вперед, скрывая улыбку.

Довольно долго они больше ничего не говорили друг другу. Но он чувствовал, что она с интересом рассматривает корабль, подмечая, как торопливо бегают стоявшие на вахте матросы, выполняя его команды, и что менялось после выполнения этих команд. Паруса, канаты, изменение ветра и как всем этим управлять, – казалось, ее интересует все.

Эйлин плотнее запахнула шаль. Она открывала для себя новую, доселе неведомую сторону его натуры, и это ее восхищало. Капитан корабля. Она с трудом сдерживала возбужденный трепет. Роберт, широко расставив ноги, стоял на капитанском мостике, его руки легко вращали огромный дубовый штурвал, глаза бросали привычный взгляд на паруса, пока он вел свой корабль вперед со скоростью, казавшейся ей безрассудной, но которая, по словам команды, была для такого судна обычным делом. Все это не просто вызывало в ней интерес, в этом было нечто большее. Даже то, как ветер трепал его темные волосы, отбрасывая их назад и открывая лицо, черты которого казались выточенными рукой искусного скульптора.