– Она тебя когда-нибудь ударяла? Шлепала? – с замиранием сердца задал следующий вопрос Барташов.

– Не-а, – энергично повертел головой из стороны в сторону ребенок. – Не шлепала. Кричала только. Но иногда так сильно-сильно кричала, что мне очень страшно делалось.

– Почему ты нам с бабушкой не сказал?

– Потому что мама сказала, что нельзя рассказывать. Потому что рассказывают ябеды. А ябеды – это плохие люди. И если я расскажу тебе или бабушке, она меня в следующий раз в угол поставит, – и вздохнул тягостно. – А я в углу совсем не хотел стоять.

Барташов встал и молча вышел из комнаты.

Отправив Ию Константиновну с внуком в ларек за смородиной, Лариса Максимовна нашла сына в детской комнате Петруши. Он стоял у окна, засунув сжатые кулаки в карманы брюк, и смотрел за стекло. Она подошла, встала рядом и положила руку ему на плечо, успокаивая.

– Похоже, мы с тобой идиоты, мама! – сдерживая рвущийся гнев, сжимал он зубы, так что желваки ходили ходуном. – Раз мы решили, что Элка с чего-то вдруг стала неожиданно хорошей матерью.

Он повернулся к маме лицом.

– Он ее раздражает, и она все так же не понимает, как с ним управляться и что вообще надо делать с ребенком. Она решила, что орать на него – это нормальное воспитание! Ты представляешь! Ты приблизительно представляешь, что с ним стало бы? С его психикой? Она бы его затюкала, больным сделала бы! А мы, на хрен, так бы ничего и не знали, и он бы жил с ней все эти месяцы, если бы не эта Мира!

– Подожди, – остановила его мама. – Какая Мира? Та самая Мира?

– Та самая, – успокоился немного Барташов.

– А она при чем?

– Да, собственно, ни при чем. Я ее встретил сегодня днем на пляже, она спросила, как Петька, я сказал, он с мамой живет, а она вдруг так ужасно расстроилась и говорит: как у мамы? Он же ее боится.

– А с ней, значит, Петенька поделился своими страхами, – протянула Лариса Максимовна задумчиво.

– Вот именно! – снова завелся Барташов.

– Андрей, – остудила его мама. – Ты хоть понимаешь, как много эта девушка для нас сделала?

– Да понимаю я, – произнес он с досадой и от неудобных чувств прошелся пятерней по волосам.

– Надо ее как-то отблагодарить по-человечески. И Петька так рвется к ней, так все про эту Миру вспоминает. Может, пригласим ее к нам, устроим какой-нибудь праздник?

– Она сейчас с театром на гастролях и все лето будет в них находиться. К тому же, – замялся он слегка. – Я, понимаешь, не поверил ей и наговорил всякого, – потер он растерянно бровь пальцем.

– Да ты что? – всплеснула руками мама. – А она?

– А она послала меня подальше, – усмехнулся Барташов.

– И правильно сделала, – твердо заявила Лариса Максимовна.


Измученная переживаниями за Петьку, Мира завалилась пораньше в кровать. Не подавала голоса и не открывала на настойчивый стук коллег в дверь ее номера и призывы присоединиться к ним на вечерней прогулке. И Коле даже дверь не открыла, когда он пришел справиться о ее самочувствии.

На хрен! Все с баржи!

Она никого не хотела видеть и слышать – только спать. Уснуть, а утром все как-нибудь образуется.

Было около одиннадцати вечера, когда у нее зазвонил смартфон. Она посмотрела – вызывал «Барташов А.А.», чей номер она почему-то так и не удалила из своих контактов, еще тогда, два с лишним месяца назад, когда его друзья забрали спящего Петьку.

Телефон она отложила и отвечать не стала.

А о чем с ним говорить? Что он ей скажет? Наедет, обругает? Да и какая разница. Телефон замолчал. А через полминуты пропиликал сигнал, сообщая, что пришло СМС. Она снова взяла, посмотрела.

Сообщение прислал абонент «Барташов А.А.»:

«Петя вернулся домой. Он со мной и бабушкой. Спасибо. Простите за грубость».

– Прощаю, – недовольно проворчала она вслух.

Выключила совсем телефон, легла и сразу же заснула.

На следующее утро гастрольная жизнь-дорога Миры и ее театра потекла дальше. Про Петю она вспоминала часто, каждый день, вспомнит что-то мимолетно, с теплотой и радостью, что у мальчика все в порядке.

И все ворчала, уговаривала себя, что надо бы вообще перестать думать про мальчика, мало ли каких странностей не случается в жизни – ну, произвел этот ребенок на нее сильное впечатление, вызвал-пробудил небывалые чувства – всякое бывает. Что ей до него? Ничего ведь. А отец его – жесткий, малоприятный тип, привыкший командовать и подчинять.

В августе у Миры состоялся отпуск. Она поехала ненадолго к родным в Екатеринбург, а оттуда вместе с младшей сестрой улетела на самый крутой и дорогой курорт в Турции, к морю, откровенно сбегая от всех своих проблем, от коллег, которые так надоели ей в гастрольном туре, что не видела бы их всю оставшуюся жизнь. Особенно если учесть, что она не пьет, а коллектив с большим усердием и удовольствием принимал разной степени крепости алкогольные напитки, отрываясь в этом курортном гастрольном туре, и каждый раз активно старался привлечь и ее в свои пьяные посиделки, и главное – свести с Колей.

Да уж, еще и Коля с его любовью и навязчивой заботой! Это вообще отдельная тема! За эти несколько месяцев, проведенных вместе, она перестала его жалеть напрочь, а себя обвинять в черствости.

Все! На фиг! Она права, а он дурак бесхарактерный! Точка.

Пусть хоть устрадается весь до чего угодно! Хоть до смерти!

Новый театральный сезон начался для Миры с небольшого скандала. Вернее, даже не со скандала, а некоего противостояния трех директоров кукольных театров, в которое она их непроизвольно втянула.

Оба руководителя театров, с которыми Мира вела переговоры о переходе, еще до начала сезона дали свое согласие и принялись довольно активно и настойчиво ее «окучивать» на предмет перехода к ним, обещая очень многое, и повышение зарплаты в том числе.

Прекрасное явление культурной жизни, называемое театром, в большинстве своем является террариумом единомышленников, достаточно жестко конкурирующих между собой, завидующих, сплетничающих, подставляющих коллег, откровенно оговаривающих друг друга, радующихся провалам соратников и так далее, так далее.

Не везде. Нет. И не всегда. Есть совершенно уникальные труппы спаянных, как одна семья, артистов и режиссеров, делающих театр и на самом деле чем-то возвышенным и несущим духовную составляющую, собственно для чего он и был придуман как явление.

И таких театров и трупп немало, но в большинстве…

Вот в их театре сложился некий симбиоз: в какой-то части как семья, а по большей части все же виварий. В котором неизвестный, сильно разговорчивый змий донес Наумову, директору театра, что актриса Андреева тайно собирается бежать и уже ведет переговоры.

Виктор Палыч осерчал, вызвал к себе актрису Андрееву, погрохотал над ней разносом и поинтересовался с надрывом:

– Почему?

…она его предает? И Мира откровенно выдала все про Колю, который достал ее до совершенной невозможности своими чувствами, про новую куклу, с которой не сработалась и которая пролупасила ее совершенно предательски все гастроли. И прямым текстом уведомила, что конкуренты предлагают ей более высокий статус и соответственно ставку.

– Все решу! – пообещал ей Наумов.

И таки переиграл конкурентов. У него состоялся долгий разговор с Колей за закрытыми дверьми, в результате которого артист Ростошин покинул театр, перейдя в другую труппу, Мире повысили ставку и артистическую классификацию, куклу передали другому артисту, а ей взамен дали сразу две роли в новом спектакле и две другие куклы, сохранив за ней участие и во всех остальных постановках.

На этом страсти поутихли, и Мира, облегченно вздохнув, вошла в новый театральный сезон.

Вообще-то, если быть объективной, Мира не считала себя такой уж талантливой и замечательной артисткой и кукольницей. Но бороться за актрису Андрееву всем кукольным театрам страны и не только страны был боо-о-ольшой резон, это точно.

Вот из-за того самого уникального голоса, которым она могла творить что угодно.

Вот что угодно!

На гастролях произошел один неприятный, можно сказать, скандальный случай в Геленджике. После вечернего «взрослого» сатирического спектакля местные начальники пригласили всю труппу на гостеприимное застолье в известное кафе за городом. Да красота просто – столы на открытой веранде с видом на горы и лес, речка течет рядом и бесподобная кухня.

Гуляли всю ночь, с длинными тостами, братанием и всяким прочим пьяным ураганом. Столичные артисты наклюкались так, что не то что лыка не вязали – ходить, говорить и даже шипеть не могли.

А утром детский спектакль, на минуточку.

Болели все, даже обычно ответственный и строгий гастрольный директор, ни один артист не мог подняться с кровати, а кто еще и не ложился, обнимая унитаз.

Вообще-то это грандиозный конфуз, срыв гастролей и бешеные штрафы театру.

Мира, единственный человек из труппы, который не принимал участия в этих посиделках… отыграла весь спектакль одна, с помощью рабочих сцены и мастера кукол, которые взялись отработать кукловодами под ее руководством.

За всех персонажей и всех актеров. Их голосами. Одна.

Виктор Палыч поклонился ей в ножки. И заплатил тройной оклад.

Был резон за нее бороться. Как и весомый резон коллегам ненавидеть Миру Андрееву и злостно завидовать.

Впрочем, на то, как к ней кто относится, Мира не обращала никакого внимания, попросту игнорировала. Ни в какие группировки никогда не вступала, ни с кем, ни против кого не дружила. Зато почему-то ее обожал весь рабочий персонал театра, начиная с главного художника и заканчивая уборщицей.

А ей нравилось с ними общаться, слушать их истории, помогать и выручать, если требовалось – что-то эти люди ей давали такое, чего она не смогла бы описать, да и понять не могла: что-то такое, что потом Мира использовала в своей работе, добавляя в образы персонажей, как кукольных, так и тех, которых озвучивала.

В общем, Мира входила в новый ритм работы, который уже много лет не ограничивался театром, а в большей степени это были студии звукозаписи на телевидении и радио. Озвучивание мультфильмов и кино, запись аудиокниг, радиопостановок, с недавних пор дубляж иностранных фильмов.

В последних числах сентября, отыграв второй спектакль за день, Мира устало рухнула в кресло в актерской комнате и, прикрыв глаза, откинула голову на спинку – что-то совсем умаялась.

– Тебе там иззвонились, – специфичным, подначивающим тоном сообщила Валькина и, не удержав в себе информацию, расширила сообщение: – Какой-то «Барташов А.А.». Всем-то ты нужна, у всех-то нарасхват, да, Мирочка?

– Ну, что ж ты не ответила какому-то Барташову А. А.? – усмехнулась Мира.

– Я не отвечаю на чужие звонки, – пожала плечиком Валькина, изобразив возмущение.

– А что так? – подивилась Мира. – Можно узнать много нового.

Протянула руку и взяла телефон с туалетного столика. Да, действительно звонил Барташов А. А. Целых три раза. Иззвонился, как выразилась вездесущая Валькина.

«Может, что-то с Петей?» – ударила ее первая мысль, но, подумав, Мира рассудила, что вряд ли. Даже если с ним что-то случится, с какого перепугу его родные будут ставить ее в известность об этом происшествии.

Не будут. А зачем? Кто она ему и им? Вот именно.

Телефон зазвонил у нее в руке, прерывая размышления, которым она предавалась, игнорируя все это время что-то говорившую фоном Валькину.

На экране обозначился номер добивавшегося с ней общения абонента. Она смотрела на экран и решала, ответить или нет…

– Да, – ответила все же.

– Здравствуйте, Мира.

– Здравствуйте. – Она быстро глянула на коллегу, переставшую тут же говорить и с горячим интересом навострившую уши, и не стала называть абонента по имени, встала и вышла за дверь.

– Вы извините за мою настойчивость, но у меня есть оправдательные обстоятельства, – произнес господин Барташов.

У Миры сердце пропустило удар.

– Что-то случилось с Петей? – затаила она дыхание.

– С Петей все хорошо и даже более того, – заверил ее абонент Барташов А. А. – Но именно из-за него я вас и тревожу.

Мира прошла по коридору, вышла через служебный вход на улицу и ждала, что он скажет, не задавая вопросов, предоставляя ему объяснять ту самую свою настойчивость. И из-за этого ее молчания в разговоре возникла неловкая заминка.

– Дело в том, – быстро сориентировался Андрей Алексеевич, – что у Пети послезавтра день рождения, и мы бы хотели пригласить вас. Петька вас часто вспоминает, Мира, и в гости к вам просится. Мы с мамой подумали, что ваш приход будет для него самым большим подарком. – Помолчал и спросил: – Придете?

Мира не ответила, запрокинула голову, подставив лицо под нежный сентябрьский луч, глубоко вздохнула и постояла так, щурясь от солнца.

Барташов не торопил. Ждал ее решения.

– Я приду, – опустив голову, ответила Мира. – Скажите, где и когда.