– Будем! – улыбалась ему Мира, расцеловала в щечки и поставила на землю.

– Здравствуйте, Мира, – подошел к ним Барташов.

– Здравствуйте, Андрей Алексеевич, – сдержанно улыбнулась она мужчине.

– Давайте просто Андрей, – предложил тот. – Алексеевича мне и на работе хватает.

– Давайте, – легко согласилась девушка и бодро поинтересовалась: – Ну что, у вас есть какая-нибудь программа?

– Сначала обедать, – озвучил намеченный план Барташов. – Тут недалеко есть один хороший ресторанчик с очень приличной кухней.

– Тогда обедать? – посмотрела Мира на Петьку. – А там и обсудим дальнейшие планы?

– Обедать! – по привычке активно кивнул радостный пацан. – И обсудим!

В ресторане выяснилось, что проголодались все трое, поэтому первые минуты были заняты едой и коротким обменом впечатлений от подаваемых блюд. Утолив голод, принялись обсуждать, куда пойти дальше, где бы было интересно и увлекательно малышу.

– Я знаю один детский развлекательный центр недалеко от нашего театра и почти рядом с моим домом, – вспомнила Мира. – Я слышала о нем только хорошие отзывы. У них множество каких-то соревновательных игр и занятий. Бывает так, что родители, проводя день рождения своих чад, сначала привозят деток к нам на спектакль, а потом отвозят в этот самый центр. Или наоборот: сначала туда, потом к нам. Так сказать: комплексная программа. Поедем, разведаем? – улыбалась она Петеньке.

– Разведаем!! – подняв от радости ручки вверх, громко согласился ребенок.

С детским центром они, как выяснилось, несколько погорячились – покою Мире и Барташову там не перепало никакого. Петька потребовал, чтобы они все вместе принимали участие во всевозможных соревнованиях и играх: ползали с ним по мини-скалодрому, бегали по загадочным лабиринтам, соревновались с другими родителями, пели песни хором – и в иной череде заданий.

И так укатал их, что на очередном развлекательном этапе Барташов с Мирой честно и безоговорочно капитулировали:

– Знаешь, Петя, – задумчиво рассматривая огромную черепаху, в которую предлагалось залезть и, просунув ноги в специальные отверстия, бежать, соревнуясь с другими семьями, призналась Мира, – черепаху я, пожалуй, не осилю.

– Мирочка-а-а, – ныл, уговаривая, Петька. – Мы быстро-быстро побежим и всех победим!

– Петя, – пришел Мире на помощь Андрей. – Я видел гораздо более интересую игру вот там, – и махнул куда-то неопределенно рукой.

– Какую? – тут же загорелся любопытством Петька.

– Идем, покажу.

Игру нашли для маленьких деток под руководством двух ведущих. Не такую активную, как все, что выпало Мире с Барташовым «перенести» до этого, но занявшую шустрого парня надолго. К тому же там было много других деток, с которыми Петьке было интересно.

– Вон кафе, – кивком головы указал Андрей, – оттуда Петьку будет хорошо видно. Идемте, посидим, хоть отдохнем. Честно говоря, он меня совершенно умотал.

– Очень энергичный мальчик, – посмеялась Мира.

– А как так получилось, что вы стали актрисой? – «открыв» дружескую беседу, полюбопытствовал Барташов, когда они сели за столик и официант принес им чайничек чая и какие-то легкие десерты.

– Да как-то само собой, – помахала рукой Петьке Мира и повернулась к нему. – Когда я устраивала для сестры и деток, лежавших вместе с ней в палате, представления всякие, тогда и поняла, что у меня есть определенные актерские способности.

Она объявила о своем желании стать актрисой семье, и папа сразу же устроил ее на театральные подготовительные курсы, на которых выяснилось два факта. Первый – способности у девочки таки имеются, и весьма крепкие, и талант к ним прилагается. А вот второй факт оказался куда как неприятным при таких способностях – у Миры обнаружился страх зрительного зала.

Такой себе серьезный страх.

Причем, что интересно, когда она выступала перед родными, знакомыми и друзьями – все было нормально и никаких треморов нервных и зажимов ненормальных, сколько бы этих знакомых и близких ни набилось в том зале. Но стоило ей выйти на сцену, когда в зале сидели незнакомые люди, простые зрители, у нее случался дикий ступор и она не могла произнести ни слова.

Поэтому, посовещавшись с родными, выбрали для Миры кукольное отделение института, потому что за ширмой человека не видно, а ему не видно зрителей, если он не захочет.

Надо сказать, что Екатеринбургский государственный институт, куда собралась все же поступать Мира, пользуется законным уважением и высочайшим рейтингом среди театральных вузов страны и дает очень серьезную актерскую школу.

На первый тур прослушивания девочка Мира пришла в короткой юбочке в складку, в какой-то незамысловатой блузочке, с простецкой прической и без макияжа. Дите дитем, лет четырнадцати, не больше.

Смело встав перед приемной комиссией, Мира решительно выдохнула и принялась читать с большим проникновенным чувством и артистизмом стихи Маяковского… мощным, низким, насыщенным мужским баритоном.

Преподаватели за длинным столом начали смеяться со второй произнесенной ею строчки, и под конец стихотворения они уже буквально валялись на столах, утирая текущие от хохота слезы.

– А что… – крутил головой, вытирая слезы с глаз большим тряпичным платком, председатель комиссии, не в силах нормально говорить. – Что ты еще… – захохотал он, но превозмог себя, – … подготовила, девочка?

– Басню Крылова, – уведомила добросовестная абитуриентка.

Что еще? Да, она подготовилась серьезно, как подобает – в репертуаре, который она намеревалась предложить комиссии, имелся обширный выбор – песни и пляски, и еще стихи, и проза, конечно же, – а как же, подготовилась!

– Ну, давай Крылова, – немного успокоившись, разрешил преподаватель.

Она и дала! Каждого зверя его голосом, с характерными звуками, присущими тому или иному животному, и назидательный текст от автора старческим мужским голосом.

Преподаватели сразу же залились слезами, без предварительного разогрева, пропустив начальную стадию веселым подсмеиванием, переходящим в громкий хохот, а потом уже…

– Все! – потребовал главный приемщик талантов вуза. – Все! Хватит! – И где-то даже взмолился: – Больше не надо ничего читать! – Но, не удержавшись, все же полюбопытствовал: – А что ты приготовила из прозы?

– Монолог Настасьи Филипповны из «Идиота», – отрапортовала Мира.

– А-а-а-а, не могу… – буквально простонала бессильно одна из преподавательниц и, уронив голову на сложенные на столе ладони, затряслась всем телом, заходясь в истерическом смехе до остановки дыхания.

– Все! – взревел от хохота председатель комиссии и замахал на Миру двумя руками, в одной из которых был зажат платок, как белый флаг сдачи в плен, и стер новую порцию слез со своих щек. – Иди, девочка! Иди! Сил моих больше нет! Нельзя же так!

– В каком смысле идти? – осторожно принялась выяснять абитуриентка Андреева. – В смысле совсем идти? Я не прошла?

– Иди в том смысле, чтобы я тебя не видел в ближайшее время! – трясся он от смеха и зашелся новым приступом, обратившись к коллегам. – На-на… – хохотал, утирая еще одну выкатившуюся слезу, он, – …стасью …Фи-фи-липповну. – И замахал руками на Миру: – Иди! Иди уже! А то мы тут помрем все!

– Поняла, – убитым голосом произнесла Мира.

Развернулась и побрела, совершенно потерянная, к выходу.

– И больше никуда не ходи! – распорядился он ей в спину. – Мы тебя берем!

– Как берете? – обернулась резко девочка Мира, чувствуя, как заколотилось сердце от надежды.

– Безоговорочно.

Миру зачислили на первый курс без всяких вступительных экзаменов. Вообще без всяких, даже общеобразовательных. Тем более что девочка с таким дарованием поступала на кукольное отделение и собиралась стать артисткой театра кукол, а там голос – одно из самых важных составляющих.

И все последующие годы ее обучения ректор, которым оказался тот самый председатель приемной комиссии, каждый раз встречаясь с Мирой в коридорах института, начинал безудержно расплываться в улыбке.

А уж после ее знаменитого этюда, сталкиваясь с ней, сразу же принимался похохатывать и крутить довольно головой.

Да, про известный на весь институт этюд.

На первом курсе на занятиях по актерскому мастерству их руководитель дал задание придумать и отыграть короткий индивидуальный номер каждому студенту группы.

Ну, ребята подобрались сплошь талантливые, креативные, придумывали такие фантастические номера, что только держись – фонтанировали идеями и талантами. Вообще-то классно получилось практически у каждого.

Но выступление Миры…

Она была последней. Преподаватель уже явно устал от затянувшегося показа. Одногруппники, отыграв свои номера, сидели в зале и нервничали, ожидая оценок, которые должны были огласить вместе с разборами выступлений, после последнего номера, и всем не терпелось поскорей уйти.

И тут на сцену вышла Мира.

В школьной форме восьмидесятых годов: закрытое коричневое платье с длинным рукавом, с подолом до середины бедра, в белом фартучке поверх него, в белых гольфиках, один из которых съехал по голени, собравшись гармошкой на щиколотке, в детских туфельках. На голове два высоких хвоста, перевязанные белыми бантами, и никакого макияжа.

Она тащила с собой самую большую, какую только смогла найти во всем институте, гитару, чуть ли не с себя ростом.

Подойдя к микрофону, объявила звонким девчоночьим голосом пламенной пионерки:

– Выступает Мира Андреева! Старинный русский романс «Отцвели хризантемы».

Уселась на стоявший у микрофона стул, практически потерявшись за этой огромной гитарой, из-за которой торчала только ее голова в пышных белых бантах, хмуря брови, сосредоточенно подстроила лады на грифе, после чего сделала нужное, «вдохновенное» лицо, настраиваясь на лиризм произведения, и затянула прокуренно-пропитым низким сиплым голосом прожженной шалавы с воровской малины:

– В том саду, где мы с вами в-с-т-ретились… – старательно, с особым чувством, прикрывая глаза, с нажимом выговаривала буквы в последнем слове.

– …Ваш любимый кус х-хр-ризантем расцвел. И в гр-руди моей расцвело тогда, – на следующем слове она совсем уж расстаралась, выговаривая и растягивая каждую букву, – …ч-у-в-с-т-в-о первой, нежной л-ю-ю-бви.

Несколько мгновений из зала не доносилось никаких звуков, отчего казалось, что никто вообще никак не реагирует на ее выступление, и вдруг эта напряженная шоковая тишина неожиданно и резко раскололась дружным неудержимым гоготом.

Их руководитель обливался слезами, плечи его тряслись в приступе гомерического хохота, один из студентов и вовсе обессиленно сполз с кресла на пол, задыхаясь от смеха. Народ стонал, плакал, рыдал, заваливаясь боком на ручки кресел и складываясь пополам от бессилия, и хохотал до колик и икоты.

Мира допела. Поднялась со стула, поклонилась, изобразив лицом юношеское рвение, посверкивая пионерским взглядом, и удалилась со сцены, волоча за собой гитару, оставив зрителей в клиническом состоянии полного бессилия перед удушающим хохотом.

Все!

Потом этот номер стал одним из ведущих в их студенческих капустниках, как, впрочем, и все другие номера, которые готовила и показывала Мира.

– Вот так и училась, – улыбнувшись воспоминаниям, закончила она.

– Ох, – покрутил бессильно головой Барташов, который отсмеялся всласть, тем более она ему тут же по ходу напела, как звучал тот романс в ее исполнении, тем же голосом пропитой марухи. – Хотел бы я на это посмотреть.

– У меня есть запись. Может, когда-нибудь при случае покажу.

– Обязательно, – потребовал он и закрепил: – Все, обещали!

– Да у нас много ярких студенческих номеров и выступлений было, бывали и гораздо более интересные, всех и не упомнишь.

– Еще более? – веселился Барташов и спросил: – А как в Москву перебрались?

– Так я же из Москвы. Меня к отцу отправили, когда голос потеряла, сменить обстановку. Там и поступила. Поселилась в общежитии. Папа был против, но я настояла. Так вышло очень удобно, мы же пропадали в институте, иногда даже оставались там ночевать, влюблены были в свою учебу. А когда закончила, поняла, что соскучилась по Москве и хочу домой. К тому же нас приезжали прослушивать руководители трупп, и я получила сразу несколько предложений из столичных театров. Мама с отчимом решили выделить мне отдельную квартиру и перевезли к себе бабушку, маму отчима. Поэтому я выбрала театр, который находится ближе всего к моему дому.

– Наверное, это тяжело кукол носить во время спектаклей? – искренне интересуясь, расспрашивал Андрей. – Да еще на вытянутых руках. А вы, уж извините, не производите впечатления сильной девушки.

– Это обманчивое впечатление. Сразу видно, что в кукольном театре вы ни разу не были. Кукольные театральные представления бывают разные. Так называемые перчаточные – это когда кукла надевается на руку, как перчатка; ростовые – это на вытянутых руках; и марионеточные – это на нитках. В нашем театре представлены все три варианта, я работаю с двумя, перчаточными и ростовыми. Вот с последними бывает трудновато, – интригующе улыбнулась она, выдержала небольшую паузу и легко рассмеялась. – У нас есть помощники при работе с куклами. А наши мужчины-артисты вообще парни накачанные. Многие красивые, фактурные мужчины, им бы героев играть на сцене и в кино. А за ширмой там другое, там кукольная пластика, кукольный голос. Это мне проще, это моя стихия, к тому же у меня страх зрительного зала, а за ширмой мне комфортно, – и она резко перевела дыхание, переключила тон голоса с повествовательного на расспрашивающий. – Ну, а вы, Андрей, как стали главным инженером такого крупного предприятия?