– Самым банальным образом, – улыбнулся Барташов. – По блату.

– А ничего там не грозит стратегически значимому производству страны, если главный инженер завода работает по блату? – приподняв иронично бровку, спросила Мира.

– Ну, кое-что я все-таки умею, не совсем уж и блатной товарищ, – усмехнулся Андрей.

И отчего-то легко и просто, без каких-либо душевных неудобств, принялся ей рассказывать.

В общем-то, ничего выдающегося в биографии Андрея Алексеевича Барташова и не числилось, профессию выбрал, что называется, идя по стопам отца.

Алексей Матвеевич был инженером и работал ведущим специалистом на крупном предприятии. К инженерной работе у отца с младенчества имелось врожденное дарование и стремление, помноженное на талант изобретателя, причем во всех сферах жизни, как в профессиональной, так и в обычной, житейской, бытовой.

Сколько себя помнил Андрей, отец постоянно что-то мастерил, придумывал и прилаживал в хозяйстве, что существенно облегчало мамину работу по дому и качественно улучшало их жизнь.

Так, например, он изобрел и сделал сам мощный, удобный и хваткий погружной миксер еще в те времена, когда никто в стране и слыхом не слыхивал, что это за штука такая, а мама уже с удовольствием и сноровисто пользовалась, на зависть всем подругам.

Модернизировал тяжелую, громоздкую стиральную машинку, превратив ее в удобнейший агрегат, который сам менял воду и отжимал белье. И таких вот изобретений, превосходивших по качеству и эксплуатационным характеристикам все промышленные аппараты и механизмы, Алексей Матвеевич придумал, собрал и наладил множество.

И, разумеется, маленький сынок постоянно вертелся возле него, ужасно любопытствуя и задавая кучу вопросов. Таким вот простым образом выявилась и у Андрея наследственная тяга к механике и инженерии.

В школе он учился замечательно, точные науки ему давались легко и просто, да и по гуманитарным он, стараниями мамы, не отставал.

Поступил в институт после школы, учился в охотку, с интересом, стал негласным лидером всего курса, был он подростком с характером, не сказать, что самым простым – упертым, целеустремленным, с врожденными лидерскими качествами и четким внутренним стержнем.

К окончанию института встал непростой вопрос о трудоустройстве, заработке и дальнейшей профессиональной жизни в целом. В стране только за двухтысячный перевалило. Что у нас там с производствами и востребованностью технических, инженерных кадров? Вот именно.

И пошел бы Андрей Алексеевич как пить дать трудиться в каком-нибудь холдинге менеджером. И, скорее всего, при его-то характере и целеустремленности доработался бы до топ-менеджера высшего звена, а то, может, и больше.

Но все это было настолько не его и так далеко от его устремлений, желаний и талантов, что Андрей был готов идти куда угодно, хоть старшим механиком в ремонтные мастерские или банальным автослесарем, лишь бы по специальности.

Но, как говорят в Одессе: «Ви ищете работу? Таки есть их у нас».

У Алексея Матвеевича имелись три закадычных друга, с которыми он дружил с первого курса института, и были они ближе, чем родные братья. И что неудивительно, каждый из них сделал весьма приличную карьеру в жизни.

Вот один из его друзей, Юрий Николаевич, и предложил Андрею пойти работать на завод, где он служил заместителем директора, в научно-экспериментальный цех инженером.

А работал Юрий Николаевич на заводе, входящем в состав только-только начавшего возрождаться, буквально из пепла, военно-промышленного комплекса страны.

Так Андрей оказался засекреченным и сильно востребованным специалистом. И отработал на том предприятии восемь лет, сделав несколько открытий и неплохую карьеру.

А через восемь лет его позвал к себе второй друг отца, Игорь Олегович Богомолов, лично порекомендовав его кандидатуру правительству, когда набирал штат специалистов на новый, строящийся завод.

Вот так Барташов и оказался на этом заводе. Начинали они с коллективом работу еще на стадии строительства, и ему, как будущему главному инженеру, пришлось самому проверять и контролировать каждую гайку на устанавливаемом оборудовании.

– Вообще, мы тогда не спали практически, – делился он с Мирой. – Монтаж велся беспрерывно, в три смены, а мы проверяли каждую мелочь, вплоть до калибровки шурупов крепления, – и вдруг задорно, по-мальчишески улыбнулся. – Но мне так интересно было, сам не ожидал, что новое дело настолько захватит, пробудит такой азарт испытать, попробовать, освоить эту махину. Сейчас-то уже привык, давно перестал поражаться, но, как ни странно, мне все еще интересно.

– Это здорово, когда так нравится дело, которым занимаешься, – разделила с ним радость творчества Мира. – И это большое везение, найти это самое свое дело.

– Так что, – на выдохе изменил Андрей повествовательный тон на бодрую концовку, – ничего выдающегося в моей биографии нет. И никаких потрясений и жизненных перипетий я не проходил. Работал и работал себе, хоть и по блату, – усмехнулся вдруг. – Похвастаюсь: тут на днях кандидатскую защитил.

– Да-а? – с уважением протянула Мира. – Это респект. И как вы совместили науку и работу?

– Неожиданно как-то получилось. Увлекся одной идеей, на этапе монтирования и налаживания оборудования, занялся ею вплотную, сделал расчеты, описание, провел стендовые испытания, а с нами работали ученые, настояли на оформлении разработки. Я сделал и забыл, отложил, так генеральный настоял в приказном порядке сдать все положенные минимумы и защититься. – И нахмурился на секунду, словно тень по лицу прошлась. – Только вот, к великому сожалению, отец умер два года назад, не дожил. Он всегда гордился моими достижениями, даже самыми незначительными, еще с детского сада, когда я на дерево влез, спасая соседскую кошку. Он вообще был такой, знаете, настоящий отец, умел и знал, когда и как правильные слова сказать сыну, как поддержать.

– Болел? – посочувствовала Мира.

– В том-то и дело, что нет. Умер в секунду, схватился за сердце, и всё – тромб, – вздохнул горестно Барташов, сам не понимая, отчего вдруг доверительность такую проявил по отношению к этой девушке. – Совсем молодой и здоровый мужчина.

– Соболезную, – искренне, от сердца произнесла она.

– Благодарю, – кивнул Андрей, сетуя на себя за то, что вдруг, непонятно с чего, так разоткровенничался, – это было слишком неожиданно. Слишком.

– Чего вы тут сидите?!! – прокричал подскочивший к ним Петька, спасая отца родного от нахлынувшей искренности.

Он был весь взмыленный, как маленький конек после галопа, перевозбужденный, щечки его алели, глаза сверкали.

– О-о, – протянул Барташов, быстро подхватив сынка, усадив к себе на колени и ощупывая. – Да ты вспотел весь, Петька.

– И чего, что вспотел?! – фонтанировал энергией ребенок, шустренько подхватил чашку отца и жадно допил из нее чай.

– Есть хочешь? – спросил ребенка отец.

– Хочу! – звонко отрапортовал Петька.

– Сейчас закажем что-нибудь…

– А может, не надо заказывать, – остановила Андрея Мира. – Мой дом совсем рядом. А я вчера пирог испекла с капустой и грибами, и компот есть, и картофельные зразы тоже с грибами.

– Хочу картофельные зразы!! – заголосил радостно Петька, подскакивая на коленях у отца.

– Похоже, что мы согласны, – усмехнулся Барташов.

– Тогда вперед, – призвала их к движению Мира.

Петька заснул, не доев пирог, кусок которого так и держал в одной ручке, другой обнимая стакан с компотом, стоявший перед ним, когда его головка бессильно опустилась на стол.

– Готов, боец, – усмехнулся Андрей и посмотрел на Миру, спросив с сомнением: – Ну, что, мы поедем, наверное?

– Давайте его уложим в мою кровать, – предложила Мира. – Пусть там поспит пока. А вы, никуда не спеша, спокойно посидите, отдохнете и поужинаете.

– С удовольствием, – согласился с таким планом Барташов и пожаловался: – «Никуда не спеша» это вы даже представить себе не можете, с каким удовольствием.

Уложив Петьку, они, не сговариваясь, постояли, глядя на мирно спящего малыша, такого замечательного и милого в своем младенческом сне, тихо вышли из комнаты и вернулись в кухню.

Мира разогрела порцию зраз и кусок пирога, заварила свежий чай и выставила все это на стол.

Сели. И теперь уже спокойно, только сейчас ощутив в полной мере, насколько умаялись за суматошный день, без суеты и торопливости, где-то даже лениво, они ужинали и беседовали.

– Вы такие молодцы, что укладываете Петеньку рано спать, – похвалила Мира.

– Да это все мама. Она же всю жизнь проработала преподавателем русского языка и литературы, еще той, старой школы и закалки. Она считает, что разрешать детям бодрствовать и играть до ночи – это преступление, за которое родителей следовало бы наказывать.

– Как и давать им электронные приборы и гаджеты? – улыбнулась Мира.

– А это вообще запрет запретов, – хмыкнул Барташов.

– Мне кажется, это неоднозначная проблема, – высказала свою точку зрения Мира. – Никуда ведь не деться, дети живут в современном мире и в его реалиях, значит, им придется его осваивать. Хотя это все очень спорно и до конца не изучено.

– Вот именно. Мама считает, что пофиг на современность, детский разум настолько гибок, что освоит он всю эту фигню мгновенно, а потому и незачем с раннего детства обучать малышей и забивать мусором их головы. К тому же, скажем, к Петькиным семи годам будет новое поколение гаджетов, с новыми инновациями и наворотами. Гораздо более упрощенными для пользования, и зачем тогда ему осваивать сегодняшние модели.

– И вы с этой теорией согласны?

– Я на распутье, – усмехнулся Барташов. – Но поскольку воспитывает его и занимается им мама, то предоставляю ей в этом деле карт-бланш. Тем более, если судить по мне, у нее это неплохо получается. – И перевел «стрелки» на девушку: – У вас ведь тоже, Мира, как я успел заметить, с детьми очень здорово выходит общаться, вы с ними замечательно ладите.

– Я? – удивилась Мира и позволила себе признание: – Вот уж нет. Я абсолютно уверена, что они умнее меня и заняты только тем, что проверяют, насколько можно «продавить» эту тетку в манипулировании ею. И не только меня, а любого взрослого. Поэтому я стараюсь держаться от детей на расстоянии, с куколками перед ними поиграла, и хватит.

– А как же Петька? – сильно подивился такому признанию Барташов.

– Петя-я… – задумчиво протянула Мира. – Это совсем другое.

– Что? – посмотрел он на нее внимательным, изучающим взглядом.

– Не знаю, – глядя Андрею в глаза, призналась Мира. – Сама не знаю.

– Объясните, что вы чувствуете. – Он смотрел на нее внимательно, став в момент сосредоточенным, настороженным.

– Это трудно, Андрей Алексеевич, – снова обратилась к нему с отчеством Мира. – Я и себе-то этого объяснить не могу, а уж другим… И, честно говоря… а, да ладно, – резко выскочила она из той зыбкой, неожиданно возникшей между ними атмосферы откровенности.

И закрылась. Он это не просто увидел, а прямо-таки почувствовал, как будто что-то захлопнулось, закрылось у нее внутри. И противостоял ее отступлению:

– Вы на меня все еще обижаетесь за то, что я тогда наговорил вам на пляже, Мира? – осторожно, проникновенно понизив голос, спросил он.

Она молчала. Молчала и смотрела на него в упор, что-то непростое решая про себя. Барташов не торопил, ждал, неосознанно затаив дыхание, чувствуя каким-то наитием странную важность этого момента, словно они подошли к чему-то значимому, переломному.

И смотрел на нее, смотрел.

И уловил, ощутил, когда она решилась…

– Нет, – чуть вздохнув, ответила девушка, не отводя глаз от его прямого взгляда. – Я не держу на вас обиды. Мне думается, что в чем-то вы были правы, и это задевает меня сильнее, чем я могла бы представить. Наверное, да, в какой-то мере я ревную Петю к его матери. Мне непонятна природа моего отношения к Петеньке и тех сильных чувств, что я испытываю к этому ребенку. Он для меня… – она покрутила рукой, подбирая определение – …родная душа, что ли. Это что-то… – она снова запнулась и постучала себя пальцами по груди у сердца, – …очень глубокое, сильное, личное. Я не понимаю, как это произошло и почему так, и это меня до сих пор обескураживает и, наверное, немного пугает.

– Меня тоже пугает, – признался Андрей тихо, отчего-то севшим голосом. – Эта ваша с ним ненормальная привязанность. Хотя бы потому, что так не бывает…

Они смотрели друг другу в глаза, и в следующий миг произошло нечто поразительное, нелогичное, даже, наверное, невозможное, потому что так не бывает, а если и бывает, то бог знает где и с кем! Но что-то неизвестное, мощное и властное происходило между ними сейчас.

Словно мера откровенности, которую позволила себе Мира, распахнула перед ними некую незримую дверь, и они вместе, перешагнув ее порог, попали в иное пространство, в котором открылась им истина чистая, не замутненная ничем, никакими условностями, обманными представлениями, правилами и просто человеческими глупостями и зашоренностью собственных иллюзий и представлений.