– Дина Наумовна! – позвал он в селектор секретаря.

А в ответ услышал эфирную тишину.

Ну, да. Ну, да. Он же давно ее отпустил. Сколько уже времени? Да, до хрена времени-то! Девять вечера!

Засиделся, заработался. Графики еще хотел посмотреть, но бог с ними, с графиками, завтра посмотрит. Или с собой взять? Дома перед сном пролистать?

Нет, ладно, завтра. Что он там перед сном насмотрит, голова уже не соображает ни фига. Да и Виктор, наверное, совсем уже закис, его ожидая.

После Петькиного побега Андрей имел серьезный разговор с мамой и сыном, в котором, как ему казалось, подробно и четко объяснил, почему они больше не будут поддерживать отношений с Мирой Олеговной.

Петька на него ужасно обиделся, плакал, разрывая отцовское сердце, но Андрей на шантаж слезами не поддался.

Все. Отрезали. Никакого общения.

И потянулись дни и недели. Июль был странный: то жарил, как в Африке, то заливал дождями. Работать никому не хотелось, всем хотелось в отпуска, в благость и летнюю жизнь, но работать было надо. И он сознательно загонял себя делами, чтобы поменьше времени оставалось на размышления на иные темы, не касающиеся производства.

Петька снова жил в Москве у бабушки, и Андрей старался ездить к ним почаще, при любой возможности. С сынком они помирились, не сразу, но недели через две после побега все же договорились как-то не обижаться друг на друга, а просто любить.

Да все пройдет. Детская психика гибкая, пройдет время, за другими занятиями, увлечениями и событиями забудется и тетя Мира, и все страдания по ней.

Войдя в лифт, Барташов совсем расслабился, сдаваясь навалившейся усталости. Вымотался он что-то сегодня до края, еле ноги передвигает.

Нет, надо завязывать с таким режимом работы, так можно и упахаться до чего нехорошего.

В квартире почему-то горел свет, пахло чем-то потрясающе вкусным, и кто-то ходил в кухне и чем-то там шуршал.

Странно. Ксения Павловна так задержалась?

Андрей сидел на банкетке в прихожей, не рискнув упасть в удобное кресло, сомневаясь, что легко и просто потом сможет заставить себя из него выкарабкаться. Скинул легкие туфли, растянув петлю галстука, стянул его через голову, бросил на столик у зеркала и уговаривал себя встать и пойти спросить домработницу, чего она задержалась и чем у нее так вкусно пахнет. И сожрать все, что она предложит.

Нормальный, умученный мужик вернулся домой с работы, лелея две мечты: пожрать и завалиться в горизонталь, сделать вид, что смотришь телевизор, и благополучно заснуть.

Или это уже три мечты?

Он поднялся с банкетки и пошел в кухню.

И словно налетел на преграду, дернувшись всем телом, и застыл, увидев Миру, стоявшую у плиты и что-то помешивающую в сковородке деревянной лопаткой.

– Что ты тут делаешь? – требовательно и зло спросил Барташов.

Она развернулась к нему лицом, ничуть не смутившись и не испугавшись его тона.

– Приготовила борщ, – спокойно сообщила она. – Кажется, это был один из основных пунктов твоей декларации о требованиях к жене.

Барташов подошел к обеденному столу и обессиленно опустился на стул, потер устало лицо и спросил пустым, замученным голосом:

– Как ты сюда попала?

– Лариса Максимовна дала мне ключи от этой квартиры.

– Ну да, я должен был догадаться, – кивнул с усилием он и совсем уж умученно-бессильно спросил:

– К чему это все? Зачем ты сюда пришла? Я же подробно объяснил, почему мы не можем быть вместе. Не надо вынуждать меня повторять это все еще раз, Мира.

– Нет-нет, – усмехнувшись, поспешила уверить она. – Повторять не надо. Я хорошо помню, ты все очень подробно изложил и весьма доходчиво растолковал. Ты только забыл сделать самое важное.

– Что? – посмотрел он на нее тяжелым взглядом сдавшегося перед обстоятельствами человека.

– Спросить меня, – чуть пожав плечами, пояснила Мира. – Ты забыл поинтересоваться, что для меня интересней и важней: карьера или жизнь с тобой.

– И что бы это изменило? – снова обессиленно провел он рукой по лицу.

– Ну, для начала ты бы узнал точный ответ, – предположила Мира. – Может, это как-то изменило бы твою решимость каждый раз пускаться наутек от меня.

– Мира, – произнес пустым, потухшим голосом Барташов. – Я чертовски устал, у меня нет сил на игры, которые ты затеяла. Я почти ничего не соображаю и не хочу вступать в споры и разговоры и что-то выяснять.

– Ничего выяснять не надо, и разговоров никаких не надо, – уверила его Мира, отложила на специальную подставку лопатку, которую все это время так и держала в руке, выключила газ под сковородкой и подошла к нему. – Если бы ты спросил, то я ответила бы тебе, что карьера никогда не была мне интересна, ни в какой сфере деятельности. Я не держусь за свою работу, я просто умею ее хорошо делать, и всё. Ты для меня важнее, главнее и интересней любой, даже самой фееричной карьеры. При любых раскладах я бы всегда выбрала тебя.

– У тебя уникальный голос, вообще-то достояние страны, – напомнил Барташов смиренным каким-то тоном. – Такими вещами не разбрасываются. И ты гениальная актриса. То, как ты умеешь направлять людей и устраивать спектакли, тоже особый дар. А еще эти куклы.

– Ну и что? – спокойно возразила Мира. – В современных реалиях, при нашем уровне электронного развития техники и связи заниматься своим делом можно где угодно. – И сообщила: – Я уволилась из театра. Перекроила графики звукозаписи и работы по озвучке. Здесь, в вашем городе, есть прекрасно оснащенная, современная студия звукозаписи, с которой я и главные продюсеры проектов, в которых я задействована, уже подписали договор о сотрудничестве. А еще у вас очень хорошее местное телевидение, и с ними мы тоже подписали контракт на возможность проведения озвучивания фильмов, при необходимости. От мелких работ я отказалась, оставив лишь крупные, значимые проекты, но большинство из них я буду делать здесь. И это всего по два-три часа, и не каждый день. Конечно, иногда мне придется ездить и в Москву, но не чаще двух-трех раз в месяц. Все-таки я действительно уникальный голос страны, и тебе придется принимать это и мириться с этим фактом. А что касается моих кукольных дел, так и того проще – бо́льшую часть работы я проделываю по интернету. Встречи, выставки, консультации, конечно, будут, ну мы вместе по выходным иногда станем ездить в Москву. Если соберусь в экспедицию, буду брать Петьку с собой и ездить по стране с ним, но это максимум две-три недели, как отпуск. Все решаемо, Андрей.

– То есть… – не мог он осмыслить как-то так сразу все, что она ему сказала: – Ты ушла из театра и переедешь в этот город и будешь работать здесь, бросив Москву?

– Зачем ее бросать? – звонко рассмеялась Мира. – Ты знаешь, что отсюда ездит современный скоростной поезд без остановок, два часа, или даже меньше, и ты в Москве, если понадобится. А мне надобиться будет редко, всеми моими делами и контрактами, договорами и, главное, стыковкой графиков работ теперь будет заниматься специальный агент, улаживая и устраивая все так, чтобы мне и моей семье было удобно.

– Ты наняла агента? – все никак не мог поверить Барташов.

– Да, – уверила Мира. – И, уверена, этот человек будет работать на совесть и лишний раз меня отсюда не дергать.

– Почему? – все никак не мог осмыслить и понять, что она ему тут наговорила.

– Потому что это Лариса Максимовна. А уж кто-кто, а она заинтересована в том, чтобы твоя семья была крепкой и при этом я могла реализоваться. Вообще-то, Барташов, мы с ней решили, что ты далеко пойдешь и тебе не мешало бы иметь рядом не клушу какую домашнюю, а женщину, что-то из себя представляющую. Лучше, если много чего представляющую из себя.

– Вы с ней все это обсуждали?

– Мы с Ларисой Максимовной много чего обсуждали, в том числе и тебя. И много о чем договорились. И хоть она всю жизнь преподавала русский язык и литературу, но женщина она энергичная, умная и деятельная и с удовольствием будет вести мои дела за зарплату, я настояла. Для нее это интересно и важно. А с юридической составляющей ей поможет мой отчим, он юрист, да и Никитка, если понадобится, он учится на отделении Европейской юриспруденции.

– Так, – покрутил раздраженно головой Барташов. – Подожди. Если я точно понял, все, что ты тут наговорила, ты утверждаешь, что бросила театр, перевела свою работу в этот город, чтобы быть со мной? – И уточнил, сурово сведя брови: – То есть ты тут пытаешься меня убедить, что из-за меня отказалась от жизни и работы в Москве?

– Из-за тебя, – кивнула Мира. – Но не только. Из-за Петьки и из-за себя, из-за нас всех. И ничего такого уж прямо важного я не бросала и ни от чего не отказывалась. Все просто. Есть такое выражение: «жизнь изысканно проста».

– У кого? – спросил Андрей.

– Да бог знает, – пожала она неопределенно плечами. – Надеюсь, теперь у нас.

Барташов напряженно всматривался в ее лицо холодным недоверчивым взглядом, словно пытался заметить в нем обман или признаки дурной шутки, и сосредоточенно думал о чем-то, сурово сведя брови.

Смотрел вот так и думал… и постепенно выражение его лица изменилось, расслабившись, в тот момент, когда он понял все до конца и до конца поверил ей.

И закрыл глаза, задержал дыхание, пересиливая себя и пытаясь справиться с эмоциями, обрушившимися на него шквалом.

И не совладал…

Опустив голову, он зажал пальцами веки в попытке удержать предательские слезы, и с силой втянул воздух носом.

Мира шагнула к нему, а Андрей, не глядя, чувствуя ее и на расстоянии, продолжая сражаться с затопившими его чувствами, протянул руку, обхватил ее за талию и прижал к себе.

– Ну, что ты? – тихо, нежно, спросила она и погладила его по голове.

Барташов снова, с силой втянув в себя воздух, обнял ее уже двумя руками и уткнулся головой ей в грудь.

Так и застыли, переживая как чудо, вновь обретенное единение, а она все гладила и гладила его по голове.

Чуть отстранилась и поцеловала в лоб.

– Хочешь борща? – задала Мира самый правильный в этот миг вопрос и расширила предложение: – Или рыбной запеканки с соусом?

Он покачал утвердительно головой, отстранился от ее груди и, третий раз шумно вздохнув, ответил:

– И борща и запеканки. И что-нибудь выпить.

– Компот или коньяк? Тебе утолить жажду или нервы подлечить? – рассмеялась Мира.

– И то и другое, – махнул Барташов рукой и попробовал пошутить: – Гулять так гулять, раз у нас тут такой драйв реальный.

– Сильно разгуляться не получится, – тихим звонким колокольчиком рассмеялась Мира. – Петька, уже даже не традиционно, а как-то легендарно, спит в своей комнате.

– Ты и его привезла? – подивился Андрей.

– Конечно, – заулыбалась Мира. – А где ж ему еще быть.

– Да, – согласился, теперь уже со всем, Барташов. – Где же еще.


До борща дело дошло только посреди ночи.

Ну, не могли же они не поцеловаться! А поцеловавшись, уже не могли остановиться. Тело к телу, душа к душе, как один лад, объединенные чем-то незримым, мощным, древним, может, протянувшимся через жизни.

А когда отдышались немного, после прекрасного соединения и вершины, которую достигли практически сразу вдвоем, лежали, смотрели в лица друг другу.

– Как так у нас с тобой получилось? – поражалась Мира, задумавшись над обстоятельствами соединения их жизней. – Ведь ты мне даже не нравился. Мне казалось, мажор какой-то на пафосе, с заявкой на исключительность. Папа которого решил соригинальничать и не пристроил сынка в МГИМО, а после на дипломатическое поприще, а инженером завода усадил. Звучит. Ты ведь весь такой ходишь гоголь гордый, на релаксе, свободный, как большинство хозяев жизни. Вот совершенно не мой тип мужчины, я таких пафосных пареньков обхожу большим кругом. Не интересно. А когда ты Петьку мамаше отдал, мне вообще хотелось тебя прибить. Расстроилась ужасно и разозлилась. Все недоумевала: как у такого папаши такой необыкновенный ребенок получился. Думала, ты просто хотел от сына отделаться.

– Ты мне тоже совершенно не понравилась. Даже интереса не вызвала при первой встрече. Не на мой вкус девушка и не мой размерчик.

– Ну да, видела я твой размерчик, – усмехнулась Мира, – дебелые сисястые блондинки.

– Ну, не дебелые как раз, – посмеивался Андрей ее критике, – а стройные.

– Кроме двух, противоположных центров тяжести, – внесла уточнение Мира.

– Кроме них, – усмехнулся, соглашаясь, он. – Но в общем и целом портрет точный. А тут какая-то пигалица, да еще задиристая, кусачая. Вся на иронии и посматривает так, по-особому: не то чтобы с презрением, но будто все про меня знает-понимает и посмеивается.

– А потом в один момент что-то случилось, – подхватила Мира и снова, поражаясь, спросила: – Как вот так? Не воспринимали друг друга, не видели по-настоящему и не нравились-то толком, и вдруг как кто-то пыльный занавес между нами отдернул и оказались самые родные?