Джиллиан Брэдшоу - Сердце рыцаря

– У вас глаза серые, – проговорил он хриплым неуверенным шепотом.

– Да, – ответила Мари, – но вы это знали. Он покачал головой:

– Нет, я не мог вспомнить – и не видел.

Он очень легко прикоснулся к ее щеке и тут же снова опустил руку. Его взгляд перешел к ней за спину, к Хоэлу, который продолжал неподвижно стоять в дверях. Он вскочил, опустился перед герцогом на колени и склонил голову.

– Мой господин, – прошептал он, – благодарю вас.

Хоэл сделал вдох, который был почти рыданием.

– Тиарнан! – сказал он. – О проклятие! – Он нагнулся, поставил рыцаря на ноги и обнял, хлопая по спине. – Проклятие! – повторил он. – Ох, хвала Богу!

На секунду он чуть отстранил Тиарнана, осмотрел его, встряхнул, а потом снова обнял.

– Тиарнан, дорогой мой! – воскликнула Авуаз, отрывая его от герцога и увлекая в гардеробную, где тоже его обняла и расцеловала в обе щеки. – Ах, мой дорогой, как же хорошо получить тебя обратно!

Тиарнан стоял неподвижно, растерянно. Когда герцогская чета его отпустила, он оглядел комнату, сначала посмотрев на Мари, стоявшую в дверях спальни, потом – на Тьера, стоявшего напротив, перед закрытой дверью, которая вела в другие помещения дома.

Тьер несколько мгновений пристально смотрел на него, а потом сказал:

– Тебе следовало бы снять то, что у тебя на шее. Тиарнан поднес руку к шее – и прикоснулся к ошейнику с серебряными заклепками, который был на Изенгриме. Его лицо стало бесстрастным. Он молча расстегнул ошейник и положил его на стол – при этом был так похож на Изенгрима, когда тот отворачивался от одежды, что Мари даже удивилась: как это она по этим привычным движениям сразу не поняла, что эти двое – одно.

– Спасибо, – негромко сказал он. Тьер поднял брови и пожал плечами:

– Рад быть полезным. И если ты еще не понял – то нет, я не собираюсь никому рассказывать, где ты был весь прошлый год, или передавать то, что говорилось и делалось сегодня в этой комнате. Меня здесь не было, и я ничего не знаю. И тебе лучше говорить то же.

Тиарнан кивнул, а потом снова обвел взглядом комнату.

– Но в этой комнате все должно быть иначе, – проговорил он все так же хрипло. – Вы все знаете, что я такое. Мне очень жаль.

– Почему? – спросил Хоэл. Тиарнан посмотрел прямо ему в лицо.

– Быть сеньором оборотня может считаться постыдным.

– Ты приносил мне честь и человеком, и волком. Это мне должно быть жаль.

Тиарнан покачал головой:

– Мой господин, с того момента, как я впервые стал вашим вассалом, вы не сделали ничего, о чем должны были бы жалеть.

Хоэл поднял руку и дотронулся до белой отметины на его подбородке.

– Мне не следовало рисковать в том бою человеком, – тихо сказал он. – Это было сделано из тщеславия, подсказано только гордыней. Мне повезло, что ты не погиб. А были вещи и хуже: намордник, цепь, все эти «хороший парень» и «плохой волк». Неудивительно, что ты так боролся за свое достоинство: я тебе его почти не оставил.

– Вы были хорошим господином для человека и зверя, – ответил Тиарнан. – Вы не виноваты, что обращались с волком как со зверем. Милорд, вы оказали мне милосердие тогда, когда большинство людей меня бы убили. Оказали дважды: один раз на дороге к северу отсюда и еще раз – сегодня. Моя жизнь дважды спасена вами, и я у вас в таком долгу, что никогда не смогу вам отплатить.

– Ты в долгу и у Мари, – сухо напомнила Авуаз. Тиарнан посмотрел на Мари – и ей стало трудно дышать.

– Я обязан Мари всем, – согласился он и неуверенно улыбнулся.

Это была та неровная улыбка, которую она уже не надеялась увидеть: один уголок губ улыбался, а другой оставался серьезным, а карие глаза, которые и были и не были глазами Изенгрима, стали ярче. Она почувствовала себя слабой и глупенькой и прикусила палец, словно девочка.

Тиарнан снова повернулся к Хоэлу:

– Мой господин, этим утром вы сказали лорду Алену и леди Элин, что поговорите с ними снова после разговора со мной. Я здесь и, благодарение Богу, вам и леди Мари, способен говорить. Что мне надо сказать?

Герцог и герцогиня задали совсем немного вопросов. Им только хотелось узнать, как Тиарнан стал таким, чтобы увериться в отсутствии поклонения дьяволу – и им нужно было убедиться в том, что он может получить признание брака недействительным. Когда эти вопросы были выяснены, ему было сказано – ласково, но твердо, – что ему следует немедленно уйти из охотничьего дома через заднюю дверь, пока не вернулись уехавшие на охоту. Хоэл сможет сказать, что убил Изенгрима и закопал в лесу. Это будет то, чего все ожидали, и не вызовет удивления. А вот возвращение Тиарнана из мертвых вызовет немалое изумление, и для того, чтобы он Могжить, не вызывая подозрений, необходимо было, чтобы никто не связал его появление с исчезновением Изенгрима. Ему нужно сначала объявиться в собственном поместье, и, при удаче, никто даже не узнает, что он вернулся в тот день, когда умер ручной волк герцога.

– Приезжай к моему двору, как только наведешь порядок в своих владениях, – приказал Хоэл и поспешно выпроводил своего вассала за дверь.

И вот в середине жаркого июльского дня Тиарнан оказался на опушке леса за охотничьим домом в Треффенделе, все еще ошеломленный внезапным превращением. Никто не смотрел, как он уходит из охотничьего дома, и никто не предложил ему встретиться с женой – за что он был им благодарен. Листья неподвижно висели на ветках, воздух был полон мошкары и комаров. Ему было жарко в куртке и штанах, которые он выбрал для октябрьской прохлады, так что он снял куртку и повесил ее себе на плечо. Простое человеческое действие снова вывело его из равновесия, и ему пришлось остановиться. Он так привык к жизни волка, что человеческий облик казался чуждым, он чувствовал себя странно хрупким, словно его разум был разбитым стеклом, которое только что склеили, так что клей еще не успел застыть. Когда у него перестало отчаянно колотиться сердце, он огляделся, чтобы сориентироваться. Он не забыл лес Броселианд, который знал в обоих обликах. Повернув на северо-восток, он быстро зашагал к дому.

Он оказался в Таленсаке в тот час, когда крестьяне уже закончили работу в полях и занимались скотиной у себя на подворьях. Ему хотелось как можно скорее попасть домой, но когда он вышел из леса Треффендела на свою землю, его быстрые шаги замедлились. В дороге он успел немного овладеть собой, но все еще чувствовал себя потрясенным и уязвимым – такого с ним не было с детства. Он не слышал разговоров о том, что происходило в Таленсаке, и не разделял уверенности герцога в том, что его там будут рады видеть. Что он скажет людям? Что они подумают о его неожиданном возвращении? Он знал, что жизнь в его поместье шла ровно и люди относились к нему одобрительно, но это он принимал как нечто само собой разумеющееся: таков был Таленсак. От него не требовалось особых усилий, потому что в Таленсаке все делалось правильно. Он неукоснительно вершил суд и улаживал споры между соседями, потому что Жюдикель приучил его выполнять свой долг, но на это уходило совсем немного времени. По дороге от опушки леса к пустым полям он думал о том, что Таленсак – это рай и что он никогда не ценил своего незаслуженного счастья быть его владельцем. Не ценил, пока не был изгнан вон.

Он остановился на краю поля и стал смотреть на раскинувшуюся перед ним долину: просторы полей и леса, церковь, деревня и господский дом были затянуты серебристым маревом летнего вечера. Здесь лежала часть его души, оставленная так же беззаботно, как та, другая, частица под камнем, и также катастрофически потерянная. Сможет ли он вернуть ее? Он вспомнил пересказанные Тьером слова Алена о том, что местные жители не захотели бы его возвращения, если бы знали, что он такое на самом деле. «Чудовище, дьявольское отродье, оборотень».

Он резким движением расправил плечи и зашагал вперед. Это его дом. Больше ему идти некуда.

Когда он поравнялся с домом кузнеца на краю деревни, то по старой привычке задержался у колодца. Он как раз ставил ведро, когда хозяйка дома вышла с коромыслом, чтобы набрать воды. При виде его она замерла и побледнела. А потом она уронила ведра и закричала. Быстро пятясь назад, она крестилась и продолжала кричать.

Тиарнан выпрямился. Ее крики дрожали в нем, так что новые скрепы в его душе болели. Он не знал, что делать: казалось, она все-таки слышала о том, что он такое. Он решил, что, как человек, не позволит, чтобы его прогнали также легко, как волка.

– Юдит, дочь Конуола, – резко сказал он, – почему ты кричишь?

Она замолчала как раз в тот момент, когда ее муж и брат выбежали из-за дома, чтобы проверить, что происходит, – и тоже замерли. Донал, бежавший следом за Юстином, врезался в него, и Тиарнан удивился, почему он оказался в доме кузнеца.

– Ох, маштьерн! – воскликнула Юдит. – Это вы?

– Что значит этот вопрос?

– Маштьерн! – воскликнул Юстин Браз, подбегая ближе и останавливаясь. На его крупнокостном лице отразиласьробость, которой прежде Тиарнан никогда у него не замечал. – Это и правда вы?

– Почему вы меня спрашиваете? Кем я еще могу быть?

Глевиан, муж Юдит, выкатил глаза.

– Вы... не мертвый?

– А я бы стал пить воду из твоего колодца, если бы был мертвый? – нетерпеливо вопросил Тиарнан.

Четыре лица расплылись в улыбках глубочайшей радости. Из соседних домов тоже стали выбегать люди. Они замирали на месте, а потом бросались к ним.

– Это маштьерн! – кричали они друг другу в радостном изумлении.

– Ох, мой господин! – воскликнула Юдит, смеясь, плача и заламывая руки от счастья. – Я решила, что вы – призрак.

– Вы вернулись? – спросил Юстин все с той же непривычной робостью.

– А разве это не Таленсак и не мой дом? Юстин восторженно взвыл.

– Слава Богу! – воскликнул он и, упав перед Тиарнаном на колени, поцеловал ему руки.

Юстин всегда считал целование рук уделом крепостных, женщин и иностранцев, так что Тиарнан удивленно отдернул руки. Юстин сиял улыбкой и колотил кулаком по земле в бессловесном восторге. Его выпороли зато, что он возил зерно в Монфор; он стал первым в деревне, кого так наказали. Его приковали к новому позорному столбу на деревенской площади, и один из наемников Алена, привезенных им из Фужера, дал ему двадцать ударов кнутом, отсчитывая их по-французски. Пойманный и беспомощный, не имея даже возможности увидеть падающие удары, Юстин закричал на «девять», заплакал на «шестнадцать» и взмолился о пощаде на «восемнадцать». Он не забудет этого до конца жизни. Но теперь маштьерн вернулся и кошмар закончился.

Донал стоял позади Юстина и улыбался так, что лицу было больно.

– Маштьерн! – сказал он. – Слава Богу! Лорд Тиарнан, мы все думали, что вы умерли. Уже почти год прошел...

И, говоря это, он подумал, что Тиарнан, возможно, и не знает, что отсутствовал почти год. Маштьерн стоял перед ними в том же зеленом костюме, который был на нем, когда он уходил из Таленсака прошлой осенью, а на его обычно сдержанном лице выражалось полное недоумение. Говорили, что в полых холмах время всегда течет по-другому, что человек может уйти туда всего на один день – и, вернувшись, обнаружить, что дома прошло семь лет или столетие. Донал давно решил, что если кто-то и присоединится к дикой охоте, то это будет именно Тиарнан, который знал лес не по-человечески хорошо. Его взгляд упал на белую отметину на подбородке господина, и его подозрения подтвердились. Это был не шрам, а пятно, которое называлось знаком фей и приписывалось сверхъестественному оружию прекрасного народа. Тиарнан был в полых холмах, и их обитатели пытались помешать ему вернуться обратно! Однако об этом не следовало говорить вслух, чтобы обитатели холмов не решили вернуться и поймать беглеца. Донал поспешно схватил Тиарнана за руку, словно прикосновение было средством, которое удержит его в мире людей.

– Мой дорогой господин, добро пожаловать!– сказал он. – Добро пожаловать домой!

Каждую секунду к толпе присоединялись все новые люди, и все они радостно улыбались, возбужденно кричали и хлопали в ладоши. Тиарнан, ошеломленный шумом и бурными эмоциями, озадаченно тряхнул головой и, не зная, что делать, пошел по деревне. Все последовали за ним, криками оповещая жителей, что вернулся маштьерн, живой. Тем временем другие объясняли ему, что его жена принесла герцогу вассальную клятву за владение и тут же вышла замуж за чужака из Фужера, с жестоким жадным нравом, который привел с собой мерзкого, вороватого управляющего.

– Ради Бога, не спрашивай его, где он был! – прошептал Донал Юстину, пока они шли следом за остальными.

– Я что – дурак? – огрызнулся Юстин. – Ты видел метку у него на подбородке? Они не хотели его отпускать, так?

Кто-то залез на колокольню и начал звонить в колокол, и все население деревни высыпало на площадь. Тиарнан с ужасом увидел, что два его крепостных плетутся за другими в ножных кандалах, а потом он увидел других несчастных в колодках, заляпанный кровью позорный столб и остановился как вкопанный. Вид орудия пытки поразил его также глубоко, как любого жителя его деревни.