– Разве это имеет значение, когда две судьбы переплетаются в одну нить.

Из комнаты выглянула торжествующая мама и ехидно ухмыльнулась:

– Золотые слова, Оленька!

«Это совершенно другое. Крышкина неразборчива, как оголодавший медведь после спячки. И мужик у нее – недоразумение. Стасик какой-то. С ума сойти. Тут и так все ясно – бежать и не оглядываться. А про Витю ничего знать и не надо. У него все на лице написано: и интеллект, и воспитание, и серьезные намерения».

– Какое мещанство. Достаточно посмотреть ему в глаза, и все становится ясно. – Крышкина с состраданием взглянула на подругу. – Но тебе этого не понять.

Лера испытующе уставилась на ораторшу, заподозрив, что та прочитала ее мысли или сговорилась с мамой и теперь издевается.

– И что у твоего Стасика такого особого с глазами?

– Наверное, то же, что и у твоего! – не выдержала мама. – В них бегущей строкой пущена краткая биография. Чудовищный инфантилизм! Вы обе друг друга стоите.

– Это комплимент, или твоя мама кого-то из нас пыталась обидеть? – заинтересовалась Крышкина.

– Комплимент. Крышкина, тебя поздравить или сама уйдешь?

– Не завидуй. У тебя тоже все получится. Желаю удачного свидания, – кротко улыбнулась Ольга, изобразив христианское смирение.

– Ты говоришь тоном человека, у которого уже все получилось, – съязвила Лера. – Я постараюсь догнать и перегнать. Не все нам, приземленным бухгалтерам, отчеты строчить.

Звонок в двери прозвучал просто издевательски.

«Что-то день сегодня не задался, – обреченно констатировала Лера. – Видимо, не судьба предстать перед кавалером в полной красе. Хотя я уже вчера была на высоте. А как известно, первое впечатление – самое яркое. Потом мужчина уже воспринимает даму сердца в том образе, который отпечатался в памяти».

Тут в Лерином воображении оформилась в законченную мысль нелепая картина – впечатавшийся в мерзлую влажную кашу след мужского ботинка. При этом в хаосе снежного месива угадывалось не что-нибудь, а ее портрет. Если не загонять в темные углы сознания правду, то накануне Лера вовсе не была нежной феей. Скорее всего, первое впечатление о ней у кавалера сложилось превратное. Да он этого и не скрывал.

Сейчас еще она встретит его с мокрыми волосами, торчащими, как у Страшилы из «Изумрудного города», и красной распаренной физиономией. На фоне выталкиваемой из квартиры Крышкиной в таком виде можно и потеряться, а то и вовсе стереться из памяти.

– Кто-то пришел! – обрадовалась Ольга и по-хозяйски распахнула дверь. Крышкину хотелось убить. Немедленно и насовсем. – Здравствуйте! Приятно познакомиться. Я – Оля. Проходите, проходите. Правда, тут незваных гостей не любят. Хотя могут сделать скидку на половую принадлежность. Или вы «званый гость»?

На пороге неуверенно топтался Игорь.

«Не он!» – радостно подумала Лера и даже улыбнулась. Но не Игорю, а своим мыслям. Игорь понял ее неправильно. Мужчинам, не менее чем женщинам, свойственно толковать факты в свою пользу.

Он тут же оживился и протянул три банально-красные розы на толстых стеблях. Лера терпеть не могла цветы в рыночном целлофане с блестками и бантиками. И красные розы ей тоже не нравились. И дверь хотелось закрыть решительно и плотно, оставив гостей по ту сторону дерматиновой обивки.

– Спасибо. – Крышкина цапнула букет и торжественно передала его Лере, словно та была не в состоянии совершить это простенькое действо сама. – Это тебе, наверное. Это ведь ей?

Крышкина с любопытством сороки, заприметившей серебряную ложку, начала разглядывать гостя.

– Оля, пока. Заходи еще. – Лера ласково улыбнулась и начала надвигаться на подругу.

– Всенепременно. В такой хлебосольный дом ходила бы и ходила. Если ты собираешься спустить молодого человека с лестницы, то скажи сразу. Я его заберу.

– А как же Стасик? – Лера плотоядно ухмыльнулась.

– Я по доброте душевной, а не с дальним прицелом, – пояснила Крышкина, обращаясь в первую очередь к Игорю. Тот опять заволновался и выразительно посмотрел на цветы. Наверное, считал их чем-то вроде индульгенции.

Ольга уходить не торопилась, боясь пропустить самое интересное.

– Ты подумала? – Игорь вдруг заторопился. – Я решил, что мы как-то неправильно расстались…

– Слушай, милый, – проникновенно перебила его Валерия. – Сколько раз мы еще будем репетировать расставание? Что мне сделать, чтобы ты обиделся насмерть и больше не приходил?

Игорь стремительно налился краснотой и набрал в грудь воздуха для последующего выступления, но начать речь не успел.

Наверху тяжело и суматошно загрохотали каблуки, перемежаясь воплями Стеллы Арчибальдовны.

– Домофон поставили! Плебеи! Пускают всяких мерзавцев! Опять трос у лифта срезали! Почему я, заслуженный работник, пенсионерка, должна ходить пешком?! И за лифт платить, между прочим! – громкость нарастала. Гроза микрорайона приближалась под аккомпанемент собственного визга и хриплое сопение четвероногого монстра. – Увижу в подъезде чужого – собаке скормлю! Так своим гостям и передайте. Или ходите их вниз встречать! Паразиты!

Из-за угла выскочил Блэйд, кряхтевший, как ездовая в упряжке. Резво пробежав пару метров, он выдернул следом за собой Стеллу Арчибальдовну, глаза которой тут же зажглись хищным блеском.

– О, Блэйд, привет! – поприветствовала пса Лера. С ротвейлером она старалась дружить, подозревая, что подобная предусмотрительность не помешает.

– Я фильм смотрела. Блэйд. Про вампиров, – задумчиво протянула Крышкина. – Он там бился за справедливость, но доступным способом. Взял и сам всех перекусал. Я вот только что поняла, почему они фильм так назвали.

– Давайте пройдем в квартиру, – занервничал Игорь.

– Аха! – скрипнула Стелла Арчибальдовна. – Здра-а-авствуйте! А у нас тут как раз трос пропал!

– Почему «как раз»? – дернулся Игорь.

– Вот и я думаю, почему? – демонически захохотала тетка и тут же оборвала свое карканье. – Как думаете, почему вы не нравитесь моей собаке?

– Этой собаке никто не нравится, – утешила Игоря Крышкина. – Она людей не жрет, не волнуйтесь. Если и откусит, то немного.

– С тех пор как я с тобой расстался, у меня все наперекосяк, – пожаловался Игорь Лерочке. Она задумчиво промокала волосы полотенцем и размышляла, будет ли ей впоследствии неловко, если она сейчас все же закроет дверь. Смущало только то, что на площадке оставалась Крышкина. Оставлять подругу с сумасшедшей старухой, ее слюнявой собачищей и сильно надоевшим своими визитами Игорем было бы по меньшей мере подло.

– Так бывает, – встряла Крышкина. – Я читала, что между людьми после тесного общения возникает как бы перемычка в биополях, ауры ассимилируются, и при длительном разрыве поверхностей субъекты начинают испытывать дискомфорт. Вы испытываете дискомфорт?

– Да, – затравленно подтвердил Игорь, тоскливо наблюдая за ротвейлером. Тот с аппетитом разглядывал его брюки, заливая пол восторженной слюной. – Чувствую.

– Это значит, что Лера была чем-то вроде талисмана. Теперь на месте ее прикрепления к вашему биополю – рана. Надо залечивать, иначе жизненная энергия будет утекать через дырку вовне. Это опасно.

Игорь тревожно моргнул и умоляюще вперил полный тоски взор в Леру. Либо он поверил в крышкинскую теорию и теперь чувствовал себя смертельно раненным бойцом, опасавшимся истечь жизненной энергией, либо не желал оставаться в обществе агрессивной старухи с голодной собакой и сумасшедшей девицы, проповедовавшей странные теории.

– Кто кабель-то спер? – требовательно нарушила паузу Стелла Арчибальдовна. – Вчера еще был!

– Надо депутату написать, – нейтрализовала ее активность Ольга. – Как вы считаете, Игорь?

– Положительно. Сугубо положительно, – промямлил тот, переступив с ноги на ногу. Блэйд немедленно встрепенулся и гавкнул, оглушив собравшихся.

– Ладно, я, пожалуй, пойду, – поскучнела Крышкина. – Игорь, вы идете?

– Идет, – вместо него ответила Лера. – Цветы забери.

– Оставь себе, на память, – буркнул отвергнутый кавалер.

– Засуши, – помахала ладошкой Крышкина. – Будешь нюхать этот гербарий в старости и вспоминать об упущенном шансе, роняя на него скупую старческую слезу.

– Всем «до свидания». Приятно было пообщаться. – Защелкивая замок, Лера услышала, как Стелла Арчибальдовна снова вернулась к животрепещущей теме похищенного кабеля.

– Ты опять выпендриваешься? – Мама выросла за спиной бесшумно и неотвратимо.

– А ты опять подслушиваешь?

– Не смей! Я желаю тебе добра! Вот пробросаешься нормальными мужиками, потом будешь локти кусать.

– Я это уже где-то слышала. И вообще я не вижу проблемы. С одним рассталась, с другим встретилась. Чего вы переполошились?

– Нас волнует частота твоих встреч и расставаний. – Елена Станиславовна скорбно сложила руки на груди, демонстрируя отчаяние. – Знаешь, как называются женщины, у которых это происходит слишком часто?

– Они этим зарабатывают, – некстати подсказал папа, досмотревший биатлон и в перерыве решивший снова поучаствовать в воспитании. – А ты…

– …не зарабатываю. Предлагаете профессию поменять? Я подумаю. – Лера гордо прошествовала мимо остолбеневших родителей.

– Мы за тебя волнуемся, – крикнула вслед мама. – Шурик, где валокордин?

«Начинается!» – поняла Валерия и включила фен.

Настроение снова испортилось, как погода в октябре: только что было светло и ясно, а через мгновение уже моросит мелкий ледяной дождь, постукивая колкой изморосью по обрывкам желто-бурой листвы.

Краситься не хотелось, наряжаться тоже.

– Пойду как есть. Нечего баловать. – Она тряхнула еще влажными волосами и критически проинспектировала лицо. Как и следовало ожидать, ничего в лучшую сторону не изменилось. – Пусть привыкает.

Приняв столь важное и взвешенное решение, Лера вышла к родителям, пребывавшим в состоянии антракта. Разыгрывать драму под вой мощного фена они поленились, но едва только дочь зашуршала тапками в коридоре, как мама начала громко рассуждать на тему вызова «неотложки».

– Да приведу я его вам, успокойтесь, – бросила она мимоходом.

– А почему нельзя было сразу сказать? – немедленно взвилась родительница. – Тебе нравится доводить меня, да? Это называется «бытовой вампиризм»!

– Извини, мама, – спокойно и тихо сказала Лера в пустоту. – Сейчас сложу крылышки и повисну вниз головой на люстре.

– Что ты там говоришь? – Елена Станиславовна забыла про плохое самочувствие и рысью принеслась в комнату дочери.

– Я говорю, надо его подготовить к визиту. Нельзя же так сразу смотрины устраивать. Может, он ничего такого не думал, а я его с родителями знакомить потащу.

– Как это «не думал»? – Разумеется, мама опять была недовольна. – И что это за отношения. Он не думал, ты не думала… Абсолютно чудовищное легкомыслие, которое может закончиться беременностью.

– Мама, беременностью заканчивается не только легкомыслие.

– Шурик, это просто невыносимо! Мне кажется, что переходный возраст у твоей дочери затянулся!

– Почему, как что-то плохое, так она сразу моя? – через паузу отозвался папа.

– Я смотрю, тут на меня никто особо не претендует, – констатировала Лера.

– Хотя бы накрасься, – неожиданно перешла к практическим советам мама. – Ты так осунулась, что даже глаза на лице потерялись. Совершенно не бываешь на свежем воздухе, а это вредно для кожи.

– Вот еще, – поморщилась Лера. – И так красавица.

– Как знаешь. – Елена Станиславовна тяжело поднялась и вышла.

Лера послала своему отражению воздушный поцелуй и начала краситься. Умная женщина никогда не будет настаивать на собственной правоте в ущерб себе. А Лера была умной.


Под одеялом было тепло и уютно. Вылезать категорически не хотелось. Юля блаженно щурилась, прислушиваясь, как Алексей гремит в кухне посудой и шепотом чертыхается. Роман за всю жизнь только пару раз подавал ей завтрак в постель. И то с видом Людовика Четырнадцатого, снизошедшего до черни. Воспоминания о муже прошлись по душистой поляне ее настроения тарахтящей газонокосилкой, изрыгающей сизый вонючий дымок и срезающей на корню все идиллические цветочки. Думать про Романа не хотелось. Он возвращался уже завтра, а так хотелось провести еще недельку вдали от супруга и цивилизации, в обществе услужливого кавалера. Или даже без кавалера. Но лишь бы мужа рядом не было. Мысли, словно привязанные на резинку, упрямо возвращались к семейной теме, больно шлепая по самолюбию.

Как фатально она ошиблась. Когда есть все, кроме любимого человека, – жизнь становится в тягость, как затянувшаяся простуда. Юля была уверена: если бы любимого человека не было вообще, то она бы как-нибудь перетерпела, придумала что-нибудь. Но он был. И не просто был, а у соперницы, тягаться с которой бессмысленно и бесперспективно. Врать себе дальше не было ни сил, ни желания. Она не жила, она ждала. Так мается приезжий у железнодорожных касс: тупо, обреченно и тоскливо. Вот сейчас появятся билеты, и он сможет вернуться домой, туда, где продолжится внезапно застрявшая в бесцельном ожидании жизнь.