Катажина Грохоля - Сердце в гипсе

Я вернулась домой поздно. Тося на кухне ела яичницу, Адам тоже там сидел, расправляясь с тунцом в собственном соку. Рядом еще не открытая банка сардин. Я прогнала Бориса, который положил передние лапы на стул и даже не соизволил меня поприветствовать. Я для него значила меньше, чем банка сардин, причем закупоренная.

– Как дела в школе? – спросила я Тосю.

– Нормально, – ответила Тося с набитым ртом.

– Что значит «нормально»?

– Как всегда. – Тося начала терять терпение.

– Я бы хотела хоть раз услышать что-нибудь другое в ответ!

Интересно, почему эта фраза меня так раздражает?

– А я бы хоть раз хотела услышать другой вопрос.

Ну вот, воспитала змею в собственной семье. Почему ребенок в пору созревания не может быть милым, нежным, спокойным и нормально отвечать на вопросы? Не понимаю.

Адам, как выяснилось, успел сделать не так уж много и должен был срочно засесть за работу. Это же надо, весь день дома и сделал немного! Газон не подстрижен. И с Кшисиком даже не виделся. На мужчин вообще нельзя положиться!

– Адам, ты же говорил, что будешь работать! – напомнила я с легкой укоризной. По правде сказать, я рассчитывала, что мы проведем приятно вечер вдвоем и я между прочим сообщу ему о том, как изменится моя жизнь благодаря помощи Евы Остапко. Тося взглянула на меня с осуждением.

– Ну, мама, ты какая-то странная, он же вернулся минуту назад. А ты обещала, что сегодня заедешь за мной в школу. На тебя никогда нельзя положиться.

На меня – меня! – нельзя положиться! На кого она всегда могла рассчитывать, как не на меня! Может быть, на своего отца, который ушел к Йоле? В моем собственном доме мне предъявляют такие обвинения! Мало того, Адам смотрел на меня исподлобья. Ну вот, уже двое против меня, в том числе моя родная дочка, плоть от плоти моей и кровь от крови моей.

– Почему ты, моя дорогая детка, всегда встаешь на сторону Адама, а не на мою? – ехидно спросила я Тосю, потому что у меня появилось ощущение, будто все вокруг предатели.

– Я исключительно объективна, – объяснил мой ребенок, вытирая губы посудным полотенцем. – Адам купил продукты, был у геодезиста и привез меня из школы. А тебя весь день не было дома, и у тебя, как всегда, претензии. И не обращайся ко мне «моя детка», у меня есть имя, и я уже взрослая.

Тося встала из-за стола и демонстративно покинула кухню. Адам удивленно разглядывал меня.

– Хорошо выглядишь, – заметил он.

– Не отклоняйся от темы. – Я злилась. – Вы сговорились против меня, и выходит, что я плохая мать…

– Перестань обращаться к ней «моя детка». С точки зрения психологии это не самое лучшее. У нее есть пол, женский, и вообще ты не хочешь понять, что девочка почти уже взрослая. А я действительно недавно вернулся. На завтра у меня уйма работы. Как у тебя прошел день?

Ах вот как! Не стану рассказывать о своих планах, если ему это неинтересно! Никто меня не понимает. Только подумать, я пришла домой обрадованная и усталая, в надежде, что кто-нибудь проявит ко мне внимание, а тут одни упреки. Порядок! Я не обязана делиться ни с кем своими планами. Устрою им всем большой сюрприз. Сама буду принимать жизненно важные решения.

– Все в порядке. – Многозначительно улыбнувшись, я открыла банку сардин, хотя есть совсем не хотелось.

– А кто это Шимон Г., записанный в твоей книжке на букву «Г»?

Мужчины невыносимы! Ведь это его собственный сын! На «Г», потому что от Голубого. Логично. Я не успела всего объяснить, потому что позвонила мамуля.

– Как дела? – спросила она.

– Нормально, – ответила я, чувствуя кожей спины, как встопорщились бы волосы на моем загривке, если бы, конечно, они там росли. Почему мама не может хоть раз спросить меня о чем-то другом?

– Ты не звонишь.

– Мамочка, я только что вернулась и собиралась через минуту тебе позвонить. – Я ощутила напряжение в собственном голосе.

– Что-нибудь случилось? – заволновалась моя мама, у нее явно имелся какой-то скрытый радар, действующий независимо от расстояния.

– Ничего, ничего. – Я старалась говорить самым спокойным тоном. – Все в порядке.

– Я же слышу. – Мамин радар фиксировал все беспощадно. – Детка, если я мешаю тебе, могу позвонить попозже…

– Не говори мне «детка», – ляпнула я и, разнервничавшись, увидела, как Адам, отвернувшись от раковины, начал давиться от смеха. Ну и жизнь, никаких условий, чтобы спокойно поговорить с родителями по телефону. – Перезвоню чуть позже, – пообещала я.

Мама еще наставляла меня, что необходимо время от времени звонить отцу, потому что если я и его забываю, то… и вообще, неужели она меня так воспитывала?!

Положив трубку, я тут же впала в комплекс вины. Действительно, уже несколько дней не звонила родителям. Это предложение Остапко меня так увлекло. Но почему мама проявляет такую заботу о моем отце, если они развелись? Им не надо было этого делать. Сколько можно было бы сэкономить на телефонных звонках.

Я вспомнила об оставленной утром записной книжке.

– Где моя книжка?

Адам смотрит на меня так, как бы это сделала моя мама.

– Перед тобой.

Я отвернулась и засунула ее в сумку.

– Поскольку мы оба будем заняты весь вечер, то до свидания, – произнесла я спокойно, ставя грязную тарелку в мойку, и вышла из кухни.

Я села к компьютеру. Пока финансовые дела не пойдут в гору – а Остапко обещала, что это может наступить со дня на день, если только… впрочем, главное – не сглазить, – я должна отвечать на письма.

Дорогая редакция!

Я влюбилась в Алькурира. Он– гражданин Турции, я познакомилась с ним на дискотеке, и скоро стало ясно, что мы не можем жить друг без друга. Родители против того, чтобы я жила у него, но, несмотря на это, мы решили, что нам суждено идти по этой жизни вместе. Он турок по национальности, но заботлив и очень хорошо относится ко мне. Однако хотел бы, чтобы в будущем мы перебрались в Турцию. Мы собираемся туда поехать, чтобы я познакомилась с его родителями. Алькурир работает в посольстве. Это очень хорошо. Но одна моя подруга считает, что сначала я должна сходить туда и все проверить. Как же мне быть?

Ой, милая девушка… Сейчас он заботится о тебе, а вот поедешь в Турцию, а он продаст тебя в публичный дом или в лучшем случае закроет в своей квартире и потом не вздумает поинтересоваться, как у тебя прошел день, когда ты усталая вернешься с работы. Ты откроешь банку сардин и будешь прикидываться счастливой. Лучше поживи с ним лет десять или двадцать и проверь, каким он будет мужем. И не в Турции, а здесь…

Дорогая Анита!

Сообщаю тебе адрес посольства Турецкой Республики: Варшава, улица Малчевского, 32… Я думаю, будет лучше, если ты сама наведешь справки в консульском отделе. Я почти ничего не знаю о тебе лично, и у меня нет необходимой информации о твоем женихе, чтобы…

Черт с ними, с этими сардинами. В конечном счете это еще не самое плохое в отношениях двух людей. А если она все-таки туда поедет и что-нибудь случится? Отнимут у нее паспорт, завезут куда-нибудь? А вдруг он не работает в посольстве и обманывает ее уже с самого начала? А если этот парень действительно ее любит? Почему я должна знать, как кто-то должен жить? Что ей написать?

Я оставила компьютер и подошла к Адаму. Подсунула ему под нос письмо.

– Что ты об этом думаешь?

В конце концов, это он – социолог, и кому, как не ему, знать. Адам внимательно прочел письмо.

– Если ты ее напугаешь, то она тебя не послушает и может влипнуть в какую-нибудь… Пусть проверит, действительно ли он там работает… Ведь она пишет это письмо откуда-то из-под Вроцлава, а посольство находится в Варшаве… Пусть будет поосторожнее…

– А ты считаешь, – для меня это принципиальный вопрос, – что отношения между супругами должны основываться на контроле?

– Одно дело контроль, а желание убедиться, что все в порядке, – совсем другое дело. Это же не какой-то парень из соседнего городка. Такое решение может повлечь за собой непредвиденные последствия. Пусть она будет благоразумна.

Вот так-то, у нас не получается даже поссориться! Может, я ему безразлична? Часто случается, что спустя какое-то время люди становятся неинтересны друг другу. Хотя в отношении Анетки и ее письма он, в общем-то говоря, прав. Я вернулась к компьютеру.

Единственное, что я могу тебе посоветовать, так это не отказываться от польского гражданства и не отдавать никому своего паспорта, ведь в чужой стране с тобой может произойти что-то непредвиденное.

Думаю, тебе следует убедиться, что у твоего жениха хорошие намерения и что он тебя не обманывает. В посольстве ты также можешь узнать о законах, действующих в Турции, чтобы, получив полную информацию, решиться на радикальные перемены в своей жизни. Я надеюсь, ты будешь счастливой женой, но никогда не следует сжигать за собой все мосты…

Все равно она меня не послушает. Девушки всегда все делают по-своему. Когда человек влюблен, он впадает в особое состояние. Оно подобно наркотическому или алкогольному опьянению. Любовь слепа.

После турка-жениха пошли следующие письма: о соседе, покрасившем деревянную изгородь ядовитой краской, которую используют для пропитки железнодорожных шпал (тут должна вмешаться редакция, одного письма мало), о подвернувшейся внутрь лапке кота, о парне, который не может служить в армии, потому что воинская служба ему не по нраву, затем просьба дать рекомендации, как опротестовать отцовство и без ущерба для себя разорвать дорогущий контракт по кастрюлям.

Когда я встала от компьютера, уже было одиннадцать. Заглянула в Тосину комнату. Она спала как сурок. Я подняла книжку, которую она уронила на ковер возле кровати. «Нелюбимые женщины, покинутые женщины».

Пресвятая Дева Мария! Почему ее это интересует? Из-за меня? Ей известно что-то, о чем еще не знаю я? Или для себя? Еще хуже. Я тихонько подняла книжку и спустилась вниз. Адам спал. Открыла и начала читать.

С утра села за компьютер. Я думала, Адам поможет мне принять решение, браться ли за дело, что предложила Остапко. Но если мне по-прежнему предстоит решать все самой, то и пожалуйста. Хотя я ума не приложу, стоит ли в это ввязываться. Не знаю, как и быть.

Когда она мне объясняла, что этот ее знакомый из Берлина – надежный человек, все казалось вполне логичным и простым. Воображение рисовало уже солидную сумму на моем вечно скудном банковском счете. А сегодня…

Однако вовремя я спохватилась – поняла, что не могу висеть на шее у мужчины ни в этом смысле, ни в каком другом, особенно с учетом того, что сказано в книге «Покинутые женщины». Как там написано, женщина, полностью зависимая от мужчины, непременно плохо кончит. Поразмышляю об этом чуть позже.

А пока – очередное письмо.

Дорогая редакция!

Возможно, когда вы вскроете это письмо, меня уже не будет в живых…

Ой, мамочки! Я не готова к подобным заявлениям! Я не могу нести ответственность за чью-либо жизнь! Эта девушка почти того же возраста, что Тося, а я в полной растерянности…

Мне восемнадцать лет, и моей жизни пришел конец, когда ушел мой парень. Мы были знакомы два с половиной года. Собирались пожениться, как только он вернется из армии. Он отслужил, но о свадьбе даже не вспоминает. Позавчера моя подруга, которая очень хорошо ко мне относится, сказала, что видела его с другой девушкой, с которой мы когда-то дружили. Жизнь потеряла смысл. Я не могу без него жить. Поэтому решила покончить с собой, ведь жизнь без любви никчемна. Почему он так поступил со мной? Ведь мы могли бы быть так счастливы… Дорогая редакция, наверняка как-то можно его убедить, что он любит меня. Я с нетерпением жду ответа, у меня остались только вы. Вы – моя последняя надежда…

Ясно, как Божий день, – такая работа уже не для меня. Хотя еще не все потеряно, ведь девушка все-таки ждет ответа, и даже не обязательно в безжизненном состоянии. Но я действительно понятия не имела, чем утешить эту чужую, постороннюю девушку. Как ей объяснить, что ее жизнь не кончается, а только начинается?

– Что с тобой происходит, мама? – Тося появилась рядом совершенно неожиданно, но даже если бы я ждала ее, у меня все равно возникли бы сомнения, она это или кто-то другой.

Я подпрыгнула на стуле. Борис залаял как безумный. Меня это нисколько не удивило, умей я гавкать – залаяла бы вместе с ним.

– А что с тобой? – выдавила я.

Я знаю, мать должна быть снисходительной и терпеливой. Она не вправе передавать детям свои страхи. Если я буду спокойной, Тося мне все расскажет. Тося, моя дочь, ушла в школу в серых брюках, немного расклешенных книзу, в зеленом свитерке, в высоких темно-зеленых «мартенсах» со шнурками. Тося, у которой утром были темные волосы, едва доходившие до плеч, теперь предстала передо мной коротко остриженной блондинкой, в юбке с разрезом до середины бедра, правда, в тех же самых высоченных зеленых ботинках (ведь всего-то каких-то девятнадцать градусов по Цельсию, и лето уже на носу), белой блузке и с глазами ядовито-фиолетового цвета. Голос был, правда, Тосин.