Лора Бекитт - Сердце в пустыне

– Это… сын Зюлейки.

– Сын Зюлейки? У нее есть сын?!

– Да. Когда мы встретились, Зюлейка была вдовой. Когда мы поженились, мальчик остался в пустыне. Теперь я решил привезти его в Багдад.

Женщина долго смотрела на Алима как на помешанного, потом отчеканила:

– Он будет жить в этом доме? В нашей семье?!

– Да. Я собираюсь его усыновить.

Зухра пошатнулась и схватилась рукой за переплет беседки. Ее дыхание стало тяжелым и прерывистым, будто она долго бежала от чего-то ужасного. Женщина смотрела так, словно на ее глазах внезапно рухнуло нечто такое, что составляло основу жизни. А потом вдруг заговорила с Алимом, как не говорила ни разу в жизни. Ее голос звучал по-человечески проникновенно, и в нем не было ни презрения, ни насмешки, ни скрытой злобы.

– Прошу тебя, заклинаю, Алим! Вспомни, что записано в Коране: «Аллах не сделал ваших приемышей вашими сыновьями, это – только ваше слово в ваших устах, а Аллах знает истину!» У тебя еще нет детей; если ты узаконишь этого мальчика, то он, как старший сын, унаследует все, что принадлежит роду Бархи – состояние, имя! Он – безродный дикарь, бедуин! Зачем ты взял в жены эту женщину, если знал, что до тебя она принадлежала другому мужчине?! О какой чистоте потомства может идти речь? Умоляю, – произнесла Зухра, сложив руки, – откажись от нее, выгони из дому! Скажи, что не знал о ребенке, что она скрыла от тебя правду! Поклянись на Коране, и ваш брак будет расторгнут! Ты сможешь жениться на другой девушке, родовитой, богатой, честной, и она родит тебе сына, твоего собственного сына!

Женщина замолчала, и наступившая вдруг тишина показалась бездонной. Последние лучи заката бросали призрачные золотые отблески на темную, увитую виноградом беседку. В небесах разгорались россыпи звезд.

По щекам Алима разлился жаркий румянец. Да, Зюлейка скрыла правду: прежде он думал, что отец мальчика – ее муж-бедуин. Впрочем, какое это имеет значение? Он любит Зюлейку, и это – тоже истина, которую видит и знает Аллах. В конце концов, что такое жизнь? Короткая вспышка, угасающая прежде, чем человек успевает оглянуться и понять, зачем он появился на свет. Главное, вовремя разобраться в чувствах. Самое светлое, чистое и возвышенное из них – любовь, стало быть, стоит идти за ней и следовать ее заветам.

– Нет, Зухра, я не изменю своего решения. Лучше позови Джамилю, у меня есть для нее известие. И для тебя тоже.

Когда девушка пришла и радостно поприветствовала его, Алим вгляделся в ее прелестное лицо и попытался представить Джамилю рядом с Амиром, с теперешним Амиром. И – не смог.

Однако он не собирался скрывать правду, потому сказал:

– Я видел Амира. Он жив. Служит аль-Мамуну, который сражается против нашего халифа и движется со своей армией к Багдаду. Амир спрашивал о вас. Он сильно изменился, но по-прежнему любит тебя, Джамиля, и ждет вашей встречи.

Алим ожидал, что девушка разрыдается или лишится чувств, однако она спокойно и просто произнесла:

– Я знала, Алим. Я верила в то, что Амир вернется.

При этом взгляд ее прекрасных глаз наполнился таким светом, что у молодого человека защемило в душе.

Весть о том, что сын жив, вернула Зухре часть сил. Заметив это, Алим сказал:

– Если с головы мальчика упадет хотя бы один волос, пеняй на себя.

– Когда Амир вернется… – в бессильной ярости прошипела женщина.

– Когда Амир вернется, он ничего мне не сделает. Мы помирились.

Алим нашел Зюлейку сидящей на качелях. Она медленно раскачивалась, запрокинув голову, наслаждаясь свежим ночным воздухом и любуясь золотой звездной пылью.

– Ясин спит. Я жду тебя, – сказала она. – Я так счастлива, что…

Зюлейка хотела продолжить, но Алим обнял жену, и ее губы с жаркой готовностью раскрылись навстречу его поцелуям. Он подхватил молодую женщину на руки и понес в дом, в постель.

Он долго ласкал ее, безумно и нежно, а она отдавалась так отчаянно и страстно, будто это была первая или последняя ночь в их жизни.

Когда муж уснул, Зюлейка долго лежала и размышляла о власти слепого рока, о карающей или милующей судьбе, непредсказуемость которой напоминает буйство стихии. Кто мог подумать, что, пройдя сквозь череду жестоких испытаний, она почувствует себя такой счастливой! Навсегда ли это? Кто знает? Какой малости порой хватает для того, чтобы погубить или спасти человека! Она жестоко ошибалась, поскальзывалась и падала, и ей, как никому другому, были известны превратности пути к желанной мечте.

На следующий день Алим, Ясин и Зюлейка отправились на рынок покупать мальчику новую одежду.

Бесконечные ряды лавок были полны покупателей и продавцов, которые спорили и торговались до хрипоты. Под крытыми пальмовыми циновками навесами были навалены горы товаров. К запахам съестного примешивались запахи цветов, ароматных масел, кож, нагретой горячим солнцем земли.

– Есть одна лавка, куда бы я очень хотела зайти! – озорно произнесла Зюлейка и устремилась вперед.

Лавка дяди стояла на прежнем месте, и сам Касим тоже был там. Увидев богатых покупателей, выскочил навстречу и угодливо поклонился.

На Алиме был украшенный желтыми арабесками темно-синий халат и такого же цвета чалма, концы которой спускались по плечам. На поясе висел кинжал из драгоценной дамасской стали.

Касим взял в руки туфли плотного красного сафьяна с загнутыми вверх носками.

– Не желаете примерить, господин?

– Я хочу купить обувь для своей жены и сына, – ответил Алим, желая подыграть Зюлейке.

Касим не успел произнести ни слова – молодая женщина откинула покрывало и со смехом произнесла:

– Самые дорогие, самые лучшие туфли, дядя!

Касим замер, не в силах поверить своим глазам. Расшитый блестящими нитями кафтан изумрудного бархата, бледно-зеленая рубашка тончайшего шелка. Косы перевиты жемчужными нитями, в золотых браслетах вспыхивает солнце. А глаза! А губы! Лицо! Ее красота была столь обезоруживающей, блистательной, безудержной, яркой, что, казалось, затмевала весь окружающий мир.

– Это ты, Зюлейка? – пробормотал растерявшийся Касим. – Ты в Багдаде?!

– Да, это я. Я вернулась в Багдад. А это – мои муж и сын!

– Значит, у тебя все хорошо? Ты счастлива? – робко спросил дядя.

– Да! – Молодая женщина вновь рассмеялась. – Тридцать дирхемов – такая малость, дядя! Такая малость в сравнении с любовью и заботой, какой я окружена сейчас!

Касим мучительно покраснел.

– Я часто вспоминал о тебе, – тихо произнес он. – Ты знаешь, я не хотел… тебя продавать.

– Знаю, дядя. И верю, что ты меня вспоминал. Чего не скажешь о Надии.

– Я передам ей, что ты приходила.

– Обязательно передай.

Алим приобрел для жены две пары расшитых жемчугом туфель и купил сандалии для Ясина – превосходной кожи, с изящным узором на ремешках.

Когда они вышли из лавки, Зюлейка от души расхохоталась.

– Уверена, Надия умрет от злости! Она никогда меня не любила.

Алим смотрел на жену и удивлялся ее красоте, живости, веселью. Он представил, как они проживут вместе много-много лет, без конца сливаясь в страстных объятиях, поверяя друг другу тайны Души, и ему стало безудержно жарко от счастья, которым его наградила судьба.

813 год, Багдад

Война между новым халифом и его братом продолжалась два года. Постепенно армия аль-Мамуна заняла Западный Иран: все обладающие властью и состоянием персы были на его стороне. После взятия Восточной Аравии ему присягнули влиятельные Мекка и Медина. Потом началась осада Багдада, которая длилась почти год.

Сторонники халифа аль-Амина при поддержке той части горожан, которая смертельно боялась хорасанской армии и рассматривала ее приход почти как иноземное вторжение, яростно сопротивлялись захватчикам. Столица постоянно обстреливалась камнеметными орудиями; разрушения и пожары стали обычным делом. Не хватало продовольствия и оружия. Опасаясь грабежей, жители Багдада боялись выходить на улицы, а при редких встречах с беспокойством смотрели друг на друга, поскольку не знали, что их ждет.

Между тем генерал аль-Мамуна ат-Тахир ибн аль-Хусейн без конца подстрекал к измене военачальников и слуг халифа, в результате чего многие старшие офицеры перешли в лагерь противниках.

Аль-Амин ощущал недостаток в деньгах и был вынужден прибегнуть к обиранию имущих, что вызвало негодование и злобу состоятельных багдадцев. Незадачливый халиф попытался тайком переговорить с братом, обещал отречься от престола в его пользу, если тот сохранит ему жизнь. Вместо ответа аль-Мамун отправил в столицу рубашку без отверстия для головы.

Семейство аль-Бархи не обращало особого внимания на лишения. Алим по-прежнему служил в бариде и не принимал непосредственного участия в сражениях за Багдад. Зюлейка, привыкшая к невзгодам, переживала их сравнительно легко, ибо рядом с ней были любящий муж и сын. Джамиля проводила время в мечтах о встрече с Амиром.

Зухра замкнулась в мрачных мыслях: ее борьба за чистоту рода аль-Бархи обернулась полным крахом. Она уничтожила еще не родившегося ребенка Зюлейки, а взамен получила «маленького бедуина». Зухра ненавидела мальчика, но опасалась его трогать. Кто знает, что придет в голову такому зверенышу! Впрочем, наблюдая за Ясином, женщина не находила в нем повадок дикаря. Это казалось странным и не имело объяснения.

Алим нанял учителей, которые, все как один, твердили, что Ясин – очень смышленый ребенок. Он быстро научился читать и писать, с легкостью усваивал принятые в хорошем обществе манеры – словно вспоминал нечто полузабытое. Мальчик очень любил мать и сильно привязался к человеку, назвавшему себя его отцом. Ясина ни в малой степени не занимали такие вещи, как богатство, знатность, очередность наследования, – его интересовал огромный, полный чудес мир, который он не уставал познавать. У него оказался легкий, веселый характер – такой же, как у Зюлейки.

Алим с нетерпением ждал, когда супруга объявит, что она снова беременна, но молодая женщина молчала. Что ж, если ей больше не суждено родить, тогда этот мальчик – подарок Небес. Молодой человек не собирался брать другую жену. Зюлейка и без того настрадалась в жизни; пусть живет с сознанием того, что она единственная и любимая.

В почтовом ведомстве, как и повсюду, о войне говорили по-разному.

– Не удивлюсь, если рано ли поздно камни влетят в окна барида! – как-то раз заметил Алим, слыша далекий монотонный гул.

– Кажется, нам не стоит сидеть взаперти. Пора выходить на улицы. Почтовое сообщение прервано – нам все равно нечем заняться, – сказал Наджиб.

– Оно будет восстановлено. А пока диваны должны работать так, как работали прежде.

Наджиб покачал головой.

– Все же, я думаю, надо идти сражаться.

– Ты так считаешь? Ты хочешь сражаться за город или за аль-Амина?

Уловив в словах приятеля насмешку, Наджиб ответил:

– Почему бы нам не выступить в защиту правительства, ведь именно ему Багдад обязан благоденствием и блеском!

– За аль-Амина сражается тот, кто боится персидской армии, как нашествия саранчи, ибо беспокоится о своем имуществе и думает, что персы начнут истреблять арабов. Лично я не испытываю симпатии к династии Аббасидов. Бесконечные споры из-за престолонаследия, постоянные расторжения торжественно произнесенных присяг, вечный подкуп должностных лиц!

– Ты служишь и обязан служить халифу, как это делали твои предки.

– Хасан служил Харуну, который возвысил Багдад. Теперь его сыновья разрушают то, что создал отец.

Ближайшие к Куфийским воротам кварталы и в самом деле лежали в руинах, огонь уничтожил многие красивые здания, в том числе те, что считались священными. Через три дня пришла тревожная весть о том, что армия генерала ат-Тахира ибн аль-Хусейна вошла в город и занимает улицу за улицей. Алим строго-настрого запретил женщинам покидать дом и отправился в барид, пообещав скоро вернуться.

Время тянулось в томительном ожидании роковых перемен. Почти все обитательницы гарема сходили с ума от тревоги.

Если воины аль-Мамуна возьмут город и ворвутся в их дом, что тогда будет? Да и чернь может воспользоваться паникой и станет поджигать жилища знати, дабы начать грабежи! Перепуганные женщины прислушивались к грохоту метательных орудий и яростным крикам, доносившимся столь явственно, словно бой шел на соседней улице, а не в окраинных кварталах. Между тем, чтобы достичь центра Багдада, захватчикам нужно было преодолеть две стены высотой в тридцать пять локтей взять штурмом шесть десятков башен, перейти несколько больших мостов и открыть пятьдесят ворот, каждые из которых даже в мирное время охраняла тысяча человек.

Одна только мысль о том, что Багдад, этот великий, чудесный город, может быть осквернен пожарами, убийствами и грабежами, казалась чудовищной и нелепой.

Зюлейка беспокоилась не только за Алима и Ясина, но и за ребенка, которого носила под сердцем. Она узнала об этом совсем недавно и пока не решилась признаться мужу. Вдруг все закончится так, как в прошлый раз?