Лора Бекитт - Сердце в пустыне

Джамиля зарделась.

– А вдруг государь велит тебя наказать, а меня вернет отцу?

Амир смотрел на нее открыто и честно.

– Такое вполне возможно.

– Откажись от меня, не подвергай себя смертельной опасности! – умоляюще произнесла девушка, тогда как ее глаза говорили другое.

Молодой человек покачал головой.

– Это так же немыслимо, как если бы кровь в моих жилах потекла в обратную сторону!

– Почему тебе нужна именно я?

Он улыбнулся.

– Потому что ты умна и красива.

– На свете много других девушек! – в смятении прошептала Джамиля. – Они тоже умны и красивы.

Амир наклонился, зачерпнул горсть пыли и развеял ее между пальцами.

– Вот что такое другие девушки! – запальчиво произнес он. – Ты была вот здесь, – Амир коснулся своего лба, – и явилась сюда. – Молодой человек показал на землю. – На этот свет. Сделалась настоящей, живой. Это чудо! Ты нужна мне, потому что я тебя люблю. Только тебя, Джамиля.

Она потрясенно молчала, а Амир продолжил:

– Если ты сумеешь устроить так, чтобы тебя не хватились ранним утром, мы успеем отъехать с караваном и будем спасены!

В лице Джамили отразилось сомнение. Дочерний долг боролся в ней, с желанием покориться судьбе.

– Клянусь Пророком, я не коснусь тебя прежде, чем мы поженимся! – добавил Амир.

Он быстро прижал пальцы к губам девушки, потом отнял и легко прикоснулся к своим. Джамиля улыбнулась.

– Я тебе верю, – просто сказала она.

– Тогда поедем со мной!

Девушка покачала головой.

– Мой отец сойдет с ума от горя!

– Ты умеешь писать? – спросил Амир. – Оставь ему письмо. – И взмолился: – Пойми, если ты откажешься от чувств и подчинишься долгу, тебя выдадут за Хасана. Мой отец – неплохой человек, но… разве ты мечтала о нем? Ложась с ним в постель, не станешь ли ты вспоминать меня и тайком плакать в подушку? Произведя на свет ребенка, не будешь ли ты сожалеть о том, что родила мне не сына, а брата? У моего отца уже есть жена – Зухра, моя мать. И хотя я не должен произносить таких слов, тебе нужно знать: она… заранее ненавидит тебя, ибо считает, что Хасан принадлежит только ей. Полагаю, она уже отправила на тот свет, по меньшей мере, одну наложницу моего отца! Ту, которую он осмелился полюбить.

– Хорошо, – прошептала Джамиля, покоренная его словами, а еще больше – прикосновениями и взглядом. – Я согласна. Скажи, что мне делать и где я должна ждать.

Амир воспрянул духом. Неужели счастье само ляжет в ладонь – только подставь руку? Если так, то он приобрел намного больше, чем потерял! К шайтану деньги и положение в обществе! Богатые и знатные не попадают в рай. Путь туда открыт только любящим и любимым.

Молодой человек кивнул на служанку.

– Она не выдаст?

– Я постараюсь сделать так, чтобы она молчала.

На рассвете Амир ждал возлюбленную возле Хорасанских ворот, через которые должны были проследовать караваны правителя правоверных Харун аль-Рашида и принца аль-Мамуна. Ждал, держа за повод двух быстрых коней.

Караван халифа огромен, никто не обратит внимания на девушку. Сыну Хасана позволено ехать в свите принца, и никто не запрещает ему взять с собой в Хорасан жену или наложницу. Конечно, Ахмед и Хасан вышлют погоню. Однако если халиф проявит великодушие и милосердие, он, Амир, успеет жениться на Джамиле. Эта чудесная девушка будет принадлежать только ему. Навсегда.

Так размышлял молодой человек, и дерзкие, будоражащие душу мысли придавали ему сил. Амир в самом деле верил в то, что хочет и может измениться в лучшую сторону. Прежде он не подозревал, насколько любовь способна преображать внутренний мир человека и влиять на его желания!

Размытый утренним туманом дальний край неба мерцал последними звездами. С противоположной стороны выплывало огромное солнце. Оно сверкало, отражаясь в золотых куполах дворцов и мечетей, озаряло стволы и листья пальм, застывших на страже сонных улиц. Скоро над городом поплывет протяжный призыв муэдзина.

А если Джамиля не придет? Как тогда жить? Эта прекрасная девушка никогда не отпустит на свободу его плененное любовью сердце!

Когда Амир увидел завернутую в покрывало фигурку с узелком в руках, которая спешила навстречу, он не выдержал, бросил поводья и побежал к Джамиле. Обнял девушку за плечи и крепко прижал к себе.

Ее сердце то тревожно билось, то испуганно замирало в груди.

– Пришла!

– Да. Отец еще не поднялся. Я уговорила Марджан помочь. Надеюсь, меня не скоро хватятся.

Он радостно кивнул.

– У меня все готово. Остается присоединиться к каравану. Ты ездишь верхом?

– Немного.

Амир помог Джамиле забраться в седло. Ему доставляло неизъяснимое, на редкость невинное удовольствие бережно прикасаться к ее рукам, к легкому, стройному, надежно укрытому одеждами телу. Исчезли воспоминания о мучительном прощании с матерью, жгучие мысли об отце, который больше не считал его своим сыном, опасения, что будущее окажется не таким, каким оно представлялось в ослеплении влечением и любовью.

Когда они с Джамилей тронулись в путь – бок о бок, то и дело встречаясь взглядами и улыбаясь, – Амир ощутил себя так, как если бы неполное вдруг сделалось полным до краев, а разделенное – неразрывным, единым. Так, будто только сейчас он начал жить и впервые увидел окружающий мир.

803 год, пустыня Нефуд

Глухо позванивали бронзовые колокольчики верблюдов, в неподвижном воздухе медленно оседала пыль, поднятая животными и людьми. Высоко в небе кружились коршуны, по земле сновали шустрые ящерицы. Верблюды шагали длинной вереницей, нагруженные вьюками с продовольствием и товарами. Пески были покрыты ветреной рябью. Здесь не росло ничего, кроме чахлого саксаула.

Багдад остался далеко позади. Два дня назад караван переправился через Евфрат. Становилось все жарче, горизонт плыл и дрожал. Безоблачное небо будто выцвело, дали заволокла туманная дымка зноя. Идти по мелкому песку было тяжело, ноги утопали по щиколотку. Зюлейка пробовала сесть на верблюда, но размеренная походка «корабля пустыни» быстро довела ее до головокружения и тошноты.

Оставалось идти пешком, глядя на мерно покачивающихся верблюдов и странных, облаченных в лохмотья людей с неопрятными бородами, которые сопровождали караван и охраняли товар. Бежать было некуда, обращаться за помощью – не к кому. Окружающие люди смотрели на девушку как на вещь. Теперешний хозяин ее судьбы ехал далеко впереди, пять подруг по несчастью брели рядом; они старательно кутались в покрывала и молчали. Была еще какая-то женщина средних лет, одетая в черное: она присматривала за девушками, подгоняла их, когда нужно, и следила, чтобы они не заводили между собой разговоров.

Пески раскалились, как печь. Девушка задыхалась. Вода в бурдюках и тыквенных флягах сделалась теплой, и Зюлейка никак не могла утолить жажду. Ее сердце сжималось от дурного предчувствия. Девушка не привыкла к непереносимому зною, в Багдаде было гораздо прохладнее. Казалось, здешнее солнце способно воспламенить кожу и волосы, шерсть животных и одежду людей.

Наконец сделали привал. Девушки сели на расстеленные кошмы. Женщина, которую звали Сайда, раздала им лепешки и фрукты. Зюлейка не могла есть и лишь пила воду. В какой-то миг она поймала на себе подозрительный взгляд Сайды и закашлялась, а потом принялась с деланным равнодушием разглядывать дюны, напоминающие то ли купола мечетей, то ли округлые девичьи груди.

Зюлейку не покидала внутренняя дрожь, как бывает, когда подкрадывается опасная болезнь, душу разрывало ощущение пустоты. Она понимала, что осталась совсем одна, если не считать ребенка, который незаметно жил и рос в ней.

На первый взгляд прощание с Касимом, Надией и их детьми далось легко, но теперь Зюлейка начала понимать, что смертельно скучает по дому. Как жить дальше, когда приходится полагаться лишь на себя? Сайда обмолвилась, что их ведут в Хиджаз, в величественный древний город под названием Медина, где когда-то жил пророк Мухаммед, но что с того? Там ее ждет рабство, унижение, позор.

Привал закончился, и Зюлейка снова брела, наблюдая за медленным шествием солнца по бесконечному небу, терпеливо ожидая, когда на землю ляжет печать вечера. Горячий ветер обжигал лицо, слепил глаза, на зубах скрипели твердые, как камушки, песчинки.

Вскоре жара начала спадать, на истомленные зноем пески внезапно опустилась ночь. Только-только перед глазами пылало огромное солнце, западная часть неба была окрашена в шафрановый цвет – и вдруг все погасло. Горизонт заслонил непроницаемый мрак.

Караванщики разложили приготовленный заранее саксаул и зажгли костры. Разбили шатры, и Зюлейка, наконец, смогла прилечь. Она мгновенно заснула, свернувшись калачиком на кошме, и не слышала, как Сайда приподняла полог, выбралась наружу и направилась к хозяину.

Шакур ибн Фейсал сидел на шелковых подушках и покуривал кальян.

– Что тебе? – с недовольным видом произнес он, когда женщина, проскользнула внутрь.

– Одна из девушек нездорова, – мрачно промолвила Сайда, глядя в пол.

– Что с ней?

– Ничего не ест, господин. Несколько раз ее тошнило. Она очень бледна и еле идет.

– Возможно, это от солнца?

– Возможно. А может, и нет.

– Которая?

– Та, что вы купили последней.

Шакур медленно выдохнул ароматный дым. Свел брови, сжал рот. Через его руки прошли многие, и он был готов к любым неожиданностям.

– Эта – самая красивая. Она стоит дороже остальных. Надо узнать, что у нее за недуг. Проверь. Осмотри с головы до ног, вплоть до потаенных мест. Потом придешь и доложишь.

Грубое прикосновение Сайды вырвало Зюлейку из глухой, глубокой темноты сна. Девушка села и испуганно заморгала.

– Иди за мной, – бесстрастно произнесла женщина.

Через четверть часа она приволокла Зюлейку в палатку хозяина и бесцеремонно толкнула на ковер.

– Я все выяснила! Эта дрянь сама во всем призналась, едва я взялась ее осматривать! Она беременна: товар безнадежно испорчен, мой господин!

Шакур разразился бранью.

– Будь проклят лавочник! Ловко меня надул! Продать негодный товар за тридцать дирхемов! Пусть коршуны выклюют его нечестивые глаза, пусть шакалы съедят его печень!

Значит, Касим получил за нее деньги. Теперь понятно, почему тетка так сильно злилась, когда она отказалась от предложения незнакомца! Зюлейка подняла пылающий взор. Свет масляного светильника дрожал в ее зрачках, по высокому лбу и нежным щекам скользили мягкие матовые тени.

– Дядя не виноват. Он ничего не знал.

– Но ты-то знала, тварь! Когда и от кого ты успела забеременеть?!

– Вы никогда не узнаете его имени.

Взбешенный Шакур что есть силы пнул девушку ногой.

Торговец понял, что жестоко ошибся. Как ни была красива Зюлейка, ее нельзя отдавать в гарем. Шакур боялся обманывать постоянных клиентов: они могли отказаться иметь с ним дело. Лучше лишиться невольницы, чем терпеть из-за нее убытки.

Он сказал Сайде:

– Ты сделала свое дело. Иди. Очередь за мной.

Когда женщина ушла, Шакур протянул руку, схватил Зюлейку за волосы, намотал длинные пряди на свой кулак и вкрадчиво произнес:

– Ты не можешь представить, что случается с теми, кто посмел меня обмануть! Верблюд тащит их привязанные за длинную веревку тела по горячему песку, и им остается только смотреть в пустынное небо и чувствовать на себе взгляд смерти. Но с тобой я поступлю по-другому.

Торговец бросил девушку на кошму. Одной рукой он зажал ей рот, другой принялся шарить по телу. Зюлейку объял ужас, ей казалось, будто по ее коже ползают пауки и змеи. Вот что чувствует женщина, когда мужчина пытается взять ее силой! Девушка вырывалась, изворачивалась, кусалась. Распаленный грубым желанием, разгневанный ее непокорностью Шакур принялся жестоко избивать, а потом и душить пленницу. Он сжимал горло девушки до тех пор, пока она не начала хрипеть, а после потеряла сознание.

Слуги Шакура перетащили Зюлейку через соседний бархан и небрежно швырнули на песок. Не было нужды закапывать тело: могильщики пустыни, шакалы и коршуны, знают свою работу. От плоти не останется и следа, а кости занесет песком.

Девушка лежала на спине. В бледном сиянии звезд ее лицо казалось вырезанным из кости, волосы разметались по темному песку. Прошло много времени, Прежде чем она пришла в себя. Над пустыней плыла похожая на огромную жемчужину луна, плыла, заливая пески серебристым светом. Горизонт тонул во тьме, даль не имела ни очертаний, ни границ; было невозможно определить, куда нужно двигаться. До слуха не долетало ни единого звука. Пустыня молчала. Зюлейка с трудом подняла голову и осмотрелась. Никого и ничего!

Девушка встала на четвереньки. Руки подламывались, нестерпимо болела шея, тело было тяжелым, как камень. Она поползла по песку, а вскоре смогла подняться на ноги. Нужно идти, идти вперед. Иначе – смерть!