Ольга Горовая - Сердце в залоге

Стремительно вернулся в ее комнату, выключил воду в раковине, схватил первую попавшуюся футболку в шкафу. Пару мгновений постоял над горкой таблеток, понимая, что не сможет вычленить и распознать необходимые.

- Теперь я буду сам давать тебе таблетки, - ему не удалось сдержать упрека и претензии в голосе, когда Миша вернулся в свою комнату и протянул Марине домашнюю одежду.

Даже для самого прозвучало жестко. Взгляд любимой стал виноватым. Но она и не подумала спорить.

- Иди переодевайся. Сегодня ты будешь спать здесь. Со мной, - со вздохом, стараясь расслабиться и меньше давить, вздохнул он.

Марина кивнула, вновь не споря и, хоть и с некоторым колебанием, направилась к двери в ванную.

А Миша прошелся по комнате, размял шею. Но сердце все равно колотилось, а тело скручивало - слишком много он пережил и испытал за эти минуты. Им все же стоило все обговорить, однозначно. Но, наверное, теперь он уже может расслабиться и перенести разговор на утро, как сразу и планировал. Тем более что теперь Марина будет у него под боком и просто не сможет ничего натворить. Он проследит.

Ей было тепло и уютно. Так хорошо, как ни разу за это время. И так спокойно, как Марина уже и забыла, что может быть. И грусть, боль, страх – не накинулись на ее душу и сознание, стоило выплыть из сна. Будто притихли, не в состоянии «поднять голову», преодолеть это тепло и комфорт. Она даже не сразу со сна вспомнила – почему же ей так хорошо? И только секунд через пять сообразила: тепло, укутывающее ее, покой, какую-то гармонию – дарит ощущение спящего рядом Михаила.

На какое-то мгновение душу посетила неуверенность и неловкость: это был такой огромный рывок в отношениях, учитывая то, что они и не целовались в последнее время. А тут постель и они… полуголые. Она ощущала обнаженными ногами жар его кожи, даже через спортивные брюки, которые Миша одел на ночь, чтобы смущать ее меньше. Через свою футболку. Через ладонь, которая лежала на его голой груди, словно «впитывая» ровные удары сердца Миши. Учитывая то, что в последние недели Марина была почти уверена – он уже не испытывает к ней прошлых эмоций, сейчас ее просто распирало от вихря новых ощущений. И это спросонья. Но ей было так хорошо и комфортно, что неловкость затерялась во всем этом.

Но тут уже сознание затянуло отчаянием и потерянностью прошлого вечера: когда Марине показалось, что она просто отравляет жизнь дорогого и любимого человека, превращает в такую же каторгу, какой стала ее жизнь. И стыд, что не может, не умеет сама справляться, что вчера сорвалась, не зная, как жить дальше и облегчить жизнь Мише. Тут же нахлынула боль от мыслей о смерти мамы. И вина. Вина за то, что жива. Что сейчас ей так тепло и радостно, а мама уже ничему радоваться не может…

И отец… Она все еще не могла думать об этом спокойно, задыхаясь от гнева, новой боли и ощущения его предательства и в отношении матери, и по отношению к себе.

Эти мысли и боль стали привычными, обыденными. Перепады настроения, которыми ей никак не удавалось управлять, хоть она отчаянно пыталась. Они поглощали Марину минута за минутой, и она металась в них, не находя выхода, не зная, как справиться, как найти смысл дальше быть активной и что-то делать. И спросить обычно оказывалось не у кого. Но сейчас, именно в этот момент – Марине было так хорошо от того, что Михаил спал рядом, что она отодвинула весь сонм болезненных эмоций в сторону. Не забыла, не вычеркнула – она не знала, как сделать это. И все еще испытывала вину. Но ей так вдруг захотелось полностью сосредоточиться на новых ощущениях, таких непередаваемо сладких и будоражащих, что она поддалась. Хоть на секунду, на полминуты – позволила себе сосредоточиться на Михаиле. На том, как спокойно и размеренно он дышит во сне; как расслабляется его лицо, сглаживая все напряженные углы и складки, и становится ясно, что он сам еще - молодой мужчина, а не ровесник отца, как это кажется иногда из-за его уставшего и тяжелого от проблем взгляда (в чем Марина также считала себя виноватой). Но сейчас этого всего не было и в помине, и она просто любовалась чертами лица, дорогого и родного для нее; звуком дыхания и какой-то умиротворенностью, которую Михаил сейчас словно излучал. Это все настолько отличалось от переживаний последних недель, что Марине хотелось зажмуриться, будто котенку, и впитывать в себя это тепло, этот покой, умиротворенность каждой клеточкой, каждой порой. Прочувствовать каждым сантиметром кожи.

И, наверное, чтобы достичь этого, сама не вполне ясно осознавая, что делает, Марина легко-легко, невероятно осторожно оторвала ладонь от груди Миши и потянулась к его лицу. Ей хотелось обнять его щеки, прочувствовать, запомнить, кончиками пальцев впитать, чтобы никогда не забыть: какова его кожа на ощупь? Поймать ладонью дыхание.

Однако, видимо, все же ощутив какие-то изменения, Миша прерывисто втянул в себя воздух, крепче сжимая свои руки, обхватывающие Марину, и медленно открыл глаза. Сонно моргнул, повернулся к ней. Их взгляды встретились и замерли, словно совпав, слившись, встав на место, которое им предназначено, и став единой, непрерывной связью от нее к нему, от него к Марине. Он едва-едва улыбнулся, и смотрел на нее так же жадно, непрерывно, словно пытался в себя впитать то, как выглядит Марина.

Ее рука на миг так и застыла в воздухе, как замерла вся Марина, очарованная этим моментом. Но потом она все же поддалась своему желанию и коснулась его лица: провела пальцем по бровям, коснулась лба, «пробежалась» по спинке носа. Спустилась к губам, сейчас расслабленным, а не напряженным, как это бывало обычно. Все это - продолжая смотреть в глаза Миши, наслаждаясь невероятным теплом, которым его глаза лучились. Обвела контур рта пальцем, не понимая, что сама начинает дышать прерывисто. И что ее щеки жаром румянца заливает.

И тут что-то изменилось в его взгляде. Словно жар разгорелся и подернуло маревом. И дыхание Михаила стало глубже, тяжелее, обжигая ее ладонь, все еще лежащую на его губах.

- Марина. Солнце мое, - тихо выдохнул он в ее кожу, сильнее сжав свои руки.

И ее это окутало, обернуло, заставив сердце стучать еще быстрее и отчаянней. И страх пропал, и неловкость смело этим горячим маревом, а осталось лишь огромное желание, о котором она еще три минуты назад и думать стеснялась - быть с любимым человеком, настолько тесно и близко, насколько это вообще возможно. Ей так хотелось больше не бояться, что она тяготит его! Так жаждала самого простого – чтобы они оба стали счастливыми, забыв обо всем. Хоть на какое-то время.

И Марина не противилась, когда Миша перевернулся, подмяв ее под себя, когда его лицо нависло над ее – сильнее прижалась, обвивая его большое и жаркое тело руками и ногами. Выгнулась, не прячась, а подставляя ему для поцелуя свои губы, шею, грудь, позволяя стянуть с себя футболку.

- Миша! – тихо и отчаянно позвала, когда он замер и она увидела в его глазах сомнения.

Показывая, что нуждается в нем не меньше. Что не боится. А то, насколько он хотел ее, Марине красноречиво «рассказывало» его тело жарким дыханием, стуком сердца Михаила, отбивающимся гулким эхом у нее в груди, напряженностью и твердостью каждой мышцы, прижимающейся к ее телу.

И это что-то сломило в нем, она ощутила. Сняло какие-то преграды и блоки. Так, что даже поцелуй, которым Миша накрыл ее губы, ощущался иначе: свободней, откровенней и невыносимо глубоким. И не было ничего желанней тяжести его тела в этот момент, жадных рук, оказывающихся везде и всюду, мягких, но таких требовательных губ, ласкающих всю ее кожу, казалось. Так, что Марина тонула, терялась в Михаиле, забывая себя, но отчаянно старалась дать ему не меньше любви и ласки. Всего того, что, как ей казалось, она любимому не додавала в последние недели.

Было больно, да. Но недолго. Да и она не стремилась к удовольствию в этот момент. Не к физическому. Все, чего ей хотелось, чего жаждалось, – она получила сполна. Они с Мишей были настолько близко, что грань стерлась и между телами, и между сознаниями. И чувства обоих, казалось, смешались - сущности стали одним. Марина заблудилась в его удовольствии, в жаре тела Михаила, ощущая его влажную от испарины кожу, как свою; вдыхала его хриплое дыхание, сжимая своими руками его тело, держась за него, как за единственно необходимый ей оплот в этой реальности.

И потом, когда Миша низко застонал, уткнувшись в ее волосы, продолжая обнимать ее так, что наверняка останутся следы; облизывая свои обкусанные, чуть соленые от испарины губы, Марина подумала – что это настоящее счастье. И нет большего блаженства, чем затеряться в любимом, стать частью его сущности, дарить ему удовольствие и радость.

Михаил пытался унять дыхание, рвущее грудь. Пытался ослабить силу своих объятий, но не справлялся. Не мог отпустить Марину, продолжая гладить ее кожу и перебирать волосы, позволяя ей спрятаться в его руках от всего, что бы любимую ни тревожило. А сейчас, казалось, он видел ее наиболее умиротворенной за все эти дни.

- Люблю тебя, - прошептал он ей на ухо, не испытывая никакого дискомфорта от того, что первым произнес признание.

Марина вскинула голову, задохнувшись, и посмотрела на него широко распахнутыми глазами. И покраснела так, что Михаилу даже весело стало. И при этом с таким чувством она смотрела на него!

- И я тебя! – ее шепот едва можно было разобрать, но смысл не вызывал сомнений.

Михаил крепко поцеловал ее, испытывая счастье. И со смешком позволил Марине спрятаться на его плече.

Господи, как ему хорошо-то было, не передать и не выразить словами! И умиротворенно. Он все пытался вернуть собранность мыслям, прийти в себя, но пока не все выходило ладно.

У него были девушки. Не то чтобы Михаил гнался за постоянной сменой связей, но все же опыт имелся. Однако он еще ни разу не испытывал таких ощущений от секса. Не столько даже физически, сколько эмоционально. Его прошибло до позвоночника, от макушки до пяток. И Марина так откликалась на каждое его движение, на каждую ласку! Казалось, что они дышат вместе, и сердца бьются синхронно, и нет между ними никаких преград. Все чувствуют на двоих.

Господи, да у него даже мышцы дрожали до сих пор, не от напряжения, а от удовольствия, которое ему подарила его Марина, его солнышко. И Миша был искренне рад, что эта – не планируемая им, непредвиденная, да и не ожидаемая вспышка, ураган, какая-то одержимость – захватила их здесь, в его спальне. Останься они вчера у нее, случись это в комнате Марины – Михаил не был уверен, что вспомнил бы про презервативы. Или, вспомнив, имел бы силы и выдержку добираться до них.

Откровенно говоря, он ничего такого не планировал и не думал, заявляя вчера, что Марина будет спать с ним. Просто боялся оставить хоть на мгновение. Хотел уберечь от еще каких-то глупостей. Но когда открыл глаза, встретившись с ее открытым и таким светлым, счастливым взглядом… Взглядом, в котором светилось такое чувство обожания и потребности в нем… Когда ощутил и в полной мере прочувствовал ее теплое, нежное тело на нем, когда ее пальцы принялись изучать его черты, – не смог устоять. Пал под ураганом такой же потребности, какую сам ощущал в Марине. Видимо, его надежный контроль в тот момент еще спал и пропустил эту капитуляцию сдержанности.

Но сейчас Миша уже даже не сожалел. Хотя поначалу, когда угар немного угас и стихла барабанная дробь пульса в голове – рассердился на себя. Но это чувство быстро пропало. Да, он понимал и полностью отдавал себе отчет в том, что ей всего шестнадцать. И, возможно, с какой-то позиции – все это неуместно и рано. Но… Но. Он любил ее. И любил не за плотскую часть отношений, которых до сегодня просто не было. И больше всего Михаил хотел уберечь Марину от всего. Даже от того, что она может сотворить с собой из-за отчаяния, неопытности и непонимания ситуации.

Что ж, в конце концов, он пробовал вести себя сдержанно и отстраненно, не давить на нее своими чувствами. И привело это не к пониманию или облегчению ситуации, а к горке пилюль, которые она собиралась глотнуть, уверившись, что безразлична Михаилу. Хватит. Наигрались. Теперь он не будет скрывать от Марины своих эмоций. Он готов дать ей уверенность в нем самом, даже если и не может исправить что-то, уже случившееся в жизни.

И Михаил не сомневался, что теперь знает, как вывести ее из депрессии и погружения в горе. Он будет рядом. Настолько близко, насколько это потребуется. Подскажет, направит, убережет. Исправит ошибки, если это понадобится. Она нуждается в руководстве и точке опоры - ситуация и возраст такой. Он даст ей эту уверенность, опору и защиту от всего.

Приняв решение, Михаил легко потянул ее волосы, которые намотал на пальцы, заставляя Марину посмотреть на него: