Карин Монк - Сердце воина

Ариэлла с горечью поняла, что все это пустые мечты. Макфейн приехал в замок вовсе не потому, что преисполнился благородным рвением помочь ее соплеменникам. Он просто польстился на золото, которое ему посулили. Они порешили так: Ариэлла использует его познания в области ратного искусства и оборонительных сооружений, а как только нужда в Макфейне отпадет, велит ему уехать.

Скрип двери отвлек девушку от размышлений. Она обернулась, удивляясь, что кто-то решился побеспокоить ее в столь поздний час, и увидела Макфейна.

Вскочив, Ариэлла выронила чашу и залила вином ночную рубашку. Макфейн зачарованно взирал на нее. Волосы феи блестели, как изысканное дерево. Необычайно густые, они были такими же волнистыми, как у скульптуры на его столе. А вот их длина удивила Малькольма: они едва доставали ей до плеч. Видимо, волосы опалило огнем. Как жаль! У нее была белая кожа, тонкие черты лица. Как хорошо он изучил это лицо: прямой нос, высокие скулы, нежный и вместе с тем упрямый подбородок! Малькольм запомнил каждую ее черточку, от прихотливого изгиба губ до широко расставленных серых глаз.

Девушка взирала на него в страхе, а ему было невдомек, почему она так его боится. Отблеск огня делал одеяние девушки прозрачным и открывал его взгляду ее стройное тело. Желание пронзило Малькольма как раскаленная стрела. Ужаснувшись столь неподобающей реакции, он отвел взгляд. Но в следующее мгновение заметил алое пятно на ее рубашке. Кровь!

– Прости меня! – глухо пробормотал Малькольм, но в тихой спальне его голос прозвучал как раскат грома. Девушка смотрела на него расширенными глазами, будто не понимая, что происходит.

– Я не знал… – продолжал он, мучаясь от стыда и безнадежности, – не представлял, какая опасность тебе угрожает.

Она не проронила ни слова, но ее молчание было для него хуже приговора.

– Но даже если бы и догадывался, – не унимался он, презирая себя за желание оправдаться, – то все равно ничего не смог бы изменить. Мне некого было вести тебе на выручку. У меня нет ни людей, ни запаса оружия, ни щитов, ни коней. – Указав на себя, он с отвращением закончил: – Да и сам я теперь слишком немощен, чтобы вступить в бой.

Малькольм не мог разгадать выражение ее серых глаз. Девушка смотрела на него не шевелясь. Он понял, что для нее это лишь речи жалкого труса.

– Вы правы, миледи, – пробормотал Малькольм. – Я все равно должен был примчаться на зов.

Он казнил себя так безжалостно, как ни один суд на свете. Осознав свою подлость, Малькольм вздрогнул и зажмурился, чтобы не видеть хотя бы ее крови. Он с радостью умер бы, если бы мог взамен даровать жизнь ей. Этой девушке в отличие от него было ради чего жить: весь клан любил ее и нуждался в ней. Но произошло непоправимое: ее поглотил огонь, а на его совести появилась еще одна смерть.

У него уже не было сил влачить и дальше жалкое существование с вечным чувством вины перед теми, кто погиб из-за него.

– Ариэлла… – вымолвил он еле слышно ее имя, такое сладостное и невыносимо мучительное. – Я виноват перед тобой!

Потрясенная до глубины души Ариэлла никогда еще не видела Макфейна таким. Она часто становилась свидетельницей его страданий, но считала, что ему ведома жалость только к себе. Сейчас перед ней стоял совсем не тот Макфейн, который беспробудно пил и с горечью вопрошал, он ли совершил легендарные подвиги Черного Волка. Этот человек тоже выпил не одну чашу вина, но ничуть не жалел себя. Напротив, его терзала одна-единственная мысль: он считал себя виновным в смерти одной женщины. Он так мучился, что даже не смел смотреть на ее дух, привидевшийся ему в хмельном бреду.

У Ариэллы были все основания презирать его. Он обрек на смерть лэрда Маккендрика и ее саму, он обманул ожидания клана. Однако, видя его таким, девушка не находила в своем сердце ненависти. Страдания Макфейна были так искренни, что потрясли ее.

И тут она поняла: нельзя, чтобы он задержался здесь. Еще немного – и Макфейн задастся вопросом, почему привидение не тает в воздухе. Ариэлла плеснула в чашу вина, щедро сдобренного сон-травой, и протянула ему:

– Пей, Макфейн! Залпом!

Он открыл глаза и посмотрел на нее в упор, пораженный тем, что привидение обрело дар речи. Почти протрезвев от удивления, Малькольм послушно потянулся за чашей и как бы случайно коснулся холодной руки девушки. Не сводя с нее своих голубых глаз, он запрокинул голову, выпил вино, вытер рот ладонью и поставил чашу на стол.

– Не вини себя в моей смерти, – тихо проговорила она. – Сделанного не воротишь.

Малькольм покачал головой. Он не заслужил отпущения грехов.

– Ты погибла из-за меня ужасной смертью. На твоих глазах погиб твой отец, в твоем присутствии разрубали надвое твоих соплеменников, пытавшихся защитить свои жилища. Все это время тебя не покидала надежда, что я прискачу. Господи! – Он внезапно впал в ярость. – Почему ты не подождала еще немного? Ты бы не умерла, если бы обручилась с тем воином; потом позвала бы меня снова – и я нашел бы способ помочь тебе.

– Я не могла обручиться с ним, – ответила Ариэлла, – и сделать его лэрдом клана. Тогда я обрекла бы своих людей на немыслимые страдания.

– Даже самый жестокий лэрд смертен, – возразил Малькольм. – Непобедимых людей не бывает.

«Завладев мечом, он стал бы непобедим. Мой отец тоже был бы непобедим, имей под рукой меч…» Она знала, что этого было бы достаточно для спасения отца, хотя и мало для спасения клана.

– Я не могла обручиться с ним, – твердо повторила Ариэлла, охваченная страшными воспоминаниями о том печальном дне. – Он натворил такое, что я скорее умерла бы, чем позволила до меня дотронуться. – Девушка обхватила руками плечи, словно защищаясь от нахлынувших на нее кошмаров.

Малькольм понял это.

– Конечно, – молвил он, ощущая себя неисправимым глупцом. Как только такое пришло ему в голову! Малькольм приблизился к девушке. – Он не смел прикасаться к тебе!

Воин инстинктивно потянулся к Ариэлле и провел пальцами по ее щеке, забыв, что перед ним привидение, бесплотный дух. К его удивлению, призрак не исчез. Но как холодна щека девушки! Малькольм увидел, что Ариэлла дрожит. Ее не мог согреть даже яркий огонь очага, жар которого чувствовал он. Девушка не отпрянула от него, но и не сделала движения ему навстречу. Она по-прежнему стояла, устремив взор на него. В ее глазах отражалось пламя.

От острого желания у Малькольма закружилась голова. Эта женщина могла принадлежать ему! Ее прочили ему в жены; оставалось лишь проявить себя мужчиной, то есть броситься ей на помощь. Тогда она делила бы с ним ложе, обнимала его, припадала щекой к его истерзанной груди. Охваченный чувством непоправимой утраты, Малькольм провел пальцами по ее подбородку, по стройной шее и вдруг ощутил биение сердца, трепещущего, подобно крыльям бабочки. Казалось, это видение так же полно жизни, как и он сам, как огонь, рвущийся из очага, как ночной ветерок за окном.

– Ариэлла… – В его голосе звучало страстное желание. Малькольм погрузил пальцы в медные волосы девушки, привлек ее к себе и ощутил пьянящий аромат вереска. Ее глаза таинственно мерцали, она была смущена, но явно не собиралась спасаться бегством. В это мгновение Малькольм не сомневался, что видит живую женщину, но, может, это всего лишь игра воображения? Обезумев от вина и желания, он обнял ее.

В следующий миг, поняв, что рассудок окончательно покинул его, Малькольм склонил голову и прижался к ее губам.

Потрясенная теплом губ Малькольма и требовательностью его поцелуя, Ариэлла перестала дышать. Она знала, что должна его оттолкнуть. Этот человек не имел права прикасаться к ней так властно, прижимать к себе, согревать своим теплом, впиваться в губы таким отчаянным поцелуем. И все же девушка не находила в себе сил противиться ему, у нее не поднялась рука отстранить его, а налившиеся свинцом ноги не позволили убежать. Неведомое прежде ощущение, похожее на уголек, тлеющий внизу живота, теперь угрожало охватить ее всю. Ариэлла пыталась избавиться от этого наваждения, но ладони Малькольма уже гладили ее спину, плечи, талию, бедра, словно он желал убедиться, что она из плоти и крови. Его поцелуи становились все более дерзкими, он уже ждал от нее ответа. Не удовольствовавшись губами, Малькольм завладел ее языком, и девушка застонала от наслаждения. Неистовая страсть этого мужчины лишила ее последних сил.

Уголек в животе превратился в пылающий костер. Уже не владея собой, она обняла его за шею, приподнявшись на цыпочки и прижавшись всем телом к нему, горячему и сильному. Он обнял ее еще крепче, не скрывая силу своего желания. От его поцелуев и ласк в голове у Ариэллы помутилось. Ей казалось, что раньше она не знала настоящей жизни и лишь теперь поняла, каким бледным и бесцветным было ее прежнее существование. Это человек, некогда предназначавшийся ей в мужья, заставил Ариэллу испытать всепоглощающее чувство.

Но тут она вспомнила, что он не пришел на ее зов и обрек клан на страдания. Стыд подавил все прочие ощущения. Вдобавок ко всему Малькольм стиснул ее раненую руку, и девушка вскрикнула от боли. Он тотчас отпустил ее.

– Я причинил тебе боль? – спросил он, не веря, что такое возможно.

– Нет, – выдохнула она, покачав головой. – Пустяки.

Его взгляд, затуманенный вином и сон-травой, был полон удивления. Нахмурившись, Малькольм протянул к девушке руку и сдернул ночную рубашку с ее плеча. Увидев белую повязку на раненой руке, он пришел в полное смятение.

– Что за чертовщина! – с трудом пробормотал Малькольм. Язык отказывался повиноваться ему.

Ариэлла лихорадочно подыскивала ответ, но тут Малькольм вздохнул, словно утратив интерес ко всему на свете, закрыл глаза и рухнул как подкошенный. Его сморил беспробудный сон.

Чей-то зов, обращенный к нему, заставил Малькольма очнуться. Голос звучал невнятно, словно ветер доносил его издалека. Не понимая, чего от него хотят, Малькольм мечтал, чтобы снова все стихло. Ему казалось, будто какое-то целительное снадобье растворилось в его крови, облегчило боль и теперь не позволит никаким внешним силам нарушить чары сна. Малькольм застонал и зарылся в подушку. Нет, он не откликнется ни на чей зов.

Однако в следующее мгновение с воина сорвали одеяло, и тело его обжег утренний холод.

– Что за…

– Пора вставать, Малькольм! – весело воскликнул Гэвин. – Боже, ну и вид у тебя! Сколько же ты вчера выпил?

– Не знаю. – Малькольм едва ворочал языком. – Все, что ты мне принес.

– Я принес три кувшина, как обычно. – Гэвин бросил взгляд на стол.

Малькольм протер глаза и попытался сесть. Тело настолько ослабело, что каждое движение давалось с огромным трудом.

– Видать, вино было слишком крепким. Я даже не помню, как лег спать.

– А почему ты вдруг так аккуратно сложил перед сном одежду? Никогда такого не видел, – заметил Гэвин.

Малькольм хмуро оглядел одежду. Да, он всегда небрежно бросал ее на пол, особенно если напивался.

– Наверное, Агнес постаралась, – предположил он, но тут же усомнился в своей догадке. Эта девушка лишь приносила ему полотенца, а он едва ли принимал накануне ванну.

– Какая забота! – восхитился Гэвин, бросая Малькольму рубаху и юбку. – Наверное, девушка неравнодушна к тебе.

– Агнес меня боится, – отрезал Малькольм, давно уже свыкшийся с мыслью, что ни одна женщина на свете не польстится на такого калеку. Впрочем, это его ничуть не заботило: с того момента как Малькольм увидел взгляд Мэриан, исполненный жалости и отвращения, он не желал женщин. Но этой ночью…

Он замер, не успев надеть юбку и накидку.

– Кто был у меня вчера вечером?

– Понятия не имею. – Гэвин сел. – Я принес тебе ужин и вернулся в зал, в общество веселых хохотушек из племени Маккендриков. А что?

Несмотря на туман в голове, Малькольм кое-что припомнил: женщину, очаг, огонь… Он сосредоточился, напрягая память. У женщины были странные волосы: короткие и почему-то волнующие. Почему? Мозг заработал быстрее. Она стояла спиной к огню в белой ночной рубашке… Малькольма влекло к ней, но на рубашке он увидел нечто потрясшее его…

– Что с тобой, Малькольм?

– Не знаю. – Воин покачал головой. – Вроде со мной была ночью женщина, но, хоть убей, не могу вспомнить ее, не знаю, где это происходило, было ли на самом деле или только приснилось…

– А что, если ты вопреки твоим утверждениям не отпугнул девушек клана Маккендриков? Постарайся вспомнить, как она выглядела.

Малькольм поморщился от усилий.

– Маленького роста… – начал он, припоминая фигурку, озаренную пламенем очага. – Поразительный цвет волос: не каштановый, не рыжий, а как… – Он замешкался, подбирая подходящее сравнение. – Похоже на ржавчину!

– Странно, – усмехнулся Гэвин. – Маккендрики уже начали превращать тебя в поэта.

– Волосы не главное! – нетерпеливо бросил Малькольм. – Важнее другое: она показалась мне хорошо знакомой. Щеки, подбородок, нос – все это я знаю почти что наизусть, хоть и готов поклясться, что никогда прежде не видел ее.