Гас втиснул ладонь между ног жены, и потрясенная тем, что он трогает ее в запретном месте, и ощущениями, вызванными этим прикосновением, охваченная волнением, Клементина воспротивилась и попыталась оттолкнуть Гаса.

Задыхаясь, он прошептал:

– Не бойся.

– Нет, но это просто… О! – Клементина ахнула, когда он надавил там пальцем, словно пытаясь проникнуть внутрь. Внутрь! Она не хотела лежать спокойно. Не могла. Напряженное тянущее ощущение закручивалось в спираль внизу живота, разбегалось по телу и распирало грудь, пока Клементина не начала задыхаться, а в ушах не зашумела кровь.

Гас опустил голову, и его волосы упали ей на щеку. Одной рукой он пытался расстегнуть ширинку, а другой схватил подол ночной рубашки жены и задрал до талии.

Влажный жар истекал из ее сокровенного местечка, словно Клементина таяла.

– О, пожалуйста, – попросила она, желая чего-то, чего-то, чего-то…

  Гас неподвижно навис над ней. Его грудь поднималась и опускалась, дыхание было тяжелым и прерывистым. Потная шея блестела под светом фонаря.

– Извини, но сейчас я должен быть в тебе, малышка. Должен войти в тебя.

И именно это он и сделал: проник в нее своим твердым и жестким мужским органом. Клементина чуть не завопила. Только засунув кулак в рот, смогла сдержать крик. Ее глаза широко распахнулись, когда Гас глубже вторгся в нее. Казалось, он разрывает ее пополам. Клементина боролась с болью, смиряя желание сбросить мужа. Он снова и снова вонзался в нее, а затем содрогнулся, выгнул спину и застонал.

Гас повалился на нее, переводя дух, и уткнулся лицом в ее волосы. Клементина хотела пожаловаться, что он того гляди раздавит ее, но не могла вдохнуть. Между ног горело, там глубоко внутри, где муж по-прежнему растягивал ее плоть. Владел ею.

Гас слез с Клементины, перекатился на бок и повернул ее так, что теперь они лежали нос к носу. Жжение между ног несколько утихло. Сейчас она чувствовала там горячую влагу. Неужели он что-то в ней порвал, и теперь она истекает кровью?

Простыни сбились внизу постели, ночная рубашка скомкалась на талии. Воздух холодил обнаженную кожу. Но Клементина даже не шевельнулась, чтобы прикрыться. С содроганием сердца она глубоко вдохнула. В горле скребло, в груди возникла саднящая боль.

Согнутыми пальцами Гас провел по ее рту, потянул за нижнюю губу.

– Господи, ты такая узенькая. У меня… никогда прежде не имел девственницы. Никак не ожидал, что ты окажешься такой тесной. Было очень больно, да?

– Да.

– Ох, малышка. – Он приподнялся над ней, обхватил бледное лицо ладонями. – Я так сильно тебя хотел, что не смог… В следующий раз постараюсь нежнее, медленнее.

  В глазах вскипели слезы, и она зажмурилась. Но не от боли ей хотелось плакать. А от разочарования. Почему-то Клементина ждала, что этот сокровенный акт что-то изменит в их отношениях. Сделает их правильными и совершенными. «Сотворивший вначале мужчину и женщину сотворил их. Посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью…». Единою плотью. Муж взял ее, обладал ее телом. Сейчас они должны сделаться одним целым. Но все же никогда прежде Клементина не чувствовала себя более одинокой.

– Я люблю тебя, малышка, – прошептал Гас и замер, и Клементина знала, чего он ждёт. – Надеюсь, ты поняла, как полюбить меня, – продолжил он, когда молчание затянулось.

Клементина открыла глаза. Его лицо парило над ней. Гас улыбался ей глазами, и она внезапно вспомнила о первой встрече с ним, ковбоем её мечты.

– Я постараюсь любить тебя, Гас, – обещала она. – Постараюсь.

Он выдохнул сквозь смех.

– Клементина… всегда такая серьезная. – Гас поднял руку жены и провел большим пальцем по шрамам, оставленным отцом. – Больше никто не причинит тебе боли, малышка, – сказал Гас, но она-то знала, что он лжет. Он сам легко мог причинить ей боль, даже не желая того. 


* * * * *

Горячий воздух, воняющий низкосортным виски и застарелым потом, ударил в нос Заку Рафферти. Он позволил двери закрыться за ним с глухим ударом, и присутствующие повернулись к нему. Все, за исключением рыжеволосой женщины, которая раскладывала пасьянс за столом у плиты.

Он повесил патронташ на вешалку из оленьих рогов под табличкой, гласившей: «Оставляйте оружие здесь». После чего направился к барной стойке в обход лужи воды.

– Вечер добрый, Сафрония, – сказал Зак подтиравшей пол женщине.

За ее юбки цеплялся ребенок лет трех. Девочка взглянула на Рафферти, ее глаза широко распахнулись, и вокруг пальца, засунутого в рот, начала расплываться улыбка. Рафферти взъерошил светлые кудряшки, а затем потянул малышку за ухо, и в ладони каким-то волшебным образом появилась монетка.

– Ой, посмотри-ка сюда, маленькая Пэтси. У тебя из ушек выскакивают пятаки.

  Смеясь от радости, девчушка схватила монетку. Женщина наклонила голову и что-то пробормотала, черная вуаль на лице едва колыхалась от ее дыхания.

Рафферти бросил мелочь на стойку, испещренную круглыми следами от стаканов.

– Лей хорошего пойла, Шило, – скомандовал он. – Не той бормотухи из бочки.

Шило вытащил пробку зубами, поставил бутылку перед Рафферти, чтобы тот налил себе, сгреб монеты и бросил в ящик для денег.

Рафферти положил на прилавок еще двадцать пять центов.

– Составь мне компанию.

Круглое черное лицо расплылось в широкой улыбке.

– Не хочу задеть ваши чувства отказом, сэр.

Шило плеснул себе выпивку и, подняв стакан, произнес:

– Ваше здоровье.

– И твое.

Рафферти глотнул половину рюмки и дернулся. Алкоголь сдобрили кайенским перцем, чтобы добавить огонька, и адская смесь чертовски драла горло. Однако, достигнув желудка, пойло расслабило его нервы, натянутые как скрипичные струны.

Зак развернулся, прислонился к барной стойке и принялся обозревать «Самое лучшее казино Запада».

Ветер дико завывал, колыхая листы жестяной крыши. Две большие медные лампы с красными стеклами висели на стропилах, скрипя и раскачиваясь, придавая помещению жуткий вид. Новое пианино стояло у дальней стены, его клавиши злорадно ухмылялись.

Сафрони закончила мыть пол и теперь опустошала плевательницы, выливая содержимое в ведро, а ее дочь по-прежнему держалась за юбки. Зак задался вопросом, насколько он должен изголодаться, чтобы на это пойти. Пожалуй, не так уж и сильно, ведь, если припомнить, он делал кое-что и погаже. В красном свете черная вуаль придавала женщине таинственности и экзотичности. Словно девушка из гарема в дешевом цирке. Но однажды он видел скрытое под вуалью лицо, видел, что с ней сотворили, и не мог обманываться.

Две шлюхи скучающе развалились на стульях. Обычно их было трое, и Зак предположил, что третья сейчас, наверное, в задней комнате ублажает клиента. В зале был занят только один стол: трое мужчин перекидывались в покер. Похоже, игра шла напряженная, раз никто не разговаривал. Щегольский покрой одежды одного из игроков выдавал профессионала.

На ночь Шило отложил свою скрипку, поэтому никто не танцевал. Единственный шум исходил от овчара в черной цилиндрической шляпе и фартуке с нагрудником, который стоял в конце барной стойки и за неимением собеседника беседовал сам с собой. И все потому, что овчары так же приветствовались в стране крупного рогатого скота, как шлюха в гостиной пастора.

Рафферти решил поразвлечься, наблюдая за миссис Йорк. За надменной, порочной миссис Йорк, которая усердно изображала, что ей нет до него дела.

Одна из проституток – вроде бы Нэнси – встала и неторопливой походной направилась к нему. Ее губы, окрашенные в красный цвет товарного вагона, искривились в усталой улыбке.

– Тоскуешь в одиночестве сегодня, Рафферти?

Зак покачал головой и улыбнулся, чтобы смягчить отказ. Его взгляд вернулся к Ханне Йорк. Должно быть, пасьянс не сошелся, поскольку она перетасовывала карты. Маленькие белые ладошки двигались так же грациозно, как крылья голубки. У нее были манящие глаза и волосы глубокого рыжего цвета – подобный окрас у лошадей называли «кровавая масть».

Овчар отлип от барной стойки и подтянул ремень. Нэнси увидела, что он приближается, и поспешила прочь. Спустя мгновение нос Рафферти атаковала вонь заросших шерстью монстров,а уши заложило от голоса, скрипучего как ржавые ворота.

– Если бережешь свой сок для Ханны, можешь об этом забыть.

Рафферти повернулся, чтобы взглянуть в лицо, иссушенное ветрами и солнцем.

– Да? – откликнулся он. – И почему же?

– Она чурается всех, эта Ханна Йорк. Сейчас вообще не пускает мужчин в свою постель – ни ради удовольствия, ни ради денег. Говорят, еще два года назад эта фифа продавала свое тело в Дедвуде.А теперь сидит с медной пластинкой между ног. Слишком гордая, чтобы якшаться с мужиками. – Овчар тяжело вздохнул. – Черт. Какая шикарная шлюха зазря пропадает.

Губы Рафферти растянулись в улыбке. Но у пастуха, видевшего глаза Зака, сошли с лица все краски.

Взгляд Рафферти вернулся к миссис Ханне Йорк. Красные фонари отбрасывали свет на ее белые плечи, в волосах мерцали огненные искры. Дамочка знала, что он наблюдает за ней, что хочет ее. Но сидела на месте и раскладывала дурацкий пасьянс, будто была совершенно одна в этом мире. И будто ей это нравилось.

Многие месяцы он пытался обаять эту женщину, чтобы затащить ее в постель, и все без толку. Может, в словах овчара был смысл, и требовался более прямой подход. Зак осторожно поставил стакан на прилавок.

– Дай-ка мне бутылку, Шило.

– Мигом, – негр достал из-под прилавка пустую бутылку и наполнил из бочки. Ртом заткнул пробку и спросил Рафферти, не завернуть ли покупку.

– Нет, спасибо. Доброй ночи, Шило.

– Доброй ночи, ковбой.

Зак Рафферти засунул бутылку в карман пальто и на выходе забрал свой пистолет. Он не взглянул на Ханну Йорк, равно как и она на него. 


* * * * *

Рафферти пошел не к парадному входу в большой белый дом, а поднялся по ступеням к боковой двери. Попробовал повернуть ручку и не удивился, обнаружив, что дверь заперта.Вытащил из кармана буравчик и кусок проволоки. В считанные секунды задвижка с мягким щелчком скользнула вбок, и он проник внутрь.

Ведущая в маленькую гостиную дверь была открыта. Рафферти немного подождал, позволяя глазам привыкнуть к темноте. Толстый турецкий ковер заглушил стук его сапог по дороге в спальню. Там Зак зажег большую пузатую лампу, мягким светом озарившую занавеси из белого газа и темно-красного дамаста, красные шелковые обои, бархатные коробочки духов и павлинью ширму, черный лаковый дамский столик, изукрашенный розами, виноградными лозами и позолотой.

Мужчина повесил патронташ на стойку кровати с резными узорами и цветами и бросил шляпу на голову фарфорового мопса, присевшего рядом с камином. Выпростался из удлиненного золотоискательского пальто и бросил его на мягкий черный диван, набитый конским волосом. Затем водрузил бутылку виски на столик у кровати, а сам растянулся на перине, такой толстой, что приняв его вес, она вздохнула как удовлетворенная женщина. Зак взбил расшитые подушки, подгреб их под спину и скрестил обутые в сапоги со шпорами ноги на стеганом одеяле с изящной вышивкой. После чего вытащил припасы для самокрутки, соорудил цыгарку и закурил.

Он заложил ладони под голову, широко расставив локти. И подмигнул керамическому амуру, смотревшему на него с каминной полки, покрытой ниспадающей красивыми складками шалью.

Долго ждать не пришлось. Рафферти услышал, как внизу открылась входная дверь, как стучали каблучки, когда женщина шла через холл. Потом ковер приглушил ее шаги, а затем свет фонаря наполнил расположенную рядом гостиную.

Порог пересекла тень.

В тусклом свете ее глаза чернели точками на бледном как береза лице. А губы казались кровавыми. Из кармана фиолетового платья Ханна вытащила маленький пистолет с рукояткой из слоновой кости и навела дуло на живот Зака.

– Встаньте, мистер, – приказала она таким повелительным голосом, что его член непременно восстал бы, если бы уже не был тверд как камень. – Медленно и спокойно.

Он послушно поднялся, медленно и спокойно. Все же колесико одной из шпор зацепилось за красивое стеганое одеяло и оставило прореху. Маленький пистолет в руке Ханны был рассчитан на два выстрела и с такого расстояния мог проделать в животе Зака дыру достаточную, чтобы прикончить наверняка.

– Выйдите на середину комнаты. – Женщина махнула пистолетом, показывая, где встать.

Рафферти направился в указанное место, но не смог сдержать пляшущую в уголках рта улыбку.