– Конечно же, – передразнил он.

На негативе был изображен призрачный лось, стоящий на черной поляне в аду. Несмотря на перепутанные цвета, Рафферти показалось, что он словно наяву видит, как подергиваются мощные мышцы животного, раздумывающего убежать, как шевелит траву и листья ветер, как течет река. Было в этой картине что-то такое, от чего его грудь сжалась. Это его лось, его поляна. Его округ, черт бы побрал эту женщину. Зак почувствовал себя оскорбленным, как если бы она захватила что-то слишком личное и значимое, чтобы с кем-то делиться.

– Я никогда прежде не фотографировала животных, – говорила Клементина, и страсть, которую он видел на ее лице, теперь отражалась и в голосе. – Трудно заставить модель не двигаться достаточно долгое время, чтобы сделать снимок. Но свет сегодня такой яркий и чистый, поэтому потребовалось всего-то десять секунд… – Она осеклась. – Это лось.

Зак пренебрежительно фыркнул.

– Верю на слово.

Клементина начала убирать бутылочки, опустошая емкости с неприятно пахнущей жидкостью.

Наблюдая за ней, Рафферти собрал в складки полог палатки.

– Обычно лоси непасутся в долине до конца лета, – сказал он. – А значит, этот великан ищет, с кем бы спариться, не иначе.Самец, горячий и крепкий для сладких самочек. – Зак опустил к ней голову, и Клементина замерла. Рот Рафферти находился так близко к её лицу, что его дыхание шевелило ей волосы. Зак ощутил ее запах, острую смесь фотографических химикатов и грязи, дикой розы и женщины. – Самцы в период брачных игр могут быть очень опасны. Как правило, они бьются чуть не до смерти, если зараз западают на один и тот же хорошенький хвостик.

Клементина отстранилась, вытирая руки о юбку. Ее лицо зарделось. Но глаза были такими же спокойными и глубокими, как горное озеро. Невестка так долго смотрела на него, что Зак почувствовал, как заливается краской.

– Вы носите на шляпе цветок, – наконец сказала она.

Направляясь домой, Рафферти проходил через поле цветущих камассий, колышущихся на ветру. Он без задней мысли сорвал один из сладко пахнущих цветков и заткнул стебелек за украшенную серебристыми бляшками ленту своей ковбойской шляпы и успел об этом забыть, поэтому теперь чувствовал себя глупо.

– Имеешь что-то против цветов? – спросил он.

– Нет… – Ее губы задрожали, а затем растянулись в неуверенной улыбке, осветившей нежное лицо. – Просто это такой разительный контраст, вам так не кажется? Этот маленький цветок за лентой потрепанной черной шляпы над хмурым лицом с подбитым глазом и опухшим ртом. – Клементина закусила губу, а потом снова улыбнулась. – Вы позволите мне сфотографировать вас?

Рафферти пристально посмотрел на нее, задержав взгляд на губах. «Личико-то у нее как у леди, – решил он, – а вот губы как у шлюхи: пухлые, возбуждающие и созданные для греха». Он сорвал камассию со шляпы, смял цветок в руке и отбросил прочь. Ветер подхватил тонкие лепестки, закружив их голубым облачком.

– Почему я вам так не нравлюсь? – спросила Клементина.

Его взгляд снова задержался на манящих губах, и Зак против воли ответил:

– Я хочу, чтобы ты уехала.

– Почему?

– Потому что ты разрушишь… много чего, – произнес он и тут же пожалел о своих словах.

– Что ж, вам же хуже, мистер Рафферти, поскольку ваше желание не сбудется.

Она стояла перед ним, стройная и изящная как ива. Мужчина и женщина не отрывали друг от друга глаз, словно их взгляды сцепились. Прошла минута. Ничего не было сказано, но все и так было ясно.

Отвернувшись, Рафферти ощутил странную дрожь в ногах. Он в беспокойстве мерил шагами поляну, засунув большие пальцы рук за оружейный ремень и сбивая верхушки травы острыми носками сапог. Время от времени Зак бросал взгляды на Клементину, пока та аккуратно складывала фотокамеру и странную маленькую палатку.

Когда Клементина собралась, Рафферти подошел к ней. Он наклонился, чтобы поднять чемодан как раз в тот момент, когда и она потянулась за ношей. Ее рука сомкнулась вокруг ручки, а его пальцы – вокруг ее руки.

Рафферти посмотрел на склоненную голову невестки, на напряженный изгиб спины.

– Я всегда ношу свое оборудование сама, – натянуто сказала она.

Он отпустил и выпрямился.

– Как пожелаешь.

Клементина медленно зашагала прочь, пошатываясь под тяжестью саквояжей и приподнимая подол юбки каблуками.

Зак зашагал быстрее, сминая траву, чтобы догнать невестку. Рафферти изучал ее, пока они молча шли рядом. Он увидел – даже учитывая, что Клементина была с ног до головы укутана в слои накрахмаленного хлопка – что она не особо походила на настоящую женщину. По-мальчишечьи тощие бедра, узкая талия, маленькие грудки. Она закатала плотные рукава платья до локтей. Крошечные царапины усеивали нежную кожу рук. Кроме того, она сильно обгорела на солнце.

Ему и не придется усердствовать, чтобы отослать дамочку прочь отсюда. Монтана уже делала это за него. Этот округ слишком дикий, слишком суровый. Он уничтожит ее. Раздавит в кулаке и выбросит прочь, как Зак сделал с цветком.

Клементина не возражала, когда спутник забрал у нее чемоданы и поднял над забором. Зак залез на изгородь первым и, не задумываясь, протянул ей руку, чтобы помочь забраться следом. И Клементина, тоже не задумавшись, приняла его ладонь. Потом Зак долго задавался вопросом: а не почудилось ли ему на короткий миг, что, пока они смотрели друг другу в глаза, их окутал невидимый клубок молний? 

Клементина уже стояла по другую сторону забора, но Зак по-прежнему не отпускал её руку. Ее кости были маленькими и хрупкими как птичьи, кожа – теплой, однако ладонь – грубой, слишком грубой. Он повернул ее к себе и увидел белые рубцы, пересекающие плоть подобно бечевке.

– Кто-то наказывал тебя ремнем, – пробормотал Рафферти, поражаясь прозвучавшей в голосе хрипотце.

Клементина высвободилась от его хватки. Ее пальцы сжались.

– Нет, тростью.

– За что? – Рафферти видел, как бьется ее сердце, как трепещет жилка на горле выше камеи. – Что такого ты сделала, что кто-то избил тебя тростью?

– Не кто-то, а мой отец, – судорожно выдохнула она. – Он застал меня, когда я рассматривала открытки с изображениями известных преступников Дикого Запада. За это полагалось всего три удара, но я не сказала, что жалею о своем поступке, и он продолжил меня бить. И в самом конце, думаю, отец устыдился. Он плакал, а я нет.

Клементина напрягла спину и подняла подбородок, словно готовясь выслушать насмешки Рафферти. Зак знал, что ему следует съязвить, поскольку лаской от неё не избавишься. Но он не смог. Не в тот момент, когда она с гордым и ранимым видом стояла здесь перед ним. Хотя Зак и не собирался позволять ей полностью сорваться с его крючка. Рафферти лениво ухмыльнулся.

– Меня самого пару раз наказывали за то, что глазел на непристойные картинки, хотя до преступников Дикого Запада я не докатился.

Он мысленно улыбнулся, заметив зажегшийся в глазах Клементины проблеск интереса. Боже, до чего невинный птенчик!

– И что это были за картинки?

– Да просто рисунки с голыми бабами Дикого Запада. – Зак наблюдал, как Клементина медленно залилась краской. Его улыбка сделалась злобной. – Любопытство сгубило кошку, – произнес он, растягивая каждое слово.

– О! Вы…

– Что я?

Клементина не стала отвечать, а быстро зашагала прочь, оставив свои чемоданы. Он догнал ее в два шага.

– Так что я?

– Совершенно очевидно, что вы и так знаете, кто вы, мистер Рафферти. В конце концов, зачем мужчине хвастаться, если можно показать товар лицом?

Зак громко захохотал, и к его радостному удивлению, невестка тоже рассмеялась. Ему нравился ее смех; он хорошо сочетался с ее пухлыми губами.

Однако дойдя до двора, Клементина резко оборвала веселье. Она посмотрела на разбросанное белье и ещё больше покраснела.

Ветер, издевающийся над Клементиной, сорвал шляпу Гаса с ее головы и покатил в сторону загона. Рафферти поймал и принес обратно. Он протянул невестке шляпу как поклонник – букет фиалок. Но Клементина не взяла. Она неподвижно стояла, глядя прямо на него, но Зак не был уверен, что она действительно его видела. Рафферти осторожно опустил шляпу ей на голову.

– Кто сеет ветер, пожнет бурю, – произнес он, подбирая выбившиеся пряди развевающихся на ветру волос и заправляя их ей за ухо. Его натруженные пальцы теребили ее волосы так же, как чуть раньше – ночную рубашку.

Клементина отпрянула.

– Вы… вы удивляете меня, мистер Рафферти. Хотя в меньшей степени вашими манерами, нежели вашим мужеством – вы имеете смелость стоять здесь под небесным оком и цитировать Библию.

– Черт, да. Я могу по памяти повторить целые главы и стихи и не пропустить ни единого «твое» или «ты». И меня ни разу не поразило молнией. Страшно подумать, верно, Бостон?

Клементина начала собирать испорченное белье, бросая его в жестяную лохань.

– Я все заново постираю завтра, – сказала она и подняла глаза на Рафферти, словно хотела запустить лоханью, бельем и всем остальным в его голову.

– Ветер будет дуть и завтра, и послезавтра. День за днем на протяжении всего лета. Хотя потом наступит зима, и станет так холодно, что ты сможешь заморозить белье досуха. Но, скорей всего, к тому времени тебя уже здесь не будет.

– Ваш брат учит меня ездить верхом. Наступит зима, и я буду кататься на вашем большом пегом мерине.

Минуту назад Зак смеялся вместе с невесткой, и она ему почти нравилась. А сейчас его внутренности скрутило от гнева и ужасного желания, и Зак не знал, откуда взялись такие чувства и что они означают. Он не хотел, чтобы она училась ездить верхом, а хотел, чтобы она уехала.

– В игре может выиграть только один, – прохрипел Рафферти. – И это будешь не ты.

– А вот и буду.

– Не будешь, потому что не принадлежишь этому месту. Мне и раньше встречались дамочки вроде тебя. У тебя поджимается зад и морщатся губы при одном лишь невинном ругательстве, и ты такая накрахмаленная, что скрипишь на ходу. Ты не просто бесполезна, а еще и путаешься под ногами. Если бы ты была теленком, то даже на мясо не сгодилась бы.

Клементина сжала губы и так быстро бросилась бежать прочь, что юбка захлопала по ногам. Рафферти погнался за ней.

Клементина резко остановилась у двери в лачугу и оглянулась на него с немым испуганным вопросом. Она держала в руках маленький венок, сплетенный из сладкой травы и белого шалфея и украшенный перьями птиц и высушенными полевыми цветами. Его раньше здесь не было, а значит, в их отсутствие кто-то заходил. Посетитель, который не хотел застать хозяев дома.

– Это ловушка для снов, – пояснил Рафферти. – Повесь ее над кроватью, и через отверстие в центре будут приходить хорошие сны, чтобы сделать твои ночи приятными. Какое-то время скво Джо Гордого Медведя плела их и пыталась продавать, но никто не покупал. Наверно, так она благодарит тебя за молоко.

– О! Но откуда вы знаете про молоко?

– Ха, эта история уже облетела весь округ Танец Дождя, и не многим по нраву твоя бостонская аристократическая благотворительность.

Щеки Клементины слегка порозовели.

– Вы ошибаетесь насчет меня. Вы все ошибаетесь, и я вам это докажу.

– Как? Захаживая к индейским скво, поскольку считаешь, что мы не сочтем этот поступок достойным леди?

– Но вовсе не поэтому я… – Румянец на ее лице сделался багровым, и она резко втянула в себя воздух. – Вы безжалостны.

– Такова Монтана.

Спокойный проницательный взгляд Клементины, такой же, как там, на поляне, казалось, затронул неизведанные струнки души Зака. Но затем она медленно повернулась и вошла в дом с ловушкой для снов в руке, но тут же снова остановилась, увидев подарок Зака брату – пару подсвечников, вырезанных из лосиных рогов, отполированных до блеска слоновой кости.

– О, Боже, – с забавным присвистом выдохнула она.

Затем подошла к столу, подняла один подсвечник и осторожно провела по нему пальцами, будто слепая, узнающая предметы лишь на ощупь.

Рафферти шагнул через порог и подпер дверь подошвой сапога. Он наблюдал за невесткой из-под скрывающих глаза полей шляпы.

– Выходит, сегодня твой день подарков, – сказал он. Такая женщина как Клементина наверняка привыкла к роскошным большим серебряным канделябрам, украшенным дужками и завитушками.

Клементина повернулась. Настороженные глаза потемнели от удивления.

– Они от вас?

Зак пожал плечами.

– Не каждый день брат женится.

– Они прекрасны, – сказала она. И улыбнулась. Ласковой улыбкой, мягкой и сладострастной, как ветер в жаркую ночь. Улыбкой, скрутившей его внутренности и остановившей сердце.