Со сдавленным рычанием волк прыгнул в реку и устремился к людям.

Рафферти толкнул Клементина на землю, а сам навалился сверху, как только мокрый волк выбрался на островок. Когда зверь сделал выпад, Зак взметнул руку и сомкнул пальцы на шее волка, другой рукой пытаясь нащупать свой нож. Окровавленные зубы клацнули у самых глаз Зака, разбрызгивая пену и нитки слюны и обдавая лицо зловонным дыханием. Мышцы под рукой Рафферти дрожали от сдавленных рычаний в зажатом горле волка. Наконец, свободная рука Зака сомкнулась на рукоятке охотничьего ножа. Он вонзил лезвие глубоко в звериную шею и вспорол.

Хлынула кровь, заливая его руки и брызгая на лицо Клементины. Женщина не издала ни звука, хотя молотила руками и ногами, борясь с придавившей её тяжестью его спины и плеча. Зак отбросил тушу волка, вздернул невестку на ноги, втащил в реку и окунул с головой в воду. Вынырнув, она стала отплевываться, а затем принялась отчаянно тереть лицо и волосы.

Рафферти для верности макнул ее еще дважды, чтобы река полностью смыла волчью кровь и слюну. Тело Клементины задрожало. Волосы прилипли к голове. Рот приоткрылся, побелевшие губы тряслись. Его руки нависли над ее лицом, отчаянно нуждаясь в том, чтобы прикоснуться к ней.

– Клементина… О, Боже, Клементина. Он укусил тебя?

Она покачала головой, затем поймала горящий взгляд и затихла. Ее глаза были как штормовые волны, глубокие, темные и запретные, и он погрузился в них. Его руки обхватили хрупкое лицо, и с протяжным стоном отчаяния Зак накрыл ее рот своим.

Одной рукой Клементина сжала его волосы, а другой обняла за талию. Ее губы двигались под его ртом, жаждущие и требовательные. Рафферти притянул женщину ближе к себе, вжав в свое тело, и ощутил дрожь Клементины, проглотил ее стон и каким-то непостижимым образом нашел в себе силы остановиться.

Рафферти оторвался от ее губ и отстранил жену брата от себя. Он хватал ртом воздух, заполошно дыша, сердце часто бухало.

Зак просительно протянул руку, отчаянно желая вновь коснуться её.

– Клементина…

Невестка размахнулась и ударила Зака по щеке с такой силой, что его голова мотнулась. Она отвела руку для новой пощечины, но он схватил тонкое запястье.

– Не прикасайтесь ко мне! – взвизгнула Клементина. Она попыталась вырваться, и именно в этот момент Рафферти увидел пятно свежей крови, зияющую ссадину на белой коже внутренней стороны руки. Страх обрушился на него, заставив покачнуться.

– Ты же сказала, что волк не кусал тебя! – хриплым голосом заорал Зак. – Черт бы тебя побрал, женщина, так он тебя тяпнул?

– Я не знаю! Не знаю! А что? – Клементина вздрогнула и попятилась назад, выдернув руку из ослабевшей хватки. – О, Боже, я вас ненавижу!

Рафферти, отпустив руку невестки, обхватил ее лицо ладонями.

– Клементина, посмотри на меня, послушай меня. У этого волка было бешенство.

Ее голова дернулась и закачалась в знак отрицания. Ужас наполнил ее глаза.

– Господи, – прошептала она, – что же мне теперь делать?

И Зак знал, что этот вопрос и этот ужас относились совсем не к волчьему бешенству.

Он подхватил ее на руки. Клементина напряглась и попыталась вырваться, но Зак прижал ее голову к своей шее и тихо заговорил.

– Лежи спокойно, лежи спокойно. Я отнесу тебя домой.

Она молчала, пока Зак переходил реку вброд и карабкался на берег.

Гас только начал обшивать досками каркас нового дома. Но увидев парочку, показавшуюся из-за тополей, бросил свой молоток. И неуклюже пошатываясь, побежал поперек валков свежескошенного сена.

– Клементина! – тяжело дыша, Гас остановился перед ними. Он увидел кровь на руке жены и побелел как полотно.

– Иисусе, Иисусе, Зак, что…

– Бешеный волк. Напал на нас ниже по реке, – коротко объяснил Рафферти.

Он отнес Клементину в дом и усадил на диван, сооруженный из ящиков из-под кофе. Гас остановился в дверном проеме.

– Ты уверен, что волк укусил ее?

– Нет, черт возьми, не уверен!

Зак потянулся за ножом и понял, что тот остался в шее зверя. Повернулся к Гасу.

– У тебя нож с собой? Дай мне.

Но Заку пришлось самому пересечь комнату, чтобы вытащить оружие из ножен на поясе Гаса. Брат смотрел на него остекленевшими глазами.

– Тот волк не мог быть бешеным, Зак. Ты же сказал, что он напал на вас на реке. Бешеные звери боятся воды.

– А этот не боялся. Он перебежал вброд, чтобы добраться до нас.

– Я поеду в Олений Приют за доктором. На всякий случай.

Рафферти сжал зубы. Он не произнес рвавшихся слов, поскольку ни один доктор не смог бы ни черта с этим поделать, и не важно, тяпнул невестку волк или нет. Зак толкнул дверцу круглой железной печи и присел на корточки перед огнем. Бросил полено в топку и сунул лезвие ножа Гаса в разгоравшееся пламя.

– Я как-то слыхал об одном индейском средстве на такой случай, – сказал Рафферти в мертвой тишине, прерываемой лишь дыханием Гаса. – Они прижигают зараженную рану каленым железом.

Зак посмотрел через плечо. Клементина неподвижно сидела на диване. Казалось, она просто отдыхает от дневной жары, если не обращать внимания на тонкую морщинку между бровями и напряженную челюсть. Гас по-прежнему топтался в дверях, переминаясь с ноги на ногу.

– Гас, – позвал Зак, – тебе придется…

– Нет! – запротестовал Гас, мотая головой. – Нет! Нет! Я не могу…

– Она твоя женщина, брат.

Рвотный позыв заставил Гаса согнуться. Он развернулся и, шатаясь, вывалился на улицу.

Взгляд широко раскрытых глаз Клементины, глубоких и спокойных, замер на лице Рафферти.

– Вам придется сделать это за него, – сказала она.

Зак повернулся и глубже засунул нож в огонь. Его рука тряслась. Прошла минута. Звук громко стучащего молотка долбил тяжелый воздух. Затем все затихло, за исключением шипения и треска горящего дерева.

– Только не говорите, мистер Рафферти, что будет совсем не больно, что всего лишь подпалится немного шерсти и шкуры.

Он покачал головой, не в силах выдавить ни слова из стиснутого горла. Зак вложил в руку Клементины жестяную кружку, до краев наполненную виски.

– Даже не знаю, решусь ли позволить дьявольскому пойлу коснуться моих изнеженных, накрахмаленных уст истинной леди, – пробормотала невестка, уставившись на него слишком широко распахнутыми яркими глазами.

– Давай, пей, черт тебя подери! – Он судорожно вздохнул. – Боже, извини меня.

Рафферти положил руку на щеку Клементины и приподнял ее голову.

– Я собираюсь взять нож, Бостон, достаточно горячий, чтобы прожечь кожу. И собираюсь вонзить его глубоко в рану на твоей руке и держать там, пока не досчитаю до десяти, а затем досчитаю до десяти ещё раз. И это будет намного больнее любого клеймения. Намного больнее всего, что ты можешь вообразить.

Ее губы задрожали, а горло дернулось, когда она сглотнула.

– Бывают моменты, как, например, сейчас, когда я думаю, что должна вас всерьез ненавидеть. Но вы всегда были неизменно честны со мной. Пожалуйста, таким и оставайтесь.

Зак позволил пальцам пробежаться по ее обнаженной шее.

– Выпей это! А затем я заставлю тебя ненавидеть меня серьезней некуда, поскольку привяжу твою руку, прежде чем прижигать.

  Когда Рафферти достал клинок из огня, тот был раскален добела. Клементина наблюдала за Заком темными, осоловевшими от виски и страха глазами. А затем он сделал именно то, что сказал. Погрузил обжигающий нож в рану и держал его там, пока ее плоть шипела и горела, а рука, прикрученная веревками, конвульсивно дергалась. Зак ждал, что она закричит, ждал с собственным криком, застрявшим в горле. Но Клементина не издала ни единого звука, за исключением шума от втягиваемого и выдыхаемого через раздутые ноздри воздуха.

Но когда Зак стал отвязывать истерзанную руку, Клементина потеряла сознание. К тому моменту его самого уже так трясло, что ему едва удалось распутать узлы.

Зак накладывал на рану повязку долго, поскольку его по-прежнему колотила дрожь, и он постоянно прерывался, чтобы взглянуть на бледное неподвижное лицо невестки. Закончив, Рафферти поднял Клементину на руки, отнес в спальню и положил на постель брата.

Затем убрал высохшие пряди волос с ее бледных ресниц и шагнул назад, отступая до тех пор, пока не уперся в стену.

В какое-то время между тем моментом у реки, когда Зак прикоснулся к ее лицу и поцеловал в губы, и теперешней минутой, когда стоял, обессилено привалившись спиной к стене, боясь даже дышать… где-то глубоко внутри него что-то безвозвратно сломалось.

А за окном молоток Гаса все долбил, и долбил, и долбил.


* * * * *

Когда Клементина очнулась, комнату озарял сумрачный предвечерний свет. На мгновение взгляд ее посверкивающих в полутьме глаз остановился на Заке, затем переместился к окну.

Клементина так долго лежала без движения, что Рафферти показалось, будто она задремала. Он все еще слышал стук молотка брата, хотя стало слишком темно для того, чтобы вбивать гвозди. Зак сказал себе, что самое время уйти, но, тем не менее, остался.

Восходящая луна светила в окно, заливая серебром лицо больной. Спустя, казалось, вечность Клементина повернула голову и пронзила его взглядом.

– Подойдите, мистер Рафферти.

Его ноги чуть не подкосились, когда он сделал первый шаг. Зак наклонился над невесткой, и она приподнялась и схватила его за рубашку, притягивая ближе к себе. На какое-то безумное мгновение Рафферти почудилось, что Клементина собирается его поцеловать. Но она всего лишь хотела посмотреть ему в глаза.

  – Сколько времени нужно, чтобы умереть от бешенства?

– Клементина…

Ее хватка усилилась.

– Сколько?

– Я не знаю. Несколько дней… неделя, возможно. – Слишком долго.

– Если я сойду с ума, как тот волк, – сказала невестка, – вы должны пристрелить меня.

Зак так глубоко вдохнул, что в груди стало больно.

– Святые угодники.

Она резко мотнула головой.

– Не хочу умирать в бреду с пеной у рта. Рафферти, пожалуйста… Сразу же пристрелите меня.

Зак подумал, что мог бы сделать это. Для любимой. 


* * * * *

Гас держался так, будто страшного дня у реки никогда не было.

Он постоянно говорил с Клементиной о доме:

– Я сразу делаю две спальни, ведь пойдут дети. И всегда можно пристроить новые комнаты, если у нас будет чертова дюжина ребятишек.

И о ранчо:

– Мне все равно, что талдычит Зак. У нас скота всегда будет кот наплакал, если не привнести в наше стадо немного породистой крови. Я уже послал в Чикаго за кое-какими каталогами по животноводству.

И только однажды Гас косвенно коснулся умалчиваемой темы, упомянув о страшных опасностях, подстерегающих в глуши Монтаны:

– Я не могу быть с тобой каждую минуту, малышка, поэтому собираюсь научить тебя пользоваться кольтом. И хочу, чтобы с сегодняшнего дня ты брала револьвер с собой всякий раз, выходя из дома.

Как если бы, без умолку болтая о будущем, он мог гарантировать, что будущее наступит.

Но в день, когда Зак нашел Атта-Боя, мечтательное сияние покинуло лицо Гаса. В тот день он следил, как Клементина хлопочет по хозяйству, убирает и готовит ужин, словно ожидая, что в любой момент она начнет биться в конвульсиях и пускать пену изо рта. А последовавшей ночью, когда дождь грохотал по покрытой дерном крыше, как копыта мчащихся галопом лошадей, небо взрезали молнии и раздавались раскаты грома, Клементина проснулась и увидела, что муж склонился над ней и пристально разглядывает ее лицо.

Она обняла Гаса рукой за шею, притянула его голову к себе и крепко поцеловала в губы.

– Зачем ты это сделала?

– А почему ты проснулся и смотришь на меня посреди ночи?

– Зачем ты меня так поцеловала?

– Наверное, я подхватила бешенство и сошла с ума. А сейчас и ты заразился от меня, поэтому мы оба вправе впасть в безумие.

– Прекрати, Клементина.

Она положила ладонь на его шершавую щеку.

– Муж мой, я люблю тебя. – «Я должна любить тебя. Я заставлю себя полюбить тебя».

Он опустил голову, прижавшись лицом к ее шее.

– Я столько ждал, чтобы услышать от тебя эти слова, а вот теперь ты произнесла их, но единственная мысль в голове о том, что ты можешь умереть.

– Я не собираюсь умирать. – Клементина обняла Гаса за талию и прижала его к себе крепко-крепко. – Расскажи, как это будет, Гас. Расскажи, как мы превратим ранчо в самую лучшую ферму во всей западной Монтане. Расскажи о доме, который строишь, и о том, как мы будем счастливы в нем: ты, я и все дети, которые у нас родятся. Расскажи мне об этом еще раз.