Улыбка вспыхнула на его лице при виде Клементины, стоящей рядом с Заком. Дражайшая Клементина, которая в отличие от Ханны Йорк именно такая, какой и должна быть женщина. Скромная и чистая в своих помыслах и поступках, нежная и покорная… хотя, надо признать, не всегда покорная. Но она еще молода и научится. Становясь ее мужем, Гас знал, что его долг – наставлять жену.

Клементина стояла рядом с Заком; спинами они опирались о коновязь, недавно очищенные от коры сосновые бревна белели на солнце. Брат и жена выглядели позирующими, будто для одной из ее фотографий, но с той ничтожной толикой внимания, которое Клементина уделяла Заку, они могли с тем же успехом находиться на противоположных концах земли. Какое-то время Гасу казалось, что Заку и Клементине достаточно сблизиться на расстоянии плевка,и они тут же превращались в бродячих кошек, дерущихся за одну и ту же рыбью кость. Теперь же они редко разговаривали и даже избегали смотреть друг на друга. Его огорчало осознание того, что два человека, которых он больше всего любил в этом мире, вероятно, всегда будут питать взаимную неприязнь.

Гас подумал, что сейчас, по крайней мере, между ним и братом хоть немного ослабнет чувство обиды. В конце концов, его гордость не особо пострадала от того, что он разок пригласил Ханну Йорк на танец. И сейчас, испытав её притягательное обаяние на себе, лучше понимал слабость Зака к этой женщине.

– Этот Шило и впрямь умеет играть… – начал Гас, но осекся. Взгляд Зака был сосредоточен на дороге, идущей от города, и в его глазах сверкало веселое озорство, от чего волоски на затылке Гаса встали дыбом. Он медленно повернулся, и челюсть его отвисла.

– О, Господи благослови и аллилуйя, – услышал Гас возглас брата и сразу же вспомнил приговорку из детства, – если это не Одноглазый Джек Маккуин.


ГЛАВА 15

Джек Маккуин сидел на спине мула помойного цвета и разглядывал сыновей единственным глазом.

– О, Господи благослови и аллилуйя! Бог ответил на мои молитвы! Мои мальчики! Я обрел своих давно потерянных мальчиков!

– Что ты здесь делаешь? – хриплым голосом спросил Гас.

Он помнил отца более плотным, но лицо Джека ничуть не изменилось: хитрость бывалого пройдохи и лукавство, скрытые за очаровательной улыбкой. Сверкающие голубизной глаза… то есть, глаз. Гас почувствовал, как живот скрутила тошнота, что, конечно же, было позорно. Ведь сейчас он давно уже стал мужчиной, однако всегда будет стыдиться того, что является потомком такого никчемного паразита как Джек Маккуин.

Очевидно, отец вернулся к душеспасительной деятельности, поскольку был одет в лоснящийся от старости фрак, выцветшие штаны и пожелтевшие от постоянной носки женевские ленты из облачения протестантских священников. «Всегда одевайтесь в более поношенную одежду, чем людишки, которых обираете, – много раз повторял он сыновьям в детстве. – А женщины особенно склонны доверять свои кошельки и сердца бедному, но набожному проповеднику».

«Бедный, но набожный» преподобный Маккуин сделал вдох, от которого его грудь выпятилась. Затем огляделся, осматривая ковбоев и горняков, пляшущих вокруг огромного чернокожего скрипача и верстаков, нагруженных достаточным количеством снеди, чтобы накормить целый народ сиу.

Потом пристально воззрился на Гаса и хитро улыбнулся. Гас знал этот взгляд. Отец всегда так смотрел, когда собирался напакостничать и готовился этим насладиться.

– Отрадно видеть воочию, что ты благоденствуешь, Густавус. Сейчас и все эти долгие годы, – произнес старик в той отточенной духовной семинарией манере, в которой начинал вещать, надев женевские ленты.

Когда Джек Маккуин торговал готовыми лекарствами, то сыпал труднопроизносимыми словами быстрее, чем любой университетский лектор. Подсев на карточные игры, стал отменным игроком, умеющим блефовать, пускать пыль в глаза и источать шарлатанское обаяние. А занявшись продажей фальшивых акций несуществующих шахт, превратился в шикарно одетого богача с Восточного побережья, проницательного, хваткого и до наивности искреннего.

– Вот уж, действительно, я рад и изумлен, и… о, как много всевозможных чувств всколыхнула во мне встреча с тобой, дорогой мальчик, – возопил Джек. – А как поживает моя драгоценнейшая и вернейшая жена, твоя дражайшая матушка?

– Она умерла.

– Да царствует Иисус! – Преподобный сорвал с головы потрепанную стетсоновскую шляпу. Солнечный свет отразился от сальных темных волос, спутанными прядями свисающих до плеч, как у индейцев. Длинные космы скрывали изуродованное ухо, часть которого ещё в детстве отрезали за конокрадство. По крайней мере, именно такую историю старик однажды рассказал сыновьям, но, с другой стороны, он не раз и не два придумывал лживые байки, просто чтобы не терять сноровки.

– О, Вседержитель… – Старший Маккуин поднял свой глаз к небесам. Лицо стало смиренным и горестным, словно на его сердце тяжелым грузом лежали грехи всего мира. – Стеная и плача, молимся Тебе: упокой, Господи, душу нашей незабвенной усопшей Стеллы Маккуин. Даденой мне в помощницы и сопутницы жизни моей… и согрешившей, увы, и словом, и делом, и помышлением. Прости ей предательство любящего мужа и небрежение о невинных чадах из утробы ее. Не осуди ее по грехам ее тяжким на вечные муки, но пощади и помилуй по великой милости Твоей, мы молим и просим Тебя, Господи. Пусть перед лицом Твоим она раскается в грехах своих мерзких, чтобы войти в небесное Царствие Твое. Аминь.

Преподобный водрузил шляпу обратно на голову. В единственном глазу блеснула слеза, а губы изогнулись в нежной скорбной улыбке.

– Сука страдала хоть перед смертью?

Горячая злость поднялась в горле Гаса так быстро, что он чуть не задохнулся.

– Что ты здесь делаешь?

– Что ж, Густавус, это поучительная история сама по себе. Пример неисповедимых путей Господних. Я объезжал Миссури – в этой части страны обитают одни скупые безбожники! – когда меня пригласили в Дедвуд проповедовать Слово Божье. И Господь явился ко мне во сне. И поведал мне о городе греха, городе душ, готовых к обращению в веру, городе…

– … полном салунов, – подхватил насмешливый голос, – где днем и ночью режутся в покер и ставят на кон золотой песок.

Гас глянул на брата. Зак облокотился о коновязь: руки прямые, а ладони упираются в необработанную древесину. Его глаза светились, словно говоря «черт тебя побери», а ухмылка была такой же лукавой и намекающей «держись за свой бумажник», как и у их тертого папаши.

Преподобный не удостоил младшего сына даже взглядом, но Гас заметил, как под черной повязкой задергались мышцы вокруг глаза.

– Как я уже сказал, я находился в Дедвуде, когда перст Божий привел меня в обитель греха – строго по делу Господа, сами понимаете, – где я как-то разговорился с мексиканским парнишкой, и тот поведал, как подрядился на весенний сгон скота на ранчо в Монтане, принадлежащее некому Гасу Маккуину. Я логически предположил, что в этих безлюдных краях двух таких быть не может, поэтому не спеша отправился в путь, чтобы недолго погостить у вас, дети мои, – закончил он благодушно, словно совершил прогулку в соседний округ, а не трудное путешествие длиною в сотни миль.

Джек слегка поерзал на спине мула, а затем взглянул на своего второго сына. Косматые черные брови сошлись над ястребиным носом.

– Должен признаться, что не ожидал найти здесь и тебя, Захарий.

– Жизнь – просто сточная яма, полная вонючих неожиданностей.

Преподобный поджал губы.

– Мужчина может взрастить сына, но только Бог способен вознести человека к блаженству праведной жизни. Господь дал тебе слух, чтобы слышать, и сердце, чтобы понимать. Но отвернувшись от меня, ты свернул с праведного пути.

– Аминь, преподобный. Но ведь все мы не можем спастись. Иначе ад был бы не нужен.

Джек Маккуин высоко воздел сжатый кулак и потряс им.

– Не богохульствуй! – прогремел он, и Гас заметил, что Клементина рядом с ним подскочила. – Когда ты отвергаешь благую весть, то бьешь по руке, помазанной, чтобы дать тебе Жизни Благодать.

Преподобный опустил кулак и перевел взгляд на Ханну, которая смотрела на него с выражением веселого удивления на лице. Его глаз засветился чисто мужским одобрением, и она улыбнулась. А следом взгляд Джека Маккуина скользнул к Клементине.

– Тот мексиканский парнишка сказал еще, что ты женился, Густавус. Да, милосердное провидение провело меня через многие опасности и препоны, чтобы я мог поприветствовать твою добронравную жену, свою дочь в вере.

Он слез с мула, высокий мужчина с длинными руками и ногами в ореоле чарующей силы. Гас внимательно следил за женой, проверяя, не заворожена ли она.

Обаятельная улыбка преподобного ослепляла. Джек Маккуин поднял руку Клементины и поднес к своим губам.

– Кто найдет добродетельную жену? – произнес он глубоким хрипловатым голосом, который разлучил с добродетелью многих женщин. – Цена ее выше жемчугов.

Клементина посмотрела на свекра пристальным взглядом широко распахнутых глаз, способным пронзить до костей. Медленно она вытащила руку из его хватки и с недоверчивым видом повернулась к Гасу.

– Этот человек действительно ваш отец, мистер Маккуин? 


* * * * *

– Из-за чего тебя разыскивают?

Рафферти посмотрел отцу в глаз и солгал:

– Да не из-за чего меня не разыскивают, преподобный. Я чист как стеклышко.

– Конечно же, мой законопослушный мальчик. А я до сих пор девственник. – Джек покосился на Рафферти, по-лисьи ухмыляясь. – Возможно, тебя ищет какой-то недоброжелатель? Если же нет, то по какой причине ты скрываешься в этом жалком болоте под именем, о котором я никогда не слышал?

– Может, я просто не хочу, чтобы какой-то недоброжелатель спутал меня с тобой.

– Больно много чести для тебя, мой дорогой-предорогой сынок.

Перегнувшись через перекладину забора, Рафферти усмехнулся. Гнедая лошадь с белыми носками гарцевала по периметру загона, уклоняясь от лассо пытавшегося поймать её ковбоя. Уже выбившемуся из сил Гасу наконец удалось оседлать необъезженного жеребца. На прошлой неделе за пределами ранчо они поймали диких мустангов – которых и будут использовать для осеннего сгона скота. Нескольких уже укротили, но все дички нуждались в том, чтобы из них выбили строптивость, и некоторые мужчины превращали усмирение в состязание.

Преподобный положил локти на верхнюю перекладину забора, а ногой зацепился за нижнюю. Рафферти искоса посмотрел на отца. Сейчас ему было почти пятьдесят, и старик выглядел на все свои годы. Мелкие багровые прожилки паутиной опутывали нос, а на выступающих скулах обвисла кожа. Над штанами нависало брюхо. Давным-давно Рафферти видел, как мужчина сломал руку, пытаясь пробить живот старины Джека. Теперь же в это пузо можно было погрузить кулак как в подушку.

Преподобный почувствовал, что Зак рассматривает его, залился легким румянцем и подтянул штаны поверх выпирающей над ремнем плоти.

– А у вас здесь милое ранчо, мальчики, – сказал он, лукаво прищурившись. – И, похоже, в этой долине много нестриженых овечек, созревших для спасения души. Возможно, я на какое-то время займусь здесь частной практикой – в переносном смысле, конечно же. Потружусь во имя Господа нашего.

– Не говори это там, где Гас может тебя услышать. Ты испоганишь ему день.

Джек запрокинул голову и громко искренне расхохотался.

– Ты мне нравишься, сынок. Мне всегда была симпатична твоя манера общаться. Жаль, ты не продолжил работать со мной, а бросил отца одного, пьяного и умирающего от жажды. В конце концов, именно я научил тебя всему, что ты знаешь и умеешь.

«Да уж, – подумал Рафферти, – например, как обмануть и украсть у других, прежде чем они обманут и обворуют тебя».

– Да к тому времени, как ты стал достаточно взрослым, чтобы у тебя вставало в штанах, ты уже умел обжуливать в карты, опустошать карманы, ублажать бабешек до головокружения и мошенничать так изощренно, как я в жизни не видывал, – и все это даже не вспотев. Я взрастил тебя по своему образу и подобию, как и велит Священное Писание. Я создал тебя, мой дорогой Захарий.

И это, подумалось Рафферти, вероятно, были самые правдивые слова, которые Джек Маккуин произнес за весь год.

Мать знала правду. Она стояла на палубе парохода и наблюдала, как сын становится все меньше, как ширится полоса мутной воды между ними. Мать заглянула в его душу и не увидела там ничего, ради чего стоило бы забрать его с собой и, уж конечно, ничего, ради чего стоило бы за ним вернуться.

– Одного не понимаю, – продолжал отец обиженным голосом, – почему ты ушел, да еще и вот так – скрылся аки тать в нощи, прости за сравнение. Видимо, у меня сложилось превратное представление, что мы с тобой партнеры.