– Дикая подседельная лошадь, которая может скакать весь день и разворачиваться на месте.

«У него особенная манера улыбаться... – подумала Клементина. – Улыбаться глазами».

Она пристально смотрела в улыбающиеся глаза незнакомца, а он длинными загорелыми пальцами потянул за узел своего шейного платка. Снял его и наклонился к ней. Взялся за уголок из мягкого хлопка и провел им возле ее рта. Ковбой сделал это нежно, будто перышком по шелку.

– Смазка, – пробормотал он.

– О, – Клементина так тяжело сглотнула, что в горле забавно щелкнуло. – Вы настоящий?

– Когда последний раз ущипнул себя, то вскрикнул, поэтому, наверно, настоящий.

– Я имела в виду, вы настоящий ковбой? – уточнила она и улыбнулась.

Клементина не знала, как выглядел ее рот, когда растянула губы. Мужчина смотрел на нее, не двигаясь, не дыша, будто его ударило между глаз его же велосипедом.

– Я, ээ… Я... вот черт.

– И если вы ковбой, то где же серебряные шпоры, кожаные штаны, жилет с бахромой и револьверы с перламутровыми рукоятками? И почему вы ехали на велосипеде, а не на кэйюзе? – продолжила допрашивать Клементина и снова улыбнулась, чтобы он понял, что она просто поддразнивает.

Незнакомец запрокинул голову и расхохотался — дикий и радостный смех.

– Я побился об заклад с кузеном, что такой опытный объездчик мустангов и погонщик коров как я сумеет укротить бостонский велосипед и выглядеть при этом соответствующе. Но если бы я напялил на себя все те прибамбасы, о котором вы сказали, то смотрелся бы как новичок в первый сгон скота.

– Ваша манера говорить заставляет меня улыбаться, – призналась Клементина, только на этот раз не улыбнулась. Она просто смотрела и смотрела на него, потерявшись от того, что видела.

Смех сошел и с его лица, и на протяжении трех медленных оглушающих ударов сердца ковбой так же пристально смотрел на нее. Клементина удивилась тому, что он не слышал биение ее сердца.

Мужчина поднял руку и вытер ее щеку там, где еще оставалась смазка.

– У моего кузена целая фабрика с такими велосипедами. Завтра он проводит показную гонку, и я каким-то образом позволил уговорить себя участвовать в ней. Может, вы пойдете со мной, чтобы еще разок посмотреть, как я выставляю себя на посмешище?

Клементина никогда не видела гонок, но подумала, что это, должно быть, потрясающее зрелище. Конечно же, отец никогда не разрешит ей посетить такое вульгарное мероприятие, не говоря уж о том, чтобы отправиться туда в сопровождении незнакомого семье Кенникутт мужчины.

– Мы не были должным образом представлены друг другу.

– Гас Маккуин, мэм. – Он снял большую ковбойскую шляпу с загнутыми кверху полями и отвесил низкий поклон, который показался самоироничным, но одновременно и необыкновенно изящным для такого крупного мужчины. – У меня имеется ранчо в центре округа Танец Дождя, и я владею несколькими сотнями голов тощих коров. Кроме того я являюсь обладателем двадцатипроцентной доли в серебряной шахте, которая, по моим сведениям, не приносит ничего, кроме пустой породы и гумбо. Поэтому, полагаю, можно сказать, что мои перспективы относятся к разряду многообещающих, а мои предки... ээ, если среди них и не числится ни единого достопочтенного, то по крайней мере и ни одного известного мне, кто сидел бы в тюрьме. – Гас Маккуин опустил взгляд на шляпу, которую держал в руках. Он снова и снова поворачивал ее, пропуская мягкие поля сквозь пальцы. – Что же касается меня самого, я не претендую на звание святого, однако не лгу, не играю в карты, не пью виски и не бегаю за проститутками. Я никогда не выжгу своего клейма на чужом теленке и когда даю слово, держу его. И я...

Пальцы Маккуина сжали шляпу, словно он пытался подобрать слова, чтобы убедить Клементину: он больше, чем простой ковбой. Откуда он мог знать, что все в нем, по ее мнению, было замечательным, было воплощением мечты?

Но когда Гас снова посмотрел на девушку, его глаза смеялись.

 – И обычно я не отношусь к тем дурно воспитанным грубиянам, которые ругаются в присутствии леди, пусть вам и удалось трижды вытащить из моего рта слово «черт» всего за несколько минут.

Клементина попыталась показать свое возмущение, но на самом деле хотела хлопать в ладоши, крутиться на носочках и смеяться от восхищения.

– С вашей стороны несправедливо, сэр, возлагать вину за свои грехи на меня.

– О, но именно вы во всем и виноваты. Поскольку я ни разу в жизни не наезжал на девушку красивее вас. И когда вы улыбаетесь... когда улыбаетесь, не знаю, как сказать, но это действительно что-то восхитительное.

Гас Маккуин был чудом. Его речь, и живость, и смех, и румянец на лице. И вся его стать: высокий, широкоплечий и сильный, каким и должен быть ковбой.

– А сейчас, когда я назвал вам свое имя, – продолжил он знакомиться, – почему бы вам не ответить тем же?

– Что? О, меня зовут Клементина... Клементина Кенникутт.

– И вы пойдете завтра смотреть, как я состязаюсь в гонке, мисс Клементина Кенникутт?

 – О, нет, нет... Я не смогу.

 – Конечно же, сможете.

Странное волнение забурлило внутри нее. Она снова не улыбнулась ему, но не потому, что не хотела.

– В котором часу назначена гонка, мистер Маккуин? – против воли спросила она.

 – Ровно в полдень.

 – Вы знаете, где находится церковь Парк-стрит? В квартале отсюда дальше по улице. – Смелость задуманного вызвала у Клементины головокружение, сделавшее тело легче воздуха, заставившее ее парить над землей. — Я встречу вас под вязами перед церковью Парк-стрит завтра в одиннадцать.

 Гас водрузил шляпу обратно на голову и посмотрел на Клементину из-под защищающих от света полей так, что она не могла видеть его глаз.

 – Ну, не знаю, правильно ли это, – сказал он. – Пока я не повидался с вашим отцом и не получил его разрешения ухаживать за вами надлежащим образом.

 – Он никогда не даст вам такого разрешения, мистер Маккуин. – Клементина подчеркнула слова резким покачиванием головы, в то время как от мучительного разочарования горло сжало так сильно, что она едва могла дышать. – Никогда, никогда не даст.

Гас прищурился на нее, поглаживая усы подушечкой большого пальца. Клементина ждала, спокойно глядя на мужчину широко распахнутыми глазами. Ей хотелось увидеть эту гонку, а также хотелось и другого — заниматься с ним тем, что вызывает сжимающее живот волнение. Хотелось увидеть его снова, поговорить с ним и снова заставить его смеяться.

– Полагаю, – наконец произнес ковбой, – нам придется встретиться на ваших условиях. – Он протянул руку, и Клементина вложила в нее свою. Его ладонь была огромной и грубой и поглотила ее. Маккуин погладил большим пальцем по ее ладошке, словно знал о скрывающихся под перчаткой шрамах и пытался стереть их. – И еще одно... Вы выйдете за меня замуж, мисс Клементина Кенникутт?

Она напряглась и вытащила руку из его ладони. Что-то сжалось в ее груди, что-то, пронзившее ее насквозь до боли и оставившее после себя ощущение пустоты.

– Вы смеетесь надо мной.

 – О, нет, никоим образом. Не то чтобы мне не нравились хорошие шутки – в жизни и так слишком много боли и печали, и не грех время от времени над ней посмеяться. Но когда становится действительно плохо... – Он сверкнул внезапной улыбкой. – Скажем, когда я веду коров в страшную метель, снег жалит лицо, а ветер завывает как потерявшаяся душа в аду, то именно мечты, которые я строю в голове, помогают мне дойти до конца. Мечты, к примеру, о том, что дома меня кто-то ждет с горящим очагом и вкусно пахнущим горшком на плите. Допустим, девушка с волосами пшеничного цвета и большими зелеными глазами... – Его голос затих, когда Гас посмотрел на нее, и хотя Клементина покраснела, она не смогла отвести взгляд. Ковбой покачал головой, но его глаза по-прежнему улыбались. – Нет, когда речь заходит о моих мечтах, мисс Клементина Кенникутт, можете быть уверены – я предельно серьезен.

– Мечты… – эхом повторила она.

 Он приподнял шляпу.

 – До завтра, мисс Кенникутт.

Маккуин вытащил искореженный велосипед из канавы, будто тот весил не больше набитого перьями чулка. Клементина смотрела, как он уходит, как люди на пути расступаются перед его широкими плечами, как серая ковбойская шляпа подпрыгивает среди черных шелковых цилиндров и котелков на бобровом меху, смотрела, пока Гас не скрылся из виду.

 Клементина в оцепенении поднялась по широким гранитным ступеням и прошла через украшенный колоннами вход в «Тремонт-хаус». Джентльмен не просит девушку, которую едва знает – которую вовсе не знает, – стать его женой. Джентльмен – это тот человек, который с рождения принадлежит к кругу твоих знакомых, и чьи родители всю жизнь общались с твоими родителями. Джентльмен носит фрак и цилиндр, а не мчится сломя голову по улицам на велосипеде. Джентльмен...

Голосу матери, хотя и по обыкновению тихому, все же удалось достичь ушей Клементины сквозь шепотки изысканной речи и шуршание шелка в вестибюле отеля:

– Клементина, ради Бога, что с тобой стряслось? Шляпка набекрень, на лице грязь, и посмотри, рукав твоей новой кофты разорван.

Клементина моргнула и увидела, что рядом стоят мама и тетя Этта.

– Меня сбил велосипед, – объяснила она.

– Милостивый Боже! – резко выдохнула Джулия, и тетя Этта завторила ее ахам. – Эти дьявольские колеса вгонят нас в могилу, – сказала мама, и ее сестра фыркнула, соглашаясь. – Их вообще нельзя допускать на улицы. Только хулиган способен помыслить о езде на этаком... таком костотрясе.

Сорвавшееся с уст матери жаргонное словечко чуть не вызвало у Клементины удивленную улыбку.

– Он не хулиган, – возразила она, и из ее горла вырвался смешок, громкий и неуместный. И даже шокирующий, поскольку слетел с губ девушки, которая очень редко смеялась. – Он – ковбой.


* * * * *

Часы на белой прямоугольной башне церкви Парк-стрит показывали без пяти одиннадцать. Клементина потуже запахнула воротник плаща. Сегодня было холоднее, чем вчера. Большие вязы отбрасывали глубокие тени на тротуар, а с залива дул пронизывающий ветер.

Клементина ходила взад и вперед вдоль кованого забора, отделявшего улицу от надгробных камней кладбища Олд-Грэнери. Она снова посмотрела на башенные часы. Прошла еще одна долгая томительная минута.

Клементина решила сыграть в небольшую игру: не оглядываясь, пройтись вдоль забора до кладбищенских ворот в египетском стиле, а когда повернет назад, он, наверное, будет уже там...

– Мисс Кенникутт!

С протестующим скрипом колес возле нее остановилась черная потрепанная двуколка, и Клементина подняла глаза на загорелое лицо мужчины – улыбающееся лицо, которое от света закрывали широкие поля большой серой шляпы.

– Вы здесь! – выдохнул он. – Я до конца не был уверен, что вы придете.

– Я тоже не была уверена, придете ли вы.

Смеясь, он спрыгнул и помог ей сесть в двуколку.

– Приношу извинения за невзрачность экипажа, мэм, – сказал Гас Маккуин, когда забрался на сиденье рядом с пассажиркой. – У моего дяди пятеро сыновей, и семейные конюшни постоянно страдают от нехватки средств передвижения... Но! – крикнул он лошади, и двуколка выкатилась на улицу на такой скорости, что Клементина инстинктивно ухватилась за шляпку. От резкого движения девушка упала прямо на спутника. Он был твердым и на удивление теплым. Она напряглась, отсаживаясь от него насколько возможно, пока не прижалась боком к железным перилам, огибающим сиденья.

Гас улыбнулся ей глазами.

– Мне, вероятно, лучше бы этого не знать, но сколько вам лет, мисс Кенникутт?

Она посмотрела на руки в перчатках, которые крепко сжимала на коленях. Клементина подумала солгать, но ковбой назвался человеком слова, и ей хотелось быть достойной его уважения.

– Мне семнадцать.

 – Семнадцать... О, Боже, помоги мне.

Она оглянулась на пустое пространство, где полагалось быть складному верху двуколки.

– Где ваш велосипед?

– Я поручил велосипед кузену, чтобы тот заарканил и оседлал эту бестию. Если уж парень хочет, чтобы я участвовал в гонке, то пусть сам и обеспечит меня выездом.

– Вы и правда заставляете меня улыбаться, сэр – тем, как говорите.

– Не-а, до сих пор мне удалось добиться вашей улыбки лишь дважды. Но я собираюсь продолжать в том же духе, пока... – Маккуин так пристально смотрел на рот Клементины, что ей пришлось прикусить нижнюю губу, лишь бы та перестала дрожать. – Пока не удастся снова заставить вас мне улыбнуться.

Клементина резко отвела взгляд в сторону, но мгновение спустя уже опять исподтишка косилась на Гаса.