Следуя за Косгроувом, пробиравшимся сквозь толпу, Брэм остановился рядом с Лестером.

— Добрый вечер, Джеймс. Виконт вздрогнул.

— Откуда, черт побери, вы появились, Брэм?

— Из тени. Это моя привычка. Где твоя сестра?

— Паршивая история. Она была уже одета и готова ехать, а затем Косгроув посмотрел на нее и сказал, что она должна сменить платье. То, которое было на ней, делало ее похожей на бедную гувернантку — длинные рукава и все прочее…

— И она не подчинилась? — перебил его Брэм, переводя разговор в нужное русло.

— Ну, они с Кингом поболтали с минутку наедине, а затем она поднялась наверх. Но когда я пытался позвать ее, она сказала, что заболела и никуда не поедет.

Глубоко дыша, Брэм сдерживал себя.

— Ты оставил ее наедине с Косгроувом?

— Они же помолвлены. А у Кинга новая пара отличных лошадей для упряжки, и он послал меня посмотреть на них.

— Ты идиот!

— Послушайте, это нехорошо. Я не…

— Никогда не оставляй сестру наедине с мужчиной, если только она не попросит тебя об этом сама! — прошипел Брэм. — Кем бы этот мужчина ни был! Ясно?

Лестер обиделся, однако кивнул.

— Но это же Косгроув, — жалобно напомнил он, как будто это все объясняло.

— А Розамунда — твоя сестра. Ты оказал ей плохую услугу, Джеймс. Ты мог бы хотя бы не оставлять ее одну, пока она все еще под твоей опекой.

Брэм закончил отчитывать его, и Лестер смотрел на него как доверчивый наивный мальчишка, каким он, в сущности, и был. Со стороны казалось, что он сейчас расплачется. Брэм перевел дыхание. С каких это пор он сделался поборником приличного поведения? Все еще хмурясь, он похлопал виконта по плечу.

— Ты слушаешься своего сердца, Джеймс, — более спокойным тоном продолжал он. — В этом нет ничего плохого. Но мужчина должен слушаться и своей головы.

— А вы слушались своего сердца или головы, когда поспорили с лордом Девериллом, что сможете проехать через Брайтон с завязанными глазами?

— Зачем говорить обо мне? Я плохой пример для подражания, Джеймс. И Косгроув, кстати, тоже.

— Вы шутите, Брэм, — вздохнул Джеймс. — В прошлом году вы выиграли все пари, заключенные вами в «Уайтсе». Это достойный пример. Почему бы не последовать ему?

Возможно, это был великолепный бал, но какого черта он тратит время на лекции о пристойном поведении? Есть ли у него моральное право? Чушь все это. Прежде всего, ему не терпелось узнать, чем Косгроув обидел Розамунду.

Брэм обернулся и увидел, что Миранда с удивлением поглядывает на него, а Косгроув, не таясь, тоже смотрит на него. Выражение лица маркиза, которое, как всегда, было трудно понять, ясно показывало сейчас презрение и торжество. Но вместе с тем было заметно, как гнев, мелькнувший на лице маркиза, когда он вошел в зал, разгорался все сильнее.

Значит, его недовольство направлено на него, Брэма. Вероятно, спустя какое-то время Косгроув понял, что неправильно вел себя с Розамундой, но, учитывая то, что ему только что сказал Джеймс, это мало что объясняло. Маркиз по-прежнему пытался напугать ее, и ему это, очевидно, удавалось.

Брэм подумал, что еще не поздно развернуться и уйти, ведь он же не был любителем впутываться во что-то, что его не касалось. Но ведь тогда маркиз совсем распустит руки. Больше он никогда не станет доверять Косгроуву.

— Брэмуэлл, — медленно протянул маркиз, когда тот остановился передним. Кинг бросил взгляд на приближавшегося к ним лакея, и тот невольно отскочил в сторону.

— Косгроув, кажется, ты здесь без своей нареченной. Непредусмотрительно с твоей стороны оставлять ее одну, ведь тебе стоило большого труда заполучить ее.

— Ты должен принести мне извинение. Брэм поднял бровь.

— Я — тебе?

— Да, ты. И я жду, что ты сделаешь это, встанешь на глазах у всех на колени и попросишь у меня прощения.

Положение создавалось скверное. Он был безоружен, если не считать находчивого ума и кинжала в сапоге.

— Похоже, что мы с тобой больше не друзья, — задумчиво произнес он, замечая, как вокруг них образуется пустота, как будто гости почувствовали в воздухе опасность.

— Похоже, что так, — согласился Косгроув. — Ты поимел ее. А я ясно показал, что она принадлежит мне.

— У меня было много женщин, Кинг, — с улыбкой заявил он, хотя не видел в этой ситуации ничего смешного. — О которой ты говоришь?

— Если бы я хотел ее перед всеми опозорить, я бы уже сделал это, — проворчал Косгроув с пылающими от гнева голубыми глазами. — Из-за тебя ей будет хуже: если слова не подействуют, придется применить другие средства.

— А ты не можешь выбрать другую жертву?

— Нет. Если ты не хочешь, чтобы сейчас закончилась наша дружба, то я еще раз предлагаю тебе извиниться передо мной. Подумай.

Наклонив набок голову, Брэм заметил, что его старший брат и герцог Левонзи стоят позади наблюдавшей за происходившим толпы. Этого только не хватало! Из всех его проступков отца больше всего раздражали отношения сына с Косгроувом, и только по одной этой причине ему было неприятно, что герцог увидит его ссору с этим человеком. С другой стороны, он скорее пустил бы себе пулю в лоб, но никогда бы не встал на колени при людях, прося за что-то прощения. Особенно если считал себя правым, каковым он довольно неожиданно оказался. А как же иначе?

— У меня есть к тебе другое предложение, — сказал он, не повышая голоса. — Оставь ее. Оставь в покое ее семью, и покончим с этим. Станешь продолжать эту игру, и я позабочусь, чтобы ты пожалел об этом.

— Хотел бы я посмотреть, как ты попытаешься обыграть меня. И убирайся ко всем чертям!

Брэм изобразил поклон:

— После тебя. — Повернувшись на каблуках, он пошел через толпу.

— Брэм, — тронул его за плечо брат.

— Извини меня, Огаст. Я ищу виски.

Надо признаться, что крепкий напиток не помешал бы ему, но он думал не о нем. В его голове возникла и укрепилась эта мысль в ту минуту, когда он узнал, что Розамунда может оказаться в беде. И какого черта он в течение месяцев забирался в дома под видом одного из гостей? Он уже дважды под покровом темноты побывал в Дэвис-Хаусе. И в третий раз это будет совсем не трудно. Зачем лишние светские церемонии?

Он задержался на несколько минут в дальнем углу зала, пока не начались танцы, затем выскользнул в боковую дверь. Выйдя из дома, через сады направился на улицу. На этот раз он оставил свою карету около подъезда, но вместо того, чтобы пройти дальше по улице и завернуть за угол, остановил наемный экипаж.

Наемный экипаж — нарушение еще одного его правила. Он терпеть не мог эти чудовища на скрипучих рессорах, с их продавленными сиденьями и странными запахами, но в этот вечер ему не хотелось думать о таких мелочах. Был ли он одержим этим последние недели, когда мысли о Розамунде не выходили у него из головы? Может быть, это был признак надвигающегося слабоумия? Неудивительно, если вспомнить, как он прожил свою жизнь.

Но почему Роуз? Почему не Миранда Экли, которая, бесспорно, была более опытна в постели, чем Розамунда Дэвис? Или Сара Вишер, умевшая доводить до экстаза? Почему эта порядочная, веснушчатая, невероятно упрямая Розамунда Дэвис? Он не находил этому объяснения.

Экипаж остановился, и он вышел из него за две улицы от Дэвис-Хауса, а остальную часть пути прошел пешком. В половине окон нижнего этажа горели свечи, некоторые освещали комнаты наверху. Ясно, что сегодня он не войдет в парадную дверь.

Раздраженный собственным непреодолимым желанием видеть и касаться ее, Брэм обошел стороной подъездную дорожку и пошел вдоль стены. Даже спустя три года после возвращения из Испании он продолжал ездить верхом и заниматься боксом, но перелезать через стены, чтобы увидеться с женщиной, находившейся в расстроенных чувствах, казалось ниже человеческого достоинства и не соответствовало его циничному взгляду на жизнь.

Он осознавал, что поступает глупо, но это сознание не мешало ему взбираться вверх по водосточной трубе, проходившей рядом с окном Розамунды. Как обычно, окно было приоткрыто на несколько дюймов, и он смог зацепить носком сапога раму и потянуть ее на себя. Раскрыв окно достаточно широко, он раскачался и, перебросив тело, ухватился пальцами за подоконник.

Перехватив руки, Брэм уперся ногами в стену и подтянулся к окну. Тут что-то ударило его по лицу, и 168 он чуть не разжал пальцы.

— Розамунда, — прошептал он, стараясь удержаться, — перестань, черт возьми, бить меня!

Она ахнула и, выглянув из окна, посмотрела вниз, на него.

— Брэм? О Боже! Я подумала, что, может быть, в дом лезет Черный Кот, чтобы грабить нас.

Черный Кот уже побывал в доме, но единственное, что он украл, была ее девственность.

— Джеймс сказал, что ты заболела, — произнес он, глядя на нее и чувствуя странное волнение в груди, не имевшее никакого отношения к тому, что он висел в двадцати футах от земли. За этим должна была последовать фраза из «Ромео и Джульетты»: «Мне указала путь любовь».

— Ты мог бы зайти через парадную дверь, если хотел разузнать обо мне.

— Если ты не отойдешь и не впустишь меня, то к парадным дверям придет полиция, чтобы узнать, почему в вашем саду лежит мертвый, очень красивый мужчина.

Розамунда поспешно отступила. Она чувствовала себя немного неуверенно — ведь он ожидал найти ее испуганной и расстроенной, — Брэм перепрыгнул через подоконник и вошел в ее спальню.

Отшвырнув в сторону крикетную биту, которой она ударила его, Розамунда бросилась к нему. Оказавшись лицом к лицу с прижавшейся к нему женщиной, Брэм сделал то единственное, что казалось ему правильным, — он обнял ее.

— Розамунда, — выдохнул он, прижимаясь лицом к ее мягким рыжеватым волосам.

Черт! Он не умел успокаивать. Он мог по пальцам пересчитать случаи, когда делал это. Она подняла лицо и стала целовать его легкими как перышко поцелуями, пробуждая в нем желание.

— Я стараюсь быть верным другом, — прошептал он, поднимая голову и отвечая на ее поцелуи.

— Все ушли, а ты пришел навестить меня, — все еще дрожащим голосом шептала она, пытаясь развязать его галстук.

— Надо успокоиться, — попытался он остановить ее, напрягая все свои мышцы, чтобы прийти в себя и немного перевести дух.

— Я и хочу, чтобы ты меня успокоил, — возразила Розамунда, стягивая с его шеи и бросая на пол галстук. Она начала расстегивать пуговицы на его жилете, и Брэм решил, что он уже вынес больше, чем можно ожидать от любого порядочного человека, и поцеловал ее жадным горячим поцелуем. Где-то в голове у него мелькнула мысль, не таким ли образом она снова мстит Косгроуву — на этот раз за то, что он сделал, чтобы загнать ее в спальню. Прикосновения ее рук, расстегивавших его панталоны, прогнали все мысли о том, почему она это делала.

Брэм вынул шпильки из ее волос, и рыжая волна каскадом скатилась на его руки.

— Сегодня ты одета немного старомодно, — заметил он, собираясь спустить с ее плеч лиф платья.

— Так и было задумано.

Он чуть не пошутил, что чем больше на нее надето, тем интереснее раздевать ее, но вовремя спохватился. Брэм Джонс прибегал к таким словам, когда ему хотелось соблазнить женщину. А эта девчонка уже запустила руку… «Что же ты творишь?» — чуть вырвалось у него, когда ее тонкие пальцы обхватили его пенис.

— Только не дразни его, он рвется туда, где и должен быть. Ты этого и добиваешься.

— Извини, — прошептала она, убирая руку и сбрасывая на пол его одежду.

Он сам снял через голову рубашку, повернул Роуз спиной к себе и быстро принялся расстегивать оставшиеся пуговицы. На ней было наверчено больше одежды, чем покровов на мумии и чем бы ему хотелось видеть на ней. Нехорошо.

Как только он покончил с пуговицами, он спустил ей рукава и повернул ее так, что его губы оказались на ее левой груди. Что бы ни заставляло ее хотеть его, в любую минуту она могла опомниться, и он торопился.

Подняв на руки, он почти бросил ее на кровать и, задрав платье, оголил ее бедра, а она приподнялась, чтобы помочь ему. Теперь он спустил свои панталоны.

— Твои сапоги, — шепнула она, когда он подвинул ее к краю кровати.

— Оставь их! — прорычал он, скользнув внутрь ее, упиваясь ощущением ее теплого тела. Стоя у края постели, он быстро и сильно двигал бедрами, а руками обхватил ее груди. Ее соски отвердели, и он снова наклонился и стал целовать их.

Издавая стоны в ритм с его движениями, она ухватилась за его волосы.

— Брэм!.. — чуть не задохнулась она, и наступил оргазм.

Жар, от которого вскипала кровь, охватил Брэма. Он словно забыл о своей обычной нежности и в самой ее глубине обрел свое облегчение. Блаженный святой Христофор! Черт знает, что она творила с ним, и как бы ему ни хотелось в этом признаваться, ему это нравилось. И еще ему нравилась Розамунда Дэвис.