Сюзанна Энок - Сердце ждет любви

Вдали, словно издеваясь над ней, церковный колокол пробил одиннадцать часов. Роуз сильно, едва ли не до синяков, сжала руку Изабель. Но она не могла отпустить ее. В противном случае — свалится на землю.

— Я не выйду за вас замуж, — наконец произнесла она.

— Даже ради того, чтобы спасти репутацию вашей семьи? Я ведь могу выставить их из дома, как вы понимаете.

Он выглядел при этом совсем спокойным, что еще больше встревожило девушку.

— Вы не даете никаких гарантий оставить им дом, если мы действительно поженимся. Разве это справедливо?

Маркиз с усмешкой посмотрел на нее.

— Какая умница, — помолчав, проворчал он. — Есть еще одна мелочь, над которой надо подумать, Роуз.

Она не хотела спрашивать, что это могло бы быть. Она только сжала зубы и смотрела на него, надеясь, что он не заметит охватившую ее дрожь. Она была почти уверена, что, будь она мужчиной, она бы выхватила пистолет и застрелила его.

Маркиз словно знал все, о чем она думала. И улыбнулся еще шире.

— Мне следовало бы скрыть это от вас, — наконец сказал он, — но я не люблю, когда мои друзья не знают фактов, которые им необходимо учитывать, чтобы принять правильное решение.

— Оставьте их при себе, — небрежно бросила она. — Мне не интересно, что вы еще придумаете. Я не выйду за вас.

— У меня есть доказательство, что лорд Брэмуэлл Джонс — вор, Черный Кот.

Роуз собиралась ответить, что он озлоблен и безумен, но в эту минуту Изабель ахнула. Не от удивления, а от ужаса. О Господи! Этого не может быть! Она начинала понимать степень нависшей угрозы, которая казалась чудовищной.

— Если вы не согласитесь объявить о нашем браке через четыре дня и стать моей женой — через пять я добьюсь его ареста и приложу все усилия, чтобы его повесили. — Он поднял руку и взял ее за подбородок. — Вы меня понимаете?

Она отшатнулась:

— Это какая-то нелепость.

— Не выводите меня из себя, моя дорогая, — тихо сказал он, — или я женюсь на вас немедленно, а с Брэмуэллом Джонсом будет покончено. — Он небрежно поклонился: — До скорой встречи, леди.

Роуз смотрела ему вслед, он неторопливо уходил. Всего несколькими словами он сократил вдвое дни ее свободы, вынуждая ее пересмотреть план своего побега, и заявил, что человек, которого она начинала считать порядочным и даже благородным, оказался пресловутым вором-домушником. Ей начинало казаться, что она вообще не сможет спастись.

Изабель потянула ее за руку.

— Пойдемте, — сказала она и потащила Роуз к дальнему углу парка. — Мне надо рассказать Салливану, что произошло.

Роуз внезапно остановилась.

— Косгроув сказал правду, да?

— Роуз, я…

— Вы знали, а я не знала.

— Вам надо расспросить об этом Брэма. Но пойдемте же! У вас мало времени.

Да, у нее оставалось совсем мало времени. Как и у Брэма. И это значило, что пришло время для… некоторых проклятых ответов, которые мог дать человек, знающий явно больше, чем он говорил.

— Так какова ваша цена? — спросил Брэм, сдерживая нетерпение.

Мистер Пейджи-Райт опустил лупу.

— Она подлинная, — с благоговением произнес он, снова поворачивая вазу. — Эллинская эра.

— Как я и сказал. По-вашему, сколько она стоит?

— Как вы можете расстаться с таким великолепным произведением искусства? — Табачный торговец, поворачиваясь к Брэму, на мгновение остановил взгляд на египетском церемониальном жезле, украшавшем стену кабинета.

— Чем больше вы восхищаетесь ею, тем более высокую цену я запрошу.

— О Господи, конечно! — сдержанно усмехнулся Пейджи-Райт. — Могу предложить вам за нее пятьдесят фунтов.

— Пусть будет сотня… и ваза ваша. Вместе с жезлом. Торговец протянул руку:

— Дело сделано, милорд. Я вам очень благодарен, что вы пригласили меня.

Брэм пожал ему руку.

— Я слышал, что вы интересуетесь такими вещами, а мне немного надоела накопившаяся на них пыль.

Имея репутацию человека, который делает все, что ему хочется, он мог распродать небольшую часть своей коллекции, не вызывая слухов, что нуждается в деньгах. Он злоупотреблял своим везением, но его положение не было настолько шатким, чтобы кто-нибудь заметил, если бы оно еще немного поколебалось.

— Я приготовлю вам деньги к трем часам, если вам это удобно.

— Вполне. — Брэм устроил настоящий спектакль, доставая карманные часы. — А теперь, извините, меня ждут дела.

— Конечно. Еще раз благодарю, милорд. — Торговец вышел следом за ним в холл и остановился. — Еще минутку. Я слышал о вашей коллекции, но немного… опасался обращаться к вам. И рад признаться, что у меня было неверное представление о вас.

— Нет, оно было верным, — ответил Брэм, давая знак Хибблу. Дворецкий распахнул дверь. — Но сегодня вторник. Я становлюсь на тропу святых и праведников.

— О!.. — неуверенно усмехнулся Пейджи-Райт и поклонился.

Торговец ушел, и Брэм вернулся в свой кабинет. Он не спал почти три ночи, но, учитывая его последнюю сделку, у него уже скопилось почти шесть тысяч фунтов наличными. Имея больше денег, он мог делать более высокие ставки, это был риск, но в его распоряжении оставалось всего девять дней. А зная Косгроува, можно было ожидать, что в последнюю минуту встанет вопрос о процентах, и это означало, что Брэм должен быть готов выплатить и их.

Хиббл постучал в полуоткрытую дверь:

— Милорд, к вам пришли. Дама.

— Кто она? — привычно спросил Брэм, не отрываясь от своих счетов. Он полагал, что мог бы продать Титана обратно Салливану, но это оставило бы его друга без гроша.

— Она не назвалась, милорд.

— Все равно меня нет дома. Гони ее прочь!

— Да, милорд. — Дворецкий, поклонившись, исчез. Огаст не хотел одолжить ему десять тысяч, но, может быть, он согласится дать хотя бы пять тысяч. Конечно, было еще одно место, где бы он мог попросить денег, но он не имел намерения делать это. Никогда. Уже и так достаточно неприятно, что он вынужден полагаться на ежемесячное пособие от герцога, когда Левонзи был расположен выплачивать его. Если бы не нужда, он бы больше никогда не посмотрел на старого ублюдка. Но жизнь диктует свои правила.

В дверь снова постучали.

— Милорд! Она настаивает.

— Я тоже. С визитами дам покончено, Хиббл. — И как ни удивительно, он верил в это. За эти последние несколько недель он стал однолюбом, независимо от того, получит он эту женщину или нет. — Избавься от нее.

— Я пытался, сэр. Она угрожает побить меня.

Брэм поднял голову:

— Все еще никакого имени?

— Никакого, милорд. Черт бы ее побрал!

— Ну а как хоть она выглядит?

— Довольно неказистая, особенно на ваш вкус, милорд, — с привычно бесстрастным видом ответил Хиббл. — Рыжеватые волосы и даже веснушки.

Брэм вскочил на ноги с такой быстротой, что стул, опрокинувшись, отлетел назад. Не говоря ни слова, он промчался мимо удивленного дворецкого и вылетел в холл. В нем никого не было, как и в гостиной, мимо которой он проходил.

— Где она? — грозно спросил он, обернувшись.

— На ступенях у входа, милорд. Я не мог впустить ее без вашего разрешения…

Брэм распахнул дверь.

За ней стояла Розамунда. Она прикусила нижнюю губу, и вид у нее был крайне растерянный.

— Входи, — сказал он и оглядел кишевшую людьми улицу. Она очень рисковала, придя к нему. Наверняка что-то случилось. Скорее всего очередная неприятность.

— Ты всегда заставляешь визитеров ждать за дверью? — резко спросила она, торопливо проходя в дом мимо него. Она сняла шляпку и почти швырнула ее изумленному Хибблу. — Не слишком гостеприимно, ты не находишь?

— В высшей степени, — согласился Брэм, пытаясь догадаться, что случилось. Розамунда казалась страшно усталой и сердитой. — Последнее время я отказываюсь принимать женщин. Я не ожидал, что ты придешь, поэтому не предупредил дворецкого о единственном исключении.

Стягивая перчатки, она пошла по коридору.

— Где мы можем поговорить? — спросила она тем же напряженным тоном. Брэм указал на ближайшую дверь:

— В моем кабинете. Хочешь чаю или чего-нибудь? Кофе? Кларета?

— Я ненадолго. — Она вошла в кабинет.

Со смешанным чувством беспокойства и изумления Брэм подозвал Хиббла.

— Кто бы ни пришел ко мне, будь это сам король, запрещаю меня беспокоить.

Дворецкий наклонил голову:

— Слушаюсь, милорд.

Войдя в кабинет, он сразу же закрыл за собой дверь и запер ее. Было ясно, что сегодня Розамунда не заботилась о своей репутации, да и он тоже хотел лучше понять причину ее поступка, чем его последствия.

— Что случилось, Роуз?

— Откуда у тебя это кольцо?

Проклятие! Когда логика оказывалась бесполезной, он всегда заменял ее бравадой.

— Это мое кольцо.

Розамунда взмахнула рукой. Брэм перехватил ее прежде, чем она смогла ударить его. Не выпуская ее руку, он притянул ее к себе и посмотрел в ее ярко-зеленые глаза.

— Не бей меня.

— Черный Кот — это ты! Как ты смеешь приходить ко мне, клянясь, что изменился и что отныне будешь всегда делать добро, а сам в это время обкрадываешь людей?!

— Я никогда в жизни не говорил «всегда», — ответил он, отпуская ее, пока ее гнев не перешел в панику. Ее уже достаточно пугали. — А почему возвращение моего кольца делает меня Черным Котом?

Она снова приблизилась к нему:

— Не обманывай меня, Брэмуэлл Лаури Джонс! Я доверила тебе свою жизнь.

Он задумался на минуту, видя, как глубоко под внешним беспокойством скрывается ярость. И обида, и боль. Воль, которую причинил он.

— Ладно, — медленно произнес он. — Да. Я — Черный Кот.

— Почему? — воскликнула она, и слезы подступили к ее глазам. — Тебе незачем отнимать что-то у других.

Брэм свел брови. Отказ от прежней жизни и объяснение причин были совершенно разными понятиями, начал осознавать он.

— Сядь.

— Я не хочу сидеть! Ты мне расскажешь, что…

— Расскажу, — перебил он ее. — Это займет минуту. Я очень долго был глупцом.

Еще раз с подозрением посмотрев на него, она села, выбрав место поближе к двери, вероятно, для того, чтобы легче было сбежать. Брэму это не понравилось, но он мог ее понять. Он развернул стоявший рядом с ней стул так, чтобы видеть ее лицо, и уселся сам.

— Я должен немного вернуться в прошлое, иначе это будет трудно понять. Так что потерпи, ладно?

Розамунда кивнула:

— Хорошо.

— Спасибо. Я не привык исповедоваться. — И ему страшно хотелось выпить, хотя это мало бы помогло в данную минуту. — Когда мне было шестнадцать, — заговорил он, — я чем-то рассердил герцога. Точно не помню, чем именно, кажется, я подрался в школе. Во всяком случае, мое поведение поставило его в неловкое положение, и он вызвал меня в Лондон, где популярно объяснил, какое место я занимаю в семье. Меня зачали только потому, что требовался второй сын — на случай если с первым что-то произойдет.

— Я сожалею, Брэм, но в этом нет ничего необычного. Ситуация достаточно типичная.

— Я это знаю! — резко сказал он, затем постарался сдержать свое возмущение, навеянное неприятным воспоминанием. — И знал практически со дня своего рождения. Но Огаст только что женился, а я никогда не подходил под клише «образцовый ученик». «Истинное наказание» — так называл меня, насколько я помню, мой учитель. А вместе с ним и герцог. Когда Огаст произвел на свет наследника, я стал совершенно бесполезен для семьи. Хотя и до этого события я чувствовал себя точно так же. Отец сравнивал меня с парой сапог, которые он не любил, но хранил под кроватью на случай, если хорошая пара износится так, что ее нельзя будет починить.

— Это было жестоко, — сказала она уже более спокойным тоном.

— Я тоже так думал. В ответ я решил стать парой сапог — неудобных, слишком больших по размеру и полных колючек, — которые бы ранили его ноги, мешали ходить, как бы он ни старался не замечать этого. Спустя пару дней я разыскал Кингстона Гора и все рассказал ему. Он согласился стать моим ментором.

— Ты связался с ним, когда тебе было шестнадцать?

— И очень охотно. Я проложил себе путь через все смертные грехи и большинство не одобряемых обществом пороков. — Он пожал плечами. — Это привлекло внимание герцога, что я и считал своей целью. Левонзи угрожал лишить меня поддержки или заставить вступить в армию. Последнее ему удалось. У меня был тогда единственный друг. Он тоже вступил вместе со мной в армию, и в минуту опасности это помогло мне сохранить на плечах свою голову… то, что я познакомился с Фином Бромли, по-видимому, немного исправило меня.