Мари-Бернадетт Дюпюи - Сердцу не прикажешь

Никакая часть данного издания не может быть скопирована или воспроизведена в любой форме без письменного разрешения издательства

© Les éditions JCL inc., Chicoutimi (Québec, Canada), 2003

© DepositPhotos. сom / Coy_Creek, muha04, обложка, 2016

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2016

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2016

Впервые опубликовано на французском языке под названием: L’amore ecorche

Переведено по изданию: Dupuy, M.-B. L’amore ecorche: Roman / Marie-Bernadette Dupuy. – Québec: Les Éditions JCL, 2012. – 288 p.

Из Книги Бытие:

И был вечер, и было утро: день шестой.

И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его;

И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему.

И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию.

И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку.

И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа[1].

Это был вечер, осенний вечер непередаваемой красоты, какие бывают только на юге Франции.

Небо и земля слились в одно, растворились в лиловой дымке заката. На городок Вендури́ опустился молочно-белый туман, а над ним полыхали алым вершины горного хребта Эстерель. В лучах заходящего солнца травы и листва на деревьях переливались всеми оттенками золота.

Время как будто остановилось. Привычные дневные шумы – и жужжание насекомых, и пронзительные крики птиц, и шелест сухой травы, и насвистывание ветра меж древесных крон – смолкли, а для ночных звуков было еще слишком рано. Все живое чудесным образом угомонилось, словно бы затаило дыхание. И вот еще один, последний всплеск ярких красок – и все провалилось в ночь…

Окруженный соснами и пробковыми дубами, на холме над городком вот уже сорок лет высился особняк Дё-Вен[2]. От кованых ворот, которые всегда были открыты, к крыльцу вела тенистая аллея. С просторной террасы (единственный архитектурный «излишек», который позволили себе родители нынешнего владельца, когда строили дом) взгляду открывалась чудесная панорама холмистой, поросшей лесом местности.

Моря отсюда видно не было, но мягкая йодистая нотка в воздухе напоминала о его близости. Случалось, вечером обитателям дома удавалось услышать монотонный шум прибоя, а в небе целыми днями с криками парили чайки.

Анри Монсеваль, человек угрюмый и молчаливый, на протяжении многих лет работал в Вендури ветеринаром. Спокойствие этих мест и этого дома как нельзя лучше подходили для его супруги Франс, чье здоровье нельзя было назвать крепким. Она сама выбрала место для розария – за домом, близ живописной летней беседки. Большой круглый белый стол, несколько кресел – что еще нужно, чтобы насладиться приятным вечером?

Маленький красный «остин» свернул к дому, проехал по аллее и остановился у парадного входа. Из машины вышла молодая стройная девушка – Элен Монсеваль. Одета она была по-спортивному – в голубую рубашку-поло и облегающие джинсы, однако это ничуть не лишало ее той утонченной грации, какую нечасто встретишь у женщин в наши дни, и особого природного очарования. Красивые глаза орехового оттенка и длинные, пышные золотисто-каштановые волосы несколько смягчали правильные, но немного резковатые черты лица девушки.

Импульсивная, порывистая, а временами и упрямая, Элен привыкла сама распоряжаться своей жизнью и настойчиво идти к цели. И только беспокойные, тревожные глаза выдавали в ней чрезмерную чувствительность. Со стороны казалось, что ее взгляд лишь скользит по людям и окружающим предметам, что он все время что-то или кого-то ищет. В свои двадцать три Элен добилась уже очень многого. Талантливая пианистка, она с недавних пор давала концерты по всей стране, а в остальное время учила детей музыке в курортном городке Сен-Рафаэль. Помимо этого Элен играла на органе в маленькой церкви в Вендури. С местным кюре, аббатом Брайе, который в свое время обвенчал ее родителей и крестил ее саму, девушку связывала крепкая дружба. Надо заметить, что и сейчас она приехала прямиком из дома священника.

Франс Монсеваль вышла навстречу дочери и обняла ее. В свои шестьдесят она выглядела лет на десять моложе. Статная, стройная, элегантно одетая, эта женщина, казалось, лучилась добротой. Она с успехом выступала на оперной сцене и вышла замуж за Анри Монсеваля довольно поздно. Элен была их единственным ребенком. После рождения дочери Франс оставила карьеру и никогда об этом не жалела.

– Здравствуй, дорогая! Как поживает аббат Брайе? Говорят, он совсем ослаб…

– Он чувствует себя не очень хорошо, мама. К тому же у него слабое сердце…

Нежно поцеловав мать, Элен увлекла ее к крыльцу.

– Как хорошо снова быть дома! – сказала она с улыбкой.

Вместе женщины поднялись по ступенькам на крыльцо и вошли в дом. В гостиной Элен упала на обтянутое рыжей кожей канапе, куда тут же вспрыгнула и Долли – ее пиренейская овчарка, – ожидая, чтобы хозяйка ее приласкала. Рита, маленькая черно-белая кошечка, которая спала на кресле, приоткрыла глаза, потянулась, мяукнула и снова погрузилась в сон.

Вечер выдался теплым, но Франс все равно разожгла огонь в огромном камине. Запах горящего дерева распространился по комнате. Язычки огня отражались в полировке приземистой мебели в прованском стиле, золотили корешки книг в книжных шкафах. В самом центре просторной гостиной стояло пианино Элен. Здесь ей работалось лучше всего, и именно здесь, сидя лицом к витражным окнам, выходящим на горы Эстерель, с Долли у ног и Ритой на коленях, она любила писать музыку.

Но более чем что-либо ее успокаивало и вдохновляло присутствие матери. Они с Франс были настолько близки, что понимали друг друга без слов.

Мадам Монсеваль знала, насколько ее дочь восприимчива и ранима, как увлечена своей профессией и в то же самое время как она страшится своей растущей известности. Она предпочла бы, чтобы Элен была более общительной, не такой сдержанной в проявлении чувств. Создавалось впечатление, что девушка не спешит открываться перед чужим человеком, чтобы потом не страдать.

– Мне утром звонила Диана Монфор. Ее дочка, Кристиана, приглашает тебя на завтра в Канны. Она тебя очень любит. – Франс сделала вид, что не замечает недовольной гримаски на лице Элен. – Там соберутся ваши общие друзья. Можно будет поиграть в теннис…

– Может, я и поеду.

– Тебе следует поехать! Ты выглядишь усталой, а там тебе будет хорошо и весело.

– Я в этом не сомневаюсь. Но вряд ли я смогу перестать думать о бедном аббате Брайе! Ему обещают прислать молодого помощника, но когда еще это будет…

– Значит, дела настолько плохи… – прошептала Франс.

– Да, мама. Я разговаривала с доктором Жиро. Он опасается худшего.

Немного помолчав, Элен заговорила снова:

– Он – мой духовный отец, и это он первым стал учить меня музыке…

Франс вспомнила свои преждевременные роды и те мучительные часы, когда ее новорожденная девочка находилась на грани жизни и смерти. И как их с отцом Брайе молитвы чудесным образом помогли малышке остаться в живых…

Анри Монсеваль вернулся к ужину и сел напротив дочери. Ростом ниже жены, с наметившейся лысиной, он тем не менее оставался очень привлекательным мужчиной.

Но между отцом и дочерью не было той душевной близости, которая связывала ее с Франс. Элен почти не посвящала его в детали своей жизни, и разговаривали они в основном о работе.

– Как твое выступление в парижском концертном зале Плейель? Осталась всего неделя, насколько я помню…

– Именно. А потом я на три недели приеду в Вендури. Отдохну, позанимаюсь с учениками. Мне нужно сделать паузу!

Из кухни с блюдом овощей вернулась Франс.

– Жизнь музыканта очень увлекательна, но она изматывает тело и душу, и в итоге от нее устаешь. И если однажды ты, как и я в свое время, встретишь человека, который…

– Мам, не надо об этом! – сухо оборвала мать Элен.

Франс посмотрела на нее с удивлением, но комментировать не стала, и до конца трапезы в комнате стояла непривычная тишина.

Позже, уже у себя в спальне, Элен настежь распахнула окна. В ясном, светло-синем небе едва угадывались звезды. Трещали сверчки, от цветника теплыми облаками поднимался к окнам аромат роз. Противоречивые мысли теснились в сознании девушки. Собственное существование казалось ей слишком насыщенным событиями и в то же самое время до странности пустым. Но чем – или кем – заполнить эту пустоту? «Конечно же любовью», – подумала она и тут же пристыдила себя. Надеяться, что кто-то появится и подарит тебе целый мир, да и просто ждать этого кого-то представлялось ей глупым. И все-таки…

– Жалкий романтик – вот я кто! – прошептала Элен.

Временами она злилась на себя из-за своего романтизма и идеализма. Поэтому она и отреагировала так на рассуждения матери за столом.

И в довершение всего эта нелепая сцена между нею и ее импресарио Пьером Паскалем сегодня утром!

Пьеру почти пятьдесят, и до этого дня она относилась к нему с симпатией. Когда он приобнял ее сегодня за плечи, Элен промолчала, потому что сочла этот жест дружеским. Пьер же, очевидно, расценил это как поощрение и проявил внезапную настойчивость… Испытывая невыносимое отвращение, она с трудом вырвалась из его объятий.

Может, это и вправду глупо – жить с устаревшими представлениями о любви и отношениях, в то время как мир вокруг так груб и жесток? Не лучше ли заснуть и не думать обо всем этом?..

Проснулась Элен от рассветной прохлады. Ощущение душевной пустоты никуда не делось. Казалось, оно просто затаилось в самой глубине души. Это в конце концов и заставило ее принять приглашение Кристианы.

Элен наскоро позавтракала, поцеловала мать и отправилась в Канны. Ей нравился этот городок, и особенно привлекательным он выглядел осенью, когда все отдыхающие разъезжались. Обильная зелень, ослепительно-белые дома между двумя синими лентами – небом и морем…

Она направилась прямиком на виллу родителей Кристианы, которая находилась недалеко от города. Мсье и мадам Монфор, их дочь и несколько ее друзей как раз завтракали на свежем воздухе. В их доме всегда было много гостей, в основном представителей артистической среды и молодых интеллектуалов. Среди них Элен увидела и Филиппа Фурнье, белокурого и голубоглазого мужчину лет сорока, который деликатно, но при этом настойчиво за ней ухаживал. Бездетный вдовец, врач по профессии, Филипп был открыт в общении и очень умен. Красавцем его назвать было нельзя, но, будучи обаятельным, он умел пленить женщину.

На Элен, однако, его чары не действовали. Она не отвечала на ухаживания Филиппа, но ей нравилось бывать в его обществе.

Поздоровавшись с мсье и мадам Монфор и гостями, которых прекрасно знала, девушка поцеловала в щечку Кристиану и присела с ней рядом. Подруга сказала с улыбкой:

– Успела хоть немного отдохнуть, Элен?

– Нет. После этого концертного тура я чувствую себя совершенно разбитой.

– Забудь! Послушай лучше, какая у нас программа на день: прогулки, ресторан, теннис…

– Разумеется, со мной в качестве партнера! – добавил, смеясь, Филипп.

– И наконец, несколько приятных часов праздности на берегу моря, – продолжала перечислять Кристиана. – Выезжаем через пару минут!

– Прекрасно! – отозвалась Элен, вскакивая со стула. – Мне уже лучше!

Домой компания вернулась около шести вечера. Навстречу им вышла мадам Монфор.

– Элен, наконец-то! Твоя мать звонила вскоре после полудня и сказала, что аббат Брайе очень плох. Приехал новый священник и не отходит от его постели…

Даже не попрощавшись с остальными гостями, девушка прыгнула в машину и на всех парах помчалась в Вендури.

* * *

Высокий, черноволосый, со спортивной фигурой, в джинсах и красной рубашке-поло, молодой человек лет тридцати вышел ей навстречу. Элен застыла на месте, лишившись дара речи. Взгляд его черных глаз – глубокий, проницательный, испытующий – обескуражил ее. На какое-то мгновение ей показалось, будто все вокруг замерло. В голову пришла нелепая мысль: они будут так стоять вечно, словно под гипнозом…