Молодая женщина исполнила все, что надлежало исполнить во время религиозной церемонии. Слезы ее давно иссякли, и она переживала свое горе буквально в сомнамбулическом состоянии. Священник произнес прочувствованную речь в переполненной церкви: мягкосердечную, набожную и хрупкую мадам Монсеваль в Вендури очень любили.

Единственное, что привязывало затерявшуюся в своем внутреннем тумане Элен к реальности, – это ожидание Александра.

Она не могла поверить, что он способен в такой момент отказать ей в помощи. Конечно же он приедет! И его шаги – Элен узнает их из тысяч – вот-вот прозвучат… Временами ей казалось, что она их слышит. Она замирала… и понимала, что снова обманулась.


Элен попросила, чтобы никто не подходил к ней с соболезнованиями. Она бы этого попросту не вынесла. На кладбище Анри Монсеваль взял дочь за руку. Элен уцепилась за нее, как утопающий за соломинку. Невидящими глазами смотрела она на присутствующих и на гроб, который уже опускали в могилу. Все казалось чудовищно нереальным. Слишком больно и страшно, чтобы поверить… «Это кошмарный сон! Просто кошмарный сон! – твердила она про себя. – И сейчас я проснусь!»

Она толком не помнила, как покинула кладбище, села в авто и приехала домой. Вместе с мсье Монсевалем в Дё-Вен вернулись родственники и друзья семьи. Элен недолго побыла с ними, а потом, совершенно раздавленная горем, ушла к себе.


Скрип шин, щелчок автомобильной дверцы… Александр быстро поднялся по аллее, ведущей к дому, вошел и с чувством пожал руку Анри Монсевалю.

– Сожалею, что не смог приехать раньше… Я священник и должен вас утешать, но я прекрасно знаю, что при таких обстоятельствах любые слова утешения тщетны. Надеюсь, мадам Монсеваль не мучилась…

– Нет. Все произошло так быстро…

– Как Элен?

– Она очень переживает.

Во взгляде молодого священника мелькнула тревога.

– Где она, мсье Монсеваль?

Они вместе обошли дом и сад, но Элен на зов не откликнулась. Вскоре к поискам присоединились и другие гости. Шли минуты, тревога нарастала. Приходилось признать очевидное: Элен ни в доме, ни на участке нет. Александр бросился к машине: нужно немедленно ее найти, в таком состоянии она способна на все!


Он заглянул в деревенскую церковь, рассчитывая найти беглянку там, потом обыскал сад вокруг пресбитерия. Прочесал всю деревеньку вдоль и поперек, дошел даже до самых далеких домов в сосновом бору… Элен не могла уйти далеко: все машины остались в Дё Вен.

Может, за это время она успела вернуться? Он сел в автомобиль, бормоча: «Элен, где ты? Элен, вернись! Я так тебя люблю!» Но и дома девушки не оказалось. Перепуганные родственники не находили себе места от беспокойства. Быстро сгущались сумерки… Александр же снова сел за руль и выехал на сельскую дорогу. Вскоре на склоне холма показалось кладбище.

Александр резко притормозил. Мог бы догадаться и раньше! Элен, конечно же, здесь.


Она стояла на коленях и плакала, чуть ли не касаясь лицом холодного каменного надгробья. И как только в человеке может умещаться столько горя?

Александр замер в нескольких метрах от могилы. Он смотрел на тоненькую фигурку девушки, сотрясаемую рыданиями, и чувствовал себя бесполезным, нелепым. Чем вот так стоять, лучше бы подойти и постараться ее утешить, но эти сумасшедшие поиски отняли у него последние силы. Невозможно было шевельнуться, сделать шаг, как если бы этот шаг или жест могли перевернуть всю его жизнь…


И вдруг, почувствовав чье-то присутствие, Элен оглянулась и застыла. Может, ей это только чудится? Может, она сошла с ума? Как бы ей ни хотелось, она не могла поверить, что Александр все-таки приехал. Он наконец заставил себя подойти и помочь ей подняться. Но страдания Элен достигли за эти три дня своего предела, и теперь ей казалось, что в сердце осталось место только для одного чувства – ненависти. Она принялась кулаками бить его по груди, выкрикивая оскорбления, и угомонилась, только когда эта внутренняя буря улеглась.

– Ты бросил меня! Это подло! Оставил одну… Я никогда тебя не прощу!

Александр долго гладил ее по волосам, потом обхватил бледное лицо молодой женщины своими руками с длинными пальцами, заглянул в обведенные темными кругами, заплаканные глаза. Он и сам был очень бледен, очень расстроен. Элен он сжимал в объятиях крепко, как испуганную зверушку, со всей любовью, на какую был способен. Только бы она перестала плакать! Тогда Элен получит от него тепло и ласку, в которых она так нуждалась!

Он прижался губами к ее растрепанным волосам.

– Я больше не могу, – прошептал он. – Это выше моих сил. Думаю, такова воля Господа… После твоего звонка я принял решение.

Элен посмотрела на него с недоумением.

– Поверь, это было нелегко, – продолжал Александр. – Поэтому я приехал не сразу… Завтра же я напишу епископу и попрошу о снятии сана. Я хочу, чтобы ты стала моей женой не только перед людьми, но и перед Богом…


Мужчине, сидящему по ту сторону письменного стола, было никак не меньше шестидесяти, однако он выглядел энергичным и подтянутым. Александра он знал давно и очень уважал.

– Я знаю, Александр, что это не сиюминутное решение. И все-таки хорошо ли ты все обдумал?

– Все решено окончательно и бесповоротно, отче!

– Могу ли я узнать, что послужило причиной? – задал епископ следующий вопрос. – Ты всегда был чистосердечен в своем служении…

– Я и сейчас верю, что быть священником – мое призвание, отче. Но я полюбил девушку, она нуждается во мне, и мы оба очень от этого страдаем. Если бы мне было позволено иметь семью, я бы никогда не покинул лоно Церкви. Но это невозможно. Церковь требует, чтобы я сделал выбор.

– Неужели ни один из вас двоих не способен избрать путь жертв и отречения? Церковь нуждается в священниках, Александр! Уходя, ты оставляешь без духовного пастыря ту или иную общину. Ты об этом подумал?

Глядя епископу в глаза, Александр спросил жестко:

– А разве это моя вина? Почему Церковь обрекает своих служителей на муки? Почему?

– Церковь требует от нас смирения и покорности.

– Я не изменю решения, отче, я уже вам это сказал.

– Я так и думал. Что ж, я передам твое прошение в Ватикан. Но предупреждаю: ожидание будет долгим. Два года или три… При том, что ты можешь получить отказ. Полагаю, твое решение причинит тебе еще очень много страданий…

– Я буду страдать так или иначе. Зато Элен не будет.

– Может, и так… – прошептал епископ задумчиво. – Пока не придет ответ, ты будешь исполнять свои обязанности в Пуи-Ферре. Ты вовремя уехал из Вендури, Александр. Твое поведение уже начало вызывать недовольство в общине. Что ж, да поможет тебе Господь…


По телефону Александр вкратце пересказал Элен свой разговор с епископом. Вместе они решили, что не будут видеться, пока не придет ответ. Их любовь для этого достаточно крепка.


В Пуи-Ферре, где Александра никто не знал, его дела складывались наилучшим образом, чего нельзя было сказать об Элен, оставшейся в Вендури. Теперь, когда Франс не было в живых, злые языки уже ничто не сдерживало. О бывшем кюре и дочке ветеринара не сплетничал разве что ленивый. Тайна, которую молодые люди считали скрытой от посторонних глаз, таковой вовсе не являлась. Начались анонимные звонки. Иногда даже ночью трель телефона нарушала тишину в Дё-Вен, и сочащийся ненавистью голос шептал Элен в ухо:

– Стыдитесь, вы совратили нашего кюре!

Элен не находила в себе сил положить трубку и продолжала слушать.

– И Господь вас за это накажет – и на земле, и в аду!

Временами трубка изрыгала одни только оскорбления.


Кончилось это тем, что Элен все рассказала отцу. Анри Монсеваль проявил удивительное понимание. Смерть жены преждевременно его состарила, отняла силы и желание жить. Много времени они с дочкой проводили в разговорах, чего раньше не случалось. Анри рассказывал о том, как строго его воспитывали в детстве, о холодности своих авторитарных отца и матери, выражал сожаление, что не смог стать для собственной дочери таким отцом, какого она хотела и каким он сам хотел быть. Сожалел он и о своей манере скрывать эмоции и проблемы, что доставляло обожаемой Франс столько ненужных огорчений. Почему, ну почему он осознал это только сейчас?

Элен старалась понять его и утешить, как это сделала бы ее мать. В данной ситуации ей приходилось быть сильной, несмотря на то что и она сама отчаянно нуждалась в поддержке.


Телефонные звонки продолжались, а в деревне с Элен больше никто не здоровался.

– Будет лучше, если ты поживешь какое-то время в Париже, – сказал однажды вечером Анри Монсеваль. – И можешь подыскать себе загородный дом, деньги на покупку у нас есть. Так хотела твоя мать.

– Папа, а как же ты?

– Мне лучше побыть одному, тем более что из Прованса я никуда не уеду. Не волнуйся за меня, я справлюсь. В деревне найдется женщина, которая будет готовить мне еду и убирать в доме.


Элен в последний раз навестила могилу матери. Она знала, что в ее отсутствие отец будет часто приходить сюда, чтобы собраться с силами, как они это каждое утро делали вместе. Молодой женщине предстояло дать еще несколько заключительных концертов в окрестностях Парижа. Но теперь ее манила совсем иная жизнь – спокойная, более оседлая, и чтобы рядом обязательно был Александр. «И так будет, – думала она. – Может быть, уже через год… И еще я хочу ребенка. Маленькую девочку!»

Жизнь в Париже представлялась ей теперь очень скучной. Только звонки и письма Александра приносили ей радость. Анри часто приезжал на ее концерты, но всегда возвращался вечерним поездом домой, в Вендури.

Филипп с Кристианой также часто навещали Элен в Париже. Она погостила недолго в их загородном доме в нормандском Ульгате. Элен сразу влюбилась в этот край цветущих яблонь и своеобразных ландшафтов, которые французы называют «бокаж»[13]. Климат в Нормандии был намного влажнее и прохладнее, чем в ее родном Провансе, но небо почти всегда было ясным, а обильная зелень радовала глаз. И она решила, что именно здесь построит свое счастье. Городок находился всего в двух часах езды от Парижа, а это означало, что после концерта она всегда сможет приехать сюда, в свое убежище, в котором в последнее время все острее нуждалась.


Благодаря Кристиане Элен вскоре нашла дом своей мечты – небольшой коттедж в долине, на выезде из Ульгата. Это была простая двухэтажная постройка с фахверковыми стенами и под соломенной крышей, в характерном нормандском стиле. Фасад был обильно украшен лиловыми глициниями, а на крыше, по всей длине конька, тянулась полоска земли с растущими на ней ирисами. Элен никогда такого прежде не видела. Присутствие цветов на крыше ей пояснил мэр городка: цепкие корешки ирисов прорастают в солому и не дают ей расползаться. Еще он сказал, что цену за дом просят вполне приемлемую. Пустым коттедж простоял не очень долго, и, хотя во дворе уже проросли сорные травы, впечатление скрашивала прекрасная живая изгородь из шиповника. Элен она напомнила о матери: Франс обожала розы и шиповник.

Три месяца ушло на оформление бумаг, и к концу июня Элен стала наконец владелицей дома. Конечно же, нужно было кое-что переделать, и Элен с огромным энтузиазмом занялась этим.

Переехать она решила сразу, чтобы самой присматривать за рабочими, делающими ремонт. Пожилой садовник приходил косить траву, окапывать и обрезать деревья, советовал, где высадить цветы, в том числе несколько розовых кустов.

В сарайчике, находившемся в глубине сада, нашлись все необходимые инструменты, а еще – старый велосипед в хорошем состоянии, на котором она пообещала себе ездить как можно чаще.

За домом обнаружилось странное сооружение – два невысоких каменных цилиндра. Цилиндры располагались один в другом так, что образовывали неширокую колею, в которой был вертикально установлен каменный жернов с торчащей из него деревянной осью.

– Это, мадемуазель, гадаж – жернова для перетирания яблок, – пустился в объяснения садовник. – Так что, если захотите, будете пить сидр собственного приготовления!

«Я буду пить сидр с Александром! – подумала Элен. – Наш с ним сидр…»

Она очистила жернова от грязи и сорняков, потом прогулялась по своему яблоневому садику. Плоды были еще совсем зеленые, но урожай все равно обещал быть отличным.


Кухня оказалась очень просторной, и Элен решила сохранить ее чуть старомодную обстановку, в том числе старинный нормандский шкаф, в котором бабушки из поколения в поколение, должно быть, хранили яблочное повидло и мед, и большой резной ларь. Местный столяр помог ей приобрести несколько простых стенных шкафов, стол и две деревянные лавки. Свою большую столовую Элен украсила занавесками с цветочным узором нежных оттенков. Она всегда любила английский стиль, поэтому дополнила интерьер большим книжным шкафом, верх которого был оформлен в виде стрельчатой арки и украшен готическим орнаментом-масверком.