И вот однажды вечером она не выдержала. Предоставив Люка самому себе, она вернулась в отель и набрала номер пресбитерия в Вендури.

– Алло! – отозвался напевный голос Александра. – Говорите громче, я ничего не слышу!

У Элен отняло речь.

– Алло! У вас что-то случилось?

Наконец она проговорила шепотом:

– Это я. Это Элен.

В голосе по ту сторону провода прозвучала радость:

– Элен, где ты? Приедешь к нам на праздник цветов?

– Я в Испании. С Люком. Александр, умоляю… Мне очень плохо. Плохо без тебя.

– Элен, возьми себя в руки! И вместо того, чтобы мечтать, найди себе лучше какое-нибудь занятие! До скорого!

И Александр бросил трубку. Не захотел ничего ей дать – даже радости слышать свой голос…


Каникулы наконец закончились, и в начале октября Элен уже была в Париже. Со временем стало очевидно, насколько они с Люком разные, но бывали моменты, когда Элен казалось, что она его любит. Хотя, может, это был только мираж, отражение едва уловимого сходства между двумя ее мужчинами…

Люк не мог не заметить напряженности, возникшей между ними, и день ото дня становился все более раздражительным. Элен решила первой написать Александру. Просто так, не ожидая ответа. И была удивлена, когда через несколько дней получила от него письмо:


«Элен, ты ждешь от меня слишком много. Ты должна найти силы в себе самой. Ты сможешь. Я уверен, со всеми нынешними затруднениями ты справишься. Я снова хожу в горы, жаль только, что дни сейчас такие короткие. Но нужно находить время для всего, именно это и делает наше существование плодотворным и насыщенным. И мне бы очень хотелось, чтобы к тебе вернулась радость жизни. Ты хочешь счастья, предаешься мечтам, но настоящее важнее, и это о нем нужно думать. Соединяя настоящее с прошлым, мы понемногу строим свое будущее. Постарайся поверить, что оно будет светлым. Я – твой друг, и я тебе помогу».


Слова, которые он не смог или не захотел написать, – какое они имеют значение? Он сказал: «Ты можешь». Значит, она сможет!


Несколько недель они с Александром не общались, потом Элен все-таки ему позвонила.

– Элен, что-то случилось? У тебя грустный голос.

– Я думаю о том, что ты совсем меня забыл.

– Ты не права. Вчера вечером я сел писать тебе письмо и заснул. Так что отправлю его только завтра.

– Если ты засыпаешь, когда пишешь мне письмо…

– Было уже очень поздно, за полночь. Я только что вернулся со сборов. Мы собрали много пожертвований для нашего благотворительного общества. Думаю, ты уже знаешь, что мы приобрели шале, и после ремонта там смогут проводить каникулы малообеспеченные семьи из нашего прихода. Чтобы сделать все как нужно, пришлось влезть в долги. Признаться, на это ушло много сил.

– Когда за что-то берешься, надо идти до конца.

– Ты сейчас говоришь о шале?

– Не только.

– Ясно…

Она стала звонить ему чаще, и через некоторое время Александр позвонил сам.

– Как дела?

– У нас с Люком не все благополучно.

– Я говорил тебе – вы должны расстаться!

– У меня нет на это сил. А ты, чем ты занимаешься?

– Хожу в горы так часто, как могу. Для меня это жизненная необходимость.

– Значит, времени, чтобы приехать ко мне, у тебя не найдется?

– Почему бы и нет? Только…

Он помолчал немного, потом спросил:

– Ты хочешь, чтобы я приехал в Париж?

– Александр, это было бы просто замечательно!

– Это невозможно.

В трубке Элен ясно услышала мелодичный перезвон. Ангелус, она его так любит… Спокойная сельская жизнь, ритм которой задает колокольный звон, тихие вечера, прогулки… Эта жизнь идет своим чередом, без малейшего ее участия. При мысли об этом у Элен защемило сердце.

– Александр, я тоже написала тебе письмо, – сказала она в трубку.

– Правда? Я его еще не получил.

– Не думаю, что я его отправлю.

– Тебе решать…

– Я писала о любви… Ты бы все равно меня не понял. Я занимаю не слишком много места в твоем сердце.

– Элен, ты заблуждаешься. Просто любовь бывает разной.

– И ты, конечно же, любишь во мне творенье Божье?

– Именно это я и подразумеваю, когда говорю о любви.


Через пару дней она получила обещанное письмо:


«Ты должна понять, какой смысл я вкладываю в слово “любовь”. Я не хочу своими словами или поступками причинять тебе лишние страдания, поскольку с уважением отношусь к твоей – и своей собственной – свободе. Не воспринимай эти мои слова как приговор. Наоборот, я надеюсь, что это поможет тебе открыться жизни. Некоторые наши поступки приносят боль. По мере сил я буду помогать тебе справляться с трудностями».


Два месяца до Рождества… Париж казался Элен промозглым и серым. С Люком они виделись лишь от случая к случаю. Попытка жить вместе позорно провалилась, зато с Александром они стали перезваниваться и переписываться еще активнее. Решение было принято: по завершении концертного тура она возвращается в Вендури. Все мысли Элен сейчас были о матери, и новогодние праздники она была намерена провести с ней. В последнее время девушка не могла отделаться от смутной тревоги. Это правда, уже несколько месяцев самочувствие Франс оставляло желать лучшего, но все чаще собственные опасения, словно черная тень, омрачали мысли Элен – мучительное предчувствие опасности, о которой никто, кроме нее, не догадывается…


Не прошло и получаса после завершения последнего концерта, как Элен уже сидела в поезде.

На следующий день вечером Франс, как обычно, пришла пожелать дочери спокойной ночи и присела на край кровати. Элен сама завела доверительный разговор. Рассказала матери, почему так долго не ехала домой, и о своих отношениях с молодым священником, и о том, что любит его. Объяснила, почему считает, что ее чувства взаимны, хотя сам Александр не произнес на этот счет ни слова. Франс способна была все понять. Она могла выслушать и дать совет и при этом никогда не осуждала дочь и не пыталась ей приказывать.

Выслушав Элен, она сказала просто:

– Боюсь, у этой любви нет будущего. Но тебе лучше знать… Тебе самой выбирать, жить в страданиях, которые это чувство тебе принесет, или сразу от него отказаться.


Через несколько дней Анри Монсеваль уехал на конгресс. Оставшись одни, Элен с матерью не расставались ни на минуту. Несмотря на декабрьские холода, они помногу гуляли. За окнами особняка Дё-Вен бушевал мистраль, но погода стояла очень солнечная. Элен не раз приходило в голову, что серость и монотонность, которые так отравляли ей жизнь, остались там, в Париже. Что до Александра… Он знал, что она приехала, но уже в который раз не искал с ней встреч. Элен последовала его примеру, причем особенных усилий с ее стороны не потребовалось. Возможно, потому, что до пресбитерия было рукой подать…


Однажды вечером, после ужина, когда мать с дочерью как раз переходили из столовой в гостиную, чтобы посидеть у камина, Франс вынуждена была присесть на канапе. Лицо у нее стало белым как мел.

Через десять минут приехал семейный врач. Приступ стенокардии не представлял особой опасности для здоровья, но предосторожности ради он все-таки решил отправить Франс на обследование в больницу, в Сен-Рафаэль. Уже в машине скорой, сидя рядом с матерью, которая старалась ободрить ее улыбкой, Элен снова испытала то странное чувство, от которого в Париже у нее так болезненно что-то сжималось в груди. Предчувствие беды? «Вот почему меня так тянуло домой!» – думала она, вглядываясь в безмятежное лицо матери. А за окном между тем стояла чернильно-черная ночь и завывал ветер… Александр приехал в отделение неотложной помощи через несколько минут после «скорой» – Элен успела позвонить ему перед отъездом. Его ответ был кратким: «Я приеду прямо в больницу».

И вот теперь, положив руку ей на плечо, он старался ее успокоить:

– Элен, не надо так волноваться! Не думаю, что это серьезно.

Медсестра на каталке отвезла Франс в реанимационное отделение и закрыла за собой дверь. Через некоторое время она вернулась в сопровождении интерна.

– Ничего особенно страшного, – сказал молодой врач. – Но несколько дней мадам Монсеваль проведет в больнице, чтобы мы могли ее обследовать и назначить лечение. Сейчас ей нужен покой, поэтому с посещениями придется повременить.

– Доктор, вы не считаете, что мне лучше остаться здесь и подождать? – напористо спросила Элен.

– В этом нет нужды, мадемуазель. Ваша мать вне опасности, я вас уверяю. Главное для нее сейчас – это покой. Ей надо отдохнуть.

Александр покровительственно обнял девушку за плечи:

– Едем, Элен! Мы не можем тут оставаться. Я отвезу тебя домой.


Сидя лицом к лицу в гостиной Дё-Вен, они какое-то время просто молча смотрели друг на друга. Оба были взволнованы, и на то было сразу две причины: беспокойство о Франс и радость встречи. Элен была счастлива, что Александр снова рядом, но очень скоро тревога заставила ее забыть обо всем на свете.

– И я даже не знаю, как связаться с отцом! – воскликнула она в отчаянии.

– Элен, уже очень поздно. Тебе надо отдохнуть. Если хочешь, я останусь с тобой. Кресло – это все, что мне нужно. Но в пять утра мне придется уйти.

– Я постелю тебе в гостевой спальне, – сказала она, не осмеливаясь поднять на него глаза.


«Александр! Александр! – мысленно восклицала она. – Как мне забыть твои черные глаза? Почему ты с такой легкостью читаешь мои мысли?»

От беспокойного сна она пробудилась, потому что услышала что-то похожее на призыв: «Элен! Ты нужна мне. Иди ко мне!»

Еще не до конца проснувшись, девушка включила ночник. Четыре утра… Еще час, и им с Александром придется расстаться. Неведомая сила заставила ее подняться по лестнице, ведущей к гостевой комнате. Она тихонько толкнула дверь.

– Александр, ты спишь? – спросила шепотом.

– Нет, Элен. Я проснулся и почувствовал себя странно… Как если бы…

– …ты хотел, чтобы я пришла?

– Не говори так, Элен. Не надо.

– Можно я лягу рядом?

– Если хочешь, – выдохнул он.

Элен скользнула на кровать и устроилась так, чтобы его не касаться, но она ясно ощущала жар его тела. Он протянул руку, нежно обнял ее за плечи, и она мгновенно прильнула к его груди. Так же, как там, на холме у придорожного креста… Но на этот раз Александр не был таким напряженным – наверное, потому что еще находился в полусне. Или, быть может, все дело в желании, которое пусть бессознательно, но влекло их друг к другу? Они долго лежали вот так, неподвижно и молча, прислушиваясь к ночным шорохам. Потом дыхание Александра стало размеренным. Через некоторое время Элен тоже задремала.


Было уже почти шесть утра, когда едва слышный стон разбудил Элен. Александр был тут, прямо над ней. Он приподнялся так, чтобы ее не задеть, и пожирал взглядом ее лицо. Черты его были искажены, как от боли, на лбу выступил пот. Несложно было понять, каких нечеловеческих усилий ему стоило сдерживаться. Она попыталась привлечь его к себе.

– Зачем так мучить себя, нас? Александр, иди ко мне!

Он упал на постель с ней рядом и заплакал.

– Элен, прости! Прости меня! Я не должен был этого делать, даже в мыслях не должен был! Это не может так продолжаться! Нам надо расстаться. Окончательно, слышишь?

– Александр, ты мне очень нужен! Прошу, не оставляй меня, пожалуйста, – бормотала девушка, заливаясь слезами.

Молодой священник замер в нерешительности – борьба у него в душе вспыхнула с новой, мучительной силой.

– Мы останемся друзьями, это я тебе обещаю. Но так искушать дьявола… Нет, этого больше не будет! Элен, я не имею на это права. Прощай, мне пора. Звони и приходи в любое время, когда я тебе понадоблюсь. Я должен уйти…


Через несколько дней – состояние Франс, которая вернулась в Дё-Вен, уже не внушало особых опасений – Элен вышла на тропинку, ведущую к городку. Смеркалось. Александр был дома один. Он сидел за столом, заваленным папками, и был настолько погружен в чтение какого-то документа, что заметил гостью, только когда она встала прямо перед ним.

– Элен! Какой сюрприз!

– Я вижу, ты очень занят…

– Вот, просматриваю личные досье моих прихожан. У многих молодых людей сейчас проблемы, и я стараюсь делать пометки по мере развития событий, это помогает мне понять… Не зря же священников называют врачевателями душ, – добавил он с насмешливой ноткой в голосе. – Хочешь, покажу тебе твое?

Элен побледнела как полотно. Ощущение было такое, что еще мгновение – и она задохнется. Она схватила папку и стала быстро ее перелистывать. Здесь были все ее письма, фотография, которую она когда-то ему посылала, и несколько пометок, начертанных рукой Александра, но прочитать их она не могла, потому что глаза застилали слезы. Гневно сверкнув глазами, она швырнула папку на стол.

– Ты не имел права! Это отвратительно! Досье на Элен Монсеваль? Неужели для тебя я – только подборка писем и газетных статей?