Начала она с Сомерсета, с того момента, когда мать неожиданно, когда Марсии исполнилось восемнадцать, определила ее в монастырь. Затем рассказала о том, как отец открыл ей тайну финансового контракта с матерью, условия которого не позволяют ей уехать от него.

— Бедная девочка, — тихим голосом сочувственно произнес Малколм, когда она закончила свой печальный рассказ. — Это самый дьявольский план, о каком мне доводилось когда-либо слышать. Если вы все же сбежите от него в Англию, он сможет существовать на то, что у него есть?

— Если мне посчастливится раздобыть деньги и сбежать, как вы предлагаете, боюсь, он без меня просто умрет голодной смертью. Мне двадцать четыре, вернее, скоро будет двадцать пять, а в руках у меня еще не было суммы большей, чем сто франков, которую я могла бы считать своей.

— Итак, брак для вас — это единственное спасение, — заметил Малколм. — Господи, что за ужасная судьба.

Марсия повернулась и посмотрела на него. Неожиданно побледнев, торопливо, порывисто и вместе с тем твердо произнося каждое слово, она вдруг спросила:

— Вы могли бы жениться на мне? Вы сказали, что овдовели. Вас совсем не обременит, если я ненадолго стану вашей женой. Потом вы можете развестись со мной, или я сама подам на развод. Это мой единственный шанс... Но если я буду вам нужна, я сделаю все, что вы пожелаете.

Малколм был настолько поражен, что не сразу смог ей ответить, а лишь смотрел на нее в полном молчании.

Внезапно он понял, что Марсия не шутит. Забыв о гордости, в полном отчаянии она решилась обратиться к нему за помощью. Он заметил, как побелели ее сцепленные на коленях руки и только что белое, без кровинки лицо начала заливать краска стыда.

Если б все это произошло вчера, он бы просто рассмеялся, решив, что она шутит или что это хорошо продуманный ход, часть их с отцом плана.

Но сегодня он верил ей и искренне сочувствовал.

— Дорогая моя, — наконец нарушил он неловкое молчание, — вы не понимаете, что говорите! Вы молоды, красивы, вас ждет лучшая судьба, и вам незачем прибегать к крайним мерам.

— Вы не понимаете, — устало сказала Марсия и отвернулась. — В вас я встретила единственного порядочного человека. Остальные же...

Она устало махнула рукой.

— Папа подбирает их в барах, на теннисных кортах или в казино, и большинство из них считают, что он делает это, чтобы развлечь их.

— Но так не может продолжаться, — слабо и неуверенно возразил Малколм.

Он не знал, что ей сказать и как помочь.

— Да, я знаю, — покорно согласилась Марсия, а затем торопливо добавила: — Я сожалею о том, что сказала. Простите меня и забудьте. Просто сегодня я поняла, что больше не могу, а вы были так добры к нам, развлекали нас и ничего не требовали взамен.

Марсия встала, а когда он тоже поднялся, она, повернувшись к нему, рассмеялась. В ее невеселом смехе было что-то жалкое.

— Мне так стыдно, — промолвила она.

— Не говорите глупости! — остановил ее Малколм, ибо сам был не менее смущен. — А теперь я отвезу вас домой, и мы больше не будем об этом говорить.

Подхватив ее пальто, висевшее на спинке стула, он усадил девушку в такси, которое вскоре доставило их к темному подъезду пансиона.

— Спокойной ночи, — пожелал он Марсии на ступеньках крыльца. — Спите спокойно и не думайте ни о чем. Рано или поздно решение придет само собой. В конце концов каждый из нас когда-нибудь выходит на свободу из своей тюрьмы.

Девушка стояла ступенькой выше, лицо ее казалось очень бледным при свете одинокого уличного фонаря.

— Вы были очень добры, — снова повторила она, а потом, склонившись, поцеловала его в щеку. Прежде чем Малколм опомнился и понял, что произошло, Марсия уже закрыла за собой дверь.

Он расплатился с шофером такси и, сунув руки в карманы, медленно зашагал в сторону моря. Волны с тихим шелестом набегали на песок.

Предавшись воспоминаниям, Малколм видел перед собой образ Элизабет, и вместе с тем ему трудно было забыть страдальческое бледное лицо Марсии и ее судорожно сжатые руки.

Марсия была смелой девушкой; не каждая из ее сверстниц при таких обстоятельствах отважилась бы предложить мужчине, который намного старше ее, на ней жениться.

Может быть, стоит поговорить завтра с полковником и убедить его дать дочери свободу? Пожалуй, надо попробовать, размышлял Малколм. Ничего не говоря Марсии, он может попытаться предложить ее отцу какие-нибудь сто пятьдесят фунтов в год при условии, что он даст Марсии возможность начать самостоятельную жизнь.

У Малколма и в мыслях не было сделать Марсию в какой-то степени зависимой от себя, и здравый смысл заставил его скептически отвергнуть подобную филантропию. Какое ему, в сущности, дело до судьбы девушки, отец которой был явным бездельником и мотом, и кто знает, не пойдет ли и дочь по его стопам?

Возможно, все это спланировано, говорил он себе.

Но интуитивно чувствовал, что Марсия — честная и невинная девушка и соблазны Ривьеры еще не испортили ее.

«Такой отец заслуживает хорошей порки на конюшне», — в сердцах подумал он.

Но тут же осознал, сколь нелепо тратить свой гнев на такого человека, как полковник. Это не поможет изменить ни его флегматичный характер, ни полное нежелание и неспособность трудиться и честно зарабатывать себе на жизнь.

«Черт побери, но я все-таки должен как-то помочь ей!» — думал он.

И тут Малколм подумал, что ему следует поговорить об этом с Элизабет и попросить у нее совета.

Теперь он знал, что она никогда не отказывает в помощи человеку, попавшему в беду, и про себя решил быть таким же. Марсия обратилась к нему со своей бедой, и он должен помочь ей.

За один только день, думал он, под влиянием Элизабет он проникся идеей служения ближнему.

Перед сном мысли его были только об Элизабет. Он снова видел, как она стоит на веранде, запрокинув голову, и к ее протянутым рукам слетаются голуби.


Марсия стояла за дверью и прислушивалась к удалявшимся шагам Малколма; вот он спустился с крыльца, пересек тротуар и пошел к такси.

Ей было слышно, как он расплатился с шофером и зашагал по улице в темноту ночи, как это делает мужчина, если он чем-то обеспокоен или хочет побыть один.

Когда шаги его затихли, она устало пересекла слабо освещенный холл. Поднявшись в свою комнату, Марсия бросила пальто на кровать и, подойдя к окну, широко раздвинула темно-зеленые портьеры и посмотрела на пустую ночную улицу.

Она не надеялась увидеть уходящего Малколма, но ей хотелось вдохнуть полной грудью тот ночной воздух, которым дышал он, и ощутить вкус свободы, которая была у него и которой она так завидовала.

Именно о такой свободе она просила его сегодня вечером, считая брак возможностью избавиться от всего, что было ей так ненавистно.

Раньше, много лет назад, она верила, что замужество — это любовь. Сейчас же, в полном отчаянии, потеряв иную надежду на избавление от угнетающего ее образа жизни, она искала в браке то, что некогда искала ее мать, — возможность убежать от всего, что опостылело.

Если бы Глэдис Флетчер знала, на какие унижения обрекла свою дочь, она, возможно, не была бы столь бессердечна к ней и изменила бы свое жестокое решение, накрепко связавшее судьбы отца и дочери.

Однако Марсия не верила в то, что ее мать способна понять ее.

Второй брак для Глэдис Флетчер оказался подарком судьбы. Живя теперь в мире, к которому всегда тяготела, она не сможет понять стремления молодой девушки быть независимой от мужчин, их опеки и защиты.

Если бы Марсия попыталась объяснить матери, что намерена сама зарабатывать на хлеб, быть во всем самостоятельной и даже готова жить в полном одиночестве и только в Англии, та сочла бы, что Марсия просто истеричка. Глэдис не мыслила себе жизни без мужчины, поэтому никогда не смогла бы понять дочь, которая думала иначе.

За годы жизни на Ривьере Марсия все же обрела друга.

Весной в Канны ежегодно приезжала известная английская писательница. В своей вилле в горах с видом, на город и море она отдыхала и обдумывала сюжет очередного романа. Она была немолода, и ее жизнь шла по строго заведенному ею распорядку. Сколько бы она ни разъезжала, посещая места, расписанные по месяцам, все знали, что если она задумает посетить Канны, то сделает это первого февраля и так же точно покинет город первого апреля.

Состарившись, писательница полюбила собак.

— Они никогда не разочаровывают, — повторяла она не раз. Именно благодаря маленькой беленькой собачке какой-то особой породы в жизнь Марсии вошла эта женщина.

Собаку сбило проезжавшее такси, и Джасмин Френч растерянно стояла над ней, пока ей на помощь не пришла Марсия.

Подняв с мостовой собачку, она с милю пронесла ее на руках в поисках ближайшего ветеринара, который, осмотрев животное, успокоил их. Собачка не очень пострадала, лишь получила несколько ушибов, сказал он, пару дней покоя, и она оправится.

Марсия проводила мисс Френч до ее виллы и была приглашена на чашку чая, за которой последовала необычайно интересная беседа, какой у нее в жизни еще не было.

Они говорили о книгах и Англии.

Марсия успела прочитать несколько романов Джасмин Френч и была знакома с ее книгами о сельской Англии.

Ни один автор, каким бы пожилым и мудрым он ни был, не может устоять перед похвалой и восхищением в глазах юного впечатлительного читателя, да еще если восхищение граничит почти с обожанием.

Мисс Френч говорила, а Марсия слушала. Так вошли в обычай их чаепития под сенью деревьев в саду виллы мисс Джасмин Френч.

За весь год Марсия не написала ни единого письма своему новому другу, но утром первого февраля, в день своего приезда, мисс Френч получила букет нежно-розовых роз. Карточки, от кого они, не было, но, расспросив сторожа виллы, писательница без труда догадалась, кто прислал ей цветы. На следующий день она села и написала своим аккуратным и красивым почерком приглашение Марсии навестить ее. Она, правда, опасалась, что за год пребывания на Ривьере девушка могла измениться в худшую сторону, и была рада, когда убедилась, что этого не произошло.

Марсия, пожалуй, стала чуть более сдержанной и молчаливой, избегала говорить о себе и отце, однако по-прежнему восхищалась мисс Френч и готова была на нее молиться.

За два месяца пребывания писательницы в Каннах они часто встречались, и Марсия никогда еще не была так счастлива.

У нее был друг, с которым она могла говорить на родном языке, кто знал так много о книгах, любил лошадей и считал, что туманный и ветреный день в Англии стоит дороже нескольких месяцев солнца в любой части мира.

Джасмин Френч не пыталась убеждать Марсию смириться со своей судьбой, наоборот. Она раздувала в ее душе, сама того не ведая, огонь протеста. Ее яркие образные рассказы заставляли девушку вспоминать о родной Англии то, что она, казалось, совсем забыла.

За все годы их знакомства Марсия, однако, так и не доверилась своему другу полностью. Джасмин Френч много знала о ней из местных сплетен и разговоров, но, уважая молчание Марсии, не задавала вопросов.

Малколм был первым человеком, кому Марсия сказала, хотя сдержанно и коротко, о своей нелюбви к Каннам и желании уехать отсюда как можно скорее.

Сначала она не могла понять, что вызвало в ней в первую же их встречу такую неприязнь к Малколму. Она почувствовала ее сразу же, когда вошла в бар отеля и увидела, как отец, беседуя с вновь прибывшим джентльменом, пытается добиться его расположения.

Потом, при более близком знакомстве, она поняла, что Малколм, а вовсе не отец и его поведение, заставляет ее испытывать жгучее чувство стыда, переходящее в настоящий гнев. Никому еще полковник не излагал своих планов и идей с такой откровенностью.

Когда они однажды возвращались в пансион после очередного ужина с Малколмом, ее отец с видом победителя неожиданно воскликнул:

— Вот человек, за которого ты должна выйти замуж.

В то мгновение в сумерках он показался ей сумасшедшим.

Именно тогда он наконец сказал ей, не прямо и откровенно, а как всегда, уклончиво и с недомолвками, что ее брак — это единственный выход из положения, в котором они оба оказались.

Отец намекал ей на это и раньше, его надежды не были для нее секретом, но теперь, когда полковник отважился сказать об этом открыто, неприязнь между отцом и дочерью только усилилась.

Что сказано, того не воротишь, и слов не возьмешь обратно. Но с этого момента оба стали чувствовать какую-то тягостную неловкость. Это убеждало Марсию, что с отъездом Малколма из Канн их с отцом жизнь станет еще более невыносимой.

Ужаснувшись откровенному высказыванию отца, яростно, всем своим существом протестуя против сложившейся ситуации, Марсия стала держаться еще более холодно и отстраненно в обществе Малколма.