– Ее младшая дочь умерла. Ей сказали, что Стивен в критическом состоянии. Она должна была что-то предпринять, чтобы защитить Ханну.

– Даже если у меня получится убедить всех в том, что она ангел во плоти, ее все равно могут арестовать, а потом и срок дать. Особенно если тот парень умер. Если обвинение докажет, что она дала ему таблетки, зная, что он выпил в тот вечер и что он сядет за руль… Ну, мне очень не хочется это говорить, но в лучшем случае это тянет на непредумышленное убийство.

– В худшем – на предумышленное.

– Я не знаю. Я не криминальный журналист. Но давай не будем забегать вперед. Скажи-ка мне еще раз по буквам его имя. Я попробую что-то узнать и перезвоню.


Я был бы очень рад, если бы одновременно с улучшением состояния здоровья Нино Гейнса улучшилось и положение других обитателей Сильвер-Бей, но, увы, это было не так. Протесты для публичных слушаний подавались и, как и следовало ожидать, в большинстве своем отклонялись. В газетах уже начали писать не о том, начнется ли застройка, а о том, когда она начнется. И, как бы подтверждая необратимость этого процесса, вокруг намеченного под строительство участка вырос забор. Плакаты на заборе обещали «невероятные возможности для инвестиций в дома на две, три и четыре спальни, которые станут частью уникального комплекса отдыха и развлечений».

Я читал это, и мне становилось дурно, потому что это было частью моего предложения. Сверкающий забор высотой в двенадцать футов был неуместен на пустынном пляже и только подчеркивал возраст «Сильвер-Бей». Теперь облупившаяся краска и отвалившаяся штукатурка стали как бы знаками отличия отеля. Он стоял рядом с просмоленным сараем, как безмолвный часовой ушедшей эпохи, когда отели были местом, где можно было найти укрытие или просто жить, а не уникальным местом для развлечения и отдыха или блестящей возможностью для инвестиций.

Как-то утром я наблюдал за прибытием очередного транспорта, неизвестные люди с планшетами бродили вокруг и разговаривали по телефонам. Обернувшись, я увидел, что рядом стоит Кэтлин. В ее глазах это наверняка было вторжением. После многих лет уединенной жизни на заливе теперь перед ней была перспектива видеть нескончаемый поток чужаков на пороге своего дома.

Кэтлин молча наблюдала за приехавшими людьми, лицо ее было суровым.

– Ну и когда нам паковать вещи? – спросила она, не поворачивая ко мне головы.

У меня свело желудок.

– Это еще не конец, Кэтлин, – сказал я.

Она промолчала.

– Даже если мы проиграем битву против застройки, мы сможем еще многое сделать, чтобы минимизировать потери для твоего отеля. Я разработаю бизнес-план. Можно обдумать варианты реконструкции…

Кэтлин положила руку мне на плечо, и я замолчал.

– Я очень уважаю тебя, Майк Дормер. И уважала бы еще больше, если бы могла рассчитывать, что ты скажешь мне правду.

Что я мог ей сказать? Йоши связалась с организациями по охране китов и дельфинов, те обещали в ближайшее время опубликовать доклад о негативном влиянии шумов на животных семейства китообразных. Йоши сделала запрос, не смогут ли они включить в доклад пункт о вреде моторных лодок и гидроциклов. Мы написали петицию и собрали около семнадцати тысяч подписей. Создали веб-сайт, который посещают несколько сот человек в день и куда со всего света присылают сообщения в нашу поддержку. Связались с другими сообществами по защите китов, и они также отправили в городской совет Сильвер-Бей письма с протестами против застройки.

После уроков Ханна связывалась по электронной почте с другими школами и пыталась привлечь их учеников на нашу сторону. Мой компьютер почти полностью перешел в ее владение, а я часами по телефону агитировал местных жителей. Я последовал совету сестры и старался действовать и на местном уровне, и на государственном. Но кажется, толку от этого было мало. Все чаще появлялись люди в деловых костюмах и строители в касках. Местная газета призывала местных торговцев принять участие в «новом захватывающем проекте». На двух пустых магазинах появились вывески «Продается», – видимо, хозяева пытались капитализировать свою близость к участку застройки.

Я тряхнул головой:

– Нет, это еще не конец. – В этом я пытался убедить и себя тоже.

Кэтлин развернулась и устало зашагала прочь.

– Твои бы слова да Богу в уши, – бросила она мне через плечо.


Как и предполагалось, «Гордость Ханны» с запутавшимся в блуждающих сетях рулем в ту ночь пошла ко дну. Мне было невыносимо смотреть на прозрачные воды залива. Море проглатывало лодки целиком, они исчезали без следа, словно их никогда и не было. Ни маленькой лодки, ни сетей, ни мертвых рыб. После того как выяснилось, что лодка Ханны затонула, о ней уже больше никто не заговаривал. Думаю, Грэг все еще чувствовал угрызения совести из-за того, что невольно способствовал тому, что Ханна оказалась на волосок от гибели. Как и я, впрочем. Слишком легко было представить ее там, в маленькой, запутавшейся в сетях лодке.

А потом как-то за завтраком Лиза вдруг объявила, что собирается подыскать лодку для Ханны.

– Что?

Она не сказала «Гордость Ханны».

– Я подумала, что ты уже достаточно взрослая, и попросила Питера Сойера, чтобы он, если что-то появится, дал знать. Небольшой катер, как у Лары. Но ты будешь брать уроки. И если я узнаю, что ты хоть раз вышла в море, не предупредив меня, – можешь с ней попрощаться. Больше у тебя лодки не будет. Никогда.

Ханна выронила ложку, подпрыгнула на месте и бросилась к матери на шею.

– Я никогда никуда не пойду без твоего разрешения, – обещала девочка. – Я всегда буду тебя слушаться. Правда. Спасибо, мамочка.

Она сжимала маму в объятиях и прыгала от радости, а Лиза пыталась сделать строгое лицо.

– Я тебе доверяю, – сказала она.

Ханна кивнула, глаза ее сияли от счастья.

– А я могу позвонить Ларе и рассказать ей?

– Ты увидишься с ней через полчаса.

– Ну пожалуйста.

Не дождавшись ответа, Ханна умчалась. Мы слышали, как она проскакала по коридору, а потом раздался ее звонкий голос.

Лиза опустила глаза, как будто ей было неловко за то, что она вдруг кардинально изменила свою позицию.

– Ханна живет у моря. Когда-нибудь ей все равно надо будет научиться управлять лодкой.

– Что верно, то верно, – согласилась Кэтлин и снова повернулась к плите. – Питер подыщет ей хорошую лодку.

– И потом, – Лиза на секунду встретилась со мной взглядом, – это разумное решение. Я не всегда буду рядом, чтобы за ней присматривать.


Мы с Лизой не говорили о нас. Я знал, что между нами есть связь, хотя по негласному договору мы не демонстрировали свои чувства. Началась южная миграция, пусть и слабенькая, но все же. Я иногда, когда мне надо было отдохнуть, выходил в море с Лизой. Сидел тихо и смотрел, как она уверенно двигается по палубе. Мне нравилось слышать, как меняется ее голос, когда она рассказывает о китах, нравилось, как она управляет лодкой, как между делом с любовью почесывает Милли за ухом и как радостно вскрикивает, увидев фонтанчик воды. Я остро чувствовал ее близость, когда она проходила мимо меня, или когда поворачивала штурвал, или когда наклонялась через поручни и смотрела за борт. Лиза так естественно существовала на лодке, как будто была с ней единым целым. По иронии судьбы из-за кампании протестов пассажиров стало больше, но для меня на «Измаиле» были только мы с Лизой. Я не видел никого, кроме нее.

И конечно, Ханна. Я любил Ханну, и это было продолжением моей любви к ее матери. А еще я испытывал огромное желание защитить ее. Я понимал Лизу, понимал, почему она готова все отдать ради того, чтобы жизнь дочери была спокойной. Ханна знала о нас, но ничего не говорила. И когда она заговорщицки улыбалась или тихонько пожимала мне руку, у меня горло сжималось от ее доверия, такого детского. Я хотел остаться в ее жизни, если бы Лиза мне это позволила.

Я не говорил слова любви, но это чувство жило в каждой клетке моего тела, оно не покидало меня ни на секунду и окружало, как морской туман. И Лиза стала другой, она чаще улыбалась, иногда вдруг краснела, и все это подсказывало мне, что она чувствует то же, что и я. Эта женщина, которая перенесла столько потерь, которую так жестоко предали, поверила мне и открыла свое сердце.

Все это время Лиза тихонько приходила ко мне по ночам, а я в полумраке откидывал одеяло и принимал ее в свои объятия. Она касалась кончиками пальцев моего лица и смотрела так серьезно, как будто не верила, что это мое лицо, а я понимал, что в этот момент так же серьезно и как будто не веря в происходящее смотрю на нее.

Не думаю, что когда-нибудь был счастливее, чем тогда. Это предвкушение ее прихода; слышать, как она говорит внизу с Кэтлин и Ханной; как она закрывает за собой дверь в ванную; пожелания спокойной ночи; чувство, что еще немного – и она будет моей… Догадывалась ли Кэтлин о том, что между нами происходит, я не знал, но она, конечно, многое подмечала. Однако все свое внимание Кэтлин уделяла мистеру Гейнсу. Его надо было забрать из больницы и помочь ему в дальнейшем.

А Лиза делала меня счастливым. Я любил в ней все: ветер в волосах, легкий привкус соли на ее коже, эти уже ставшие белыми от времени шрамы, веснушки, ее глаза. Когда я занимался с ней любовью, тонул в ее глазах, она была всецело моей. И боже, как я был ей за это благодарен.

Однажды ночью в тихой беседе Лиза призналась, что с рождением ребенка в твоей жизни появляется страх и любовь, с которыми ничто не сравнить. Теперь я это очень понимаю. В моей жизни появилась Лиза, и я даже мысли не допускал, что могу ее потерять. Случалось, ночью я лежал без сна, смотрел на Лизу и пытался представить ее в тюрьме, в холодной серой стране, в тысячах миль от Сильвер-Бей, где рядом с ней не будет друзей и любящих людей. Но у меня ничего не получалось. Эта картинка просто не укладывалась у меня в голове. Лиза смеялась, когда я так говорил.

– Со мной все будет в порядке. – Она утыкалась лицом мне в плечо и обнимала.

Для меня это было как благословение.

– Не представляю тебя далеко от моря.

– Я не кит, я могу выжить без моря. – По голосу Лизы было слышно, что она улыбается.

Только мне почему-то не верилось в то, что ей это по силам.

– Я помогу заботиться о Ханне, – сказал я. – Если хочешь.

– Я не ждала, что ты это скажешь.

– Я о ней позабочусь.

– Но мы же не знаем, сколько меня здесь не будет.

– Тем более я должен остаться.

Наступила тишина. Я слышал ее дыхание. Когда она снова заговорила, голос у нее срывался:

– Я не хочу… Я не хочу, чтобы Ханна потеряла еще одного близкого человека. Не хочу, чтобы она привязалась к тебе. Ведь может случиться так, что через несколько лет ты поймешь, что это для тебя слишком. Я имею в виду ожидание.

– Ты правда так думаешь?

– Человек не всегда знает, на что способен, – ответила Лиза и немного помолчала. – Я через это прошла и знаю лучше других. И ситуация нестандартная.

Я лежал и обдумывал ее слова.

– Если захочешь уехать, я не стану тебя винить, – тихо сказала Лиза. – Ты был нам… хорошим другом.

– Я никуда не уеду.

После того как я это сказал, в комнате воцарилась новая атмосфера, исчезла зыбкость, появилась уверенность. Я сказал это не задумываясь, просто произнес вслух то, что было честным отражением меня, того, что я чувствовал. Я взял Лизу за руку и погладил ее пальцы.

– Ханне очень будут нужны друзья, – дрогнувшим голосом сказала она.

В коридоре поскуливала во сне Милли. Я держал Лизу за руку, пока не почувствовал, что самый трудный момент миновал. Я понимал, что Лиза старается не думать о дочери, пытается отстраниться, чтобы все сделать правильно. В такие минуты я всей душой хотел принять ее боль на себя.

– Ты не обязана это делать, – в сотый раз повторил я.

Лиза поцелуем заставила меня замолчать.

– Знаю, тебе трудно это сознавать, но я чувствую, что наконец что-то делаю. Впервые в жизни я контролирую ситуацию. – Было понятно, что она улыбается и гордится собой. – Я у штурвала.

– Мой капитан. – Я крепче прижал Лизу к себе.

– Я стараюсь. – Лиза вздохнула и обхватила меня ногами.


Сестра позвонила в то утро в четверть четвертого, она вообще не очень обращала внимание на разницу во времени. Лиза пошевелилась во сне, а я на ощупь нашел свой мобильный.

– Привет, какую тебе новость сообщить первой: плохую или хорошую?

Я приподнялся на локте, потер глаза и ответил сонным голосом:

– Не знаю. Все равно.

– Хорошая новость: он еще жив и я его нашла. Потребовалось время, потому что у него теперь двойная фамилия. Думаю, вторая фамилия жены. Старушка умерла, это нам на пользу, меньше людей подтвердит его версию. Все это означает, что твоей девушке не будет предъявлено обвинение в убийстве.