— Вот дерьмо! Ненавижу такие разговоры, — не сдержался Норт. — Типично женская логика.

— Но ты же сам его начал. Послушай, Норт, то, что случилось в Венеции, должно было там же и закончиться — в тот день, когда прекратилась забастовка. Ты такой человек, что не выносишь бездействия. Поэтому-то между нами все и произошло. Но прошло уже несколько недель, и тебе это прекрасно известно. Зачем ворошить золу? Я ухожу, и тебе придется обойтись без меня. Ничего, ты сумеешь!

— Ты, черт подери, права. Я сумею!

Теперь он был в полной ярости, этот человек, которого никогда никто не подводил и уж тем более не бросал. Если нужно было кому-то уходить, то уходил всегда он. И на своих собственных условиях. Уходил с такой легкостью, словно срывал созревший плод. Прирученные им звери не смели огрызаться и никогда, ни разу не покидали клетки без его разрешения.

— Ничего, обойдемся… твою мать! — проорал он.

— У меня нет другого выхода. Поверь мне!

— Черта с два, нет!

Дэзи посмотрела на него с сочувствием. Она знала, что поступила правильно, не выдав тайны, не объяснив причин, заставивших ее принять предложение «Элстри». Та самая интуиция, которая там, в Венеции, в момент их близости удерживала ее от разговоров о самой себе и понуждала ограничиваться поверхностными ответами на его вопросы, по-прежнему подавала ей предупредительные сигналы. Норт был слишком суровым, слишком жестким и слишком поспешно отбрасывал все то, что не отвечало его представлению о совершенстве. Даже занимаясь с ней любовью, он почти не менялся в эти часы — или, во всяком случае, она этого не замечала. В нем не было глубинной нежности. Он всегда оставался напряженным как струна и не желал делать поблажки человеческой уязвимости. Он был лишен дара любви и понимания. Дэзи не хотела говорить об Амабель или Даниэль, чтобы, воспользовавшись ситуацией, оказать на него эмоциональное давление и добиться его прощения. Она не могла позволить себе обнажить перед ним свои личные проблемы ради того, чтобы добиться его согласия на то, на что у нее были собственные основания и права.

Дэзи стояла не двигаясь лицом к лицу с Нортоном, терпеливая, спокойная, ничего не требующая, но такая непреклонная и с таким чувством собственного достоинства, да еще во всеоружии своей красоты, что он вынужден был пустить в ход последнюю козырную карту.

— Надеюсь, ты понимаешь, что мы могли бы очень много значить друг для друга, Дэзи? У нас могли бы сложиться замечательные отношения.

Его голос и выражение лица, похоже, способны были укротить десять кобр, дюжину питонов и нескольких удавов, что покорно улеглись бы у его ног.

Дэзи выслушала его молча и надела пальто. Подойдя к двери, она обернулась:

— Норт, если бы ты очутился на необитаемом острове и без телефона, то ты сумел бы завязать роман и с кокосовой пальмой. Так мне кажется.

* * *

— Не знаю, чему больше радоваться, — произнесла Кики. — У меня, по-моему, скоро будет нервный срыв на этой почве. — Потрепав Люка по бороде, она спросила: — А ты знаешь, что у тебя глаза цвета зеленого винограда?

— Да, леди, я вижу, у вас серьезные проблемы. Не стесняйтесь, поведайте о них доктору, и он, то есть я вам помогу. — Он поудобнее устроил ее голову на своем плече и натянул покрывало.

— Ну, с одной стороны, Дэзи, которая станет богатой и знаменитой, превратится в звезду телерекламы. Это замечательно и великолепно, так что я прямо счастлива. А с другой стороны, моя мать, которая приезжает в Нью-Йорк, чтобы встретиться с твоей матерью, а твоя мать хочет встретиться с моей. Это ужасно и кошмарно, и от одной мысли об этом у меня начинает болеть живот.

— Но это же вполне естественно, что они хотят встретиться друг с другом, малыш. Ведь их дети собираются пожениться, вот им и любопытно познакомиться друг с другом. И потом, ты столько времени прятала меня от своей матери.

— Но нам-то зачем присутствовать при их встрече? Мы что, не можем просто заказать столик на двоих в приличном ресторане? И пусть они там познакомятся на здоровье, — предложила Кики с нервным смешком, делавшим ее голос похожим на голос десятилетнего ребенка.

— Я не знаю всех этих условностей, но уверен, что твое предложение абсолютно неприемлемо. Не смей даже думать о нем. Господи, ну до чего замечательно было бы на самом деле там не присутствовать! Элеонора Кавана, королева «Гросс-Пойнт кантри клаб», и Барбара Хаммерштейн, королева «Хармони клаб», куда ни одна из сторон не допускает представителей другой веры, разве только чисто символически, и то вряд ли, — и вдруг родственники.

— Люк, послушай, а ты должен будешь… то есть я хочу сказать, не собираешься ли ты?..

— Не стесняйся, спрашивай все, что хочешь, — подбодрил ее Люк.

—…не собираешься ли ты надеть… шляпу? На свадьбе… — докончила Кики.

— С чего ты взяла? Конечно, нет! Зачем? Если только тебе не кажется, что она будет мне к лицу. Вообще-то с моей бородой она должна смотреться роскошно. Какую шляпу взять — «дерби» или «хомбург»? Я же чертовски элегантен, так все говорят.

— Я просто думала, что ты должен, — проговорила Кики озадаченно.

— Да нет, если свадьба светская, это не обязательно, — рассмеялся Люк. — Но, конечно, дорогая, если ты настаиваешь, чтобы нас венчал раввин… Нет? Тогда мы смогли бы убежать — я бы тебя похитил.

— Что? Ты хочешь разбить сердце моей матери! Я у нее единственная дочь. Я же объясняла, почему нам надо ждать до лета с нашей свадьбой. Нужно ведь собрать приданое, организовать все эти вечеринки, как положено… Потом надо, что бы все мои кузины и кузены окончили учебный год, а то кое-кто не сможет прийти на свадьбу.

— Боже, страшно подумать о таком! — вздохнул Люк, дав понять, что примирился с подобной отсрочкой.

— И потом, у меня на свадьбе непременно должны присутствовать восемь подружек невесты! А Дэзи будет моей свидетельницей. Что касается моих братьев, то им отведена роль шаферов. Тебе придется раздобыть где-то еще шестерых, слышишь? Ну, епископа, конечно, у нас не будет. Но они мне никогда не нравились. Мать довольно легко согласилась на гражданский обряд. А ведь она планировала мою свадьбу во всех деталях еще со времен моей конфирмации…

— Да, вряд ли она могла помыслить о такой свадьбе, — рассмеялся Люк не без некоторого торжества. — Мы все должны учиться веротерпимости, — заключил он с интонацией ментора, в то же время соображая, где бы ему раздобыть шестерых свидетелей. Надо ведь, чтобы у них был, черт подери, презентабельный вид! Да его же засмеют в Директорском клубе…

— Да ну тебя ко всем чертям, Люк Хаммерштейн!

— Пойду с удовольствием. Особенно если ты положишь свою маленькую ручку вот сюда, сама знаешь куда, и погладишь…

Два для спустя ровно в час пополудни дрожащая от волнения, в строгом костюме, Кики вошла в зал ресторана «Ля Грэнуй», сопровождая свою величественную и все еще красивую мать. Они с Люком выбрали этот самый элегантный нью-йоркский ресторан в надежде, что его атмосфера смягчит сердца двух леди-драконов. Ведь в распоряжении обеих окажется, по крайней мере, минут по десять, чтобы поболтать на посторонние темы, например, о цветах на их столике, и еще по двадцать, как считал Люк, чтобы изучить меню. Люк уже сидел рядом со своей матерью, миловидной моложавой дамой в небольшой аккуратной шляпке. Шляпка, которая дала понять всему Гросс-Пойнту, кто такая Барбара Фишбах Хам-мерштейн. При появлении Кики и Элеоноры Кавана, поражавшей своей осанкой и представительностью, Люк и его мать поднялись со своих мест.

— Мама, — одновременно произнесли Люк и Кики и тут же оба умолкли.

Наконец первой заговорила Кики:

— Мама, это мама Люка… — От волнения еле шевеля трясущимися губами, она забыла фамилию Люка.

Элеонора Кавана протянула руку, вглядываясь в лицо женщины напротив близорукими глазами — носить очки она категорически отказывалась. Затем она неожиданно всплеснула руками:

— Бобби? Неужели это ты, Бобби? Бобби Фишбах?

— О господи! Элли! Элли Уильяме! Я бы все равно тебя узнала, ты ни капельки не изменилась! — воскликнула Барбара Хаммерштейн, пораженная и обрадованная одновременно.

— О, Бобби! — И мать Кики бросилась в раскрытые объятия матери Люка. — Бобби, дорогая! А я все думала, где ты, что с тобой?

— Ты никогда не отвечала на мои письма, Элли, — со слезами на глазах проговорила Барбара Хаммерштейн.

— Родители все время переезжали с одного места на другое, и я не получила ни одного твоего письма. Думала, ты меня забыла.

— Забыть свою лучшую подругу? — спросила мать Люка, промокая глаза. — Никогда!

— Когда все это было? — ошарашенный, спросил Люк. — Как же вы по именам-то сразу не догадались?

— Это было в Скарсдэйле — мы вместе кончали десятый класс, — с чувством произнесла Элеонора Кавана. — Потом дедушка разорился. Мы продали дом и уехали… Ради бога, Люк, не обращайте внимания… О, Бобби, как же это прекрасно! Но дай-ка мне лучше поцеловать твоего сына! Ведь он скоро станет моим аидем! — воскликнула миссис Кавана, с гордостью вставив словечко на идиш, освоенное совсем недавно и обозначавшее «зять».

— Твоим кем? — не веря своим ушам, переспросила миссис Хаммерштейн.

* * *

Патрик Шеннон расхаживал взад-вперед по кафельному полу своего офиса. Прошел день после того, как он получил согласие Дэзи, и он поспешил собрать вместе всех тех, кто будет заниматься проведением в жизнь новой рекламной кампании — тех самых людей из «Элстри» и агентства, кто присутствовал на производственном совещании в студии у Норта.

— Нам нельзя терять ни одного дня, — уверенно заявил Патрик. — Косметическая и парфюмерная промышленность приносит десятки миллиардов прибыли в год, и треть всей выручки падает на период между Днем благодарения и Рождеством. В этом году наша продукция должна появиться в магазинах до Дня благодарения, если мы хотим не то чтобы получить прибыль, а хотя бы возместить расходы. Чтобы начать новую рекламную кампанию в сентябре, у нас остается всего семь месяцев.

— У нас явно недостаточно времени, Пэт, — возразил Хилли Биджур. — Давайте посмотрим, что вы предлагаете: новая упаковка, новые рекламные ролики, новая реклама в прессе, совершенно новый подход к покупателю…

— Хилли, но у нас ведь кое-что есть, — перебил его Патрик. — Мы имеем основной ассортимент по косметике, выработали главное направление. В сущности, нам ничего не надо менять, кроме упаковки. Изделия прекрасны. Вся беда в том, что они не продаются. Пока. Каналы у нас есть. У «Элстри» — пять тысяч точек розничной торговли. Все дело в обрамлении — это как глазурь на торте.

— А новый аромат духов «Элстри», это же чудо! И у этого чуда даже не было названия! Теперь новые духи получат его — «Княжна Дэзи». Моя собака и то он них без ума! Еще бы, попробовала бы она не полюбить «Княжну Дэзи», когда фунт жасминовой эссенции идет по четыре тысячи долларов! Нам остается только добиться, чтобы женщины разнюхали наши духи и распробовали нашу косметику, — и тогда дело сделано. Они станут нашими постоянными покупательницами.

— Пэт, — вступил в разговор Яред Тернер, отвечавший за маркетинг, — вы еще не сказали нам, сколько денег вы отвели на рекламу.

— В среднем принято тратить на рекламу до десяти процентов от каждого доллара, полученного за счет розницы. Так вот, я намерен поднять этот процент вдвое. По моим подсчетам, мы вложим двадцать миллионов долларов в рекламу духов и косметики с нашим новым символом — «Княжна Дэзи».

Ну, понеслось… подумал Хилли Биджур. Интересно, а не ищет ли еще «Нортон Саймон инкорпорейтед» кого-нибудь, чтобы вытащить из болота «Макс Фактор»? По сравнению с той трясиной, в какой окажется «Элстри», там вообще нечего будет делать.

— Итак, двадцать миллионов долларов? — уточнил Люк, поглаживая бороду.

— Да, — подтвердил Шеннон, — и треть из этой суммы уже до Рождества.

— Но, Пэт, — продолжал упорствовать Тернер с отчаянной решимостью человека, отказывающегося от повязки на глазах в момент расстрела, — а что, если нам не удастся спасти «Элстри»? Мы же потеряем, черт подери, кругленькую сумму!

— Вот именно. И тогда акционеры зажарят меня на сковородке! — радостно согласился Шеннон. — На медленном огне.

— Кое-что мы сможем сэкономить на упаковке, — поспешил прийти на помощь патрону Хилли Биджур. — Мы вложили чертовски много денег в упаковку за прошлый год. Может, частично ее используем, чтобы зря не пропадала?

— Хилли, мы начинаем абсолютно новую линию. Отныне «Княжна Дэзи» — и ничего больше. Пути назад нет! — оборвал его Шеннон. — Благодарю, что ты так беспокоишься об экономии средств компании, но сейчас не тот случай, чтобы экономить. Собери всех дизайнеров из отдела упаковок и скажи: пусть сидят хоть до посинения, пока не придумают то, что надо. Это должно быть настолько классным, чтоб слезу вышибало. Тратьте любые деньги, но пусть новая упаковка отразит сущность самой Дэзи — никакого модерна, никакого космического века, никаких фокусов.