Если эта девушка осталась в блаженном неведении и, возможно, именно поэтому страшится плотской стороны брака, то кто-то должен взять на себя труд просветить и успокоить ее. Судя по всему, выходило, что исполнить эту миссию должен именно он, ее муж.

Ариэль нахмурилась, пытаясь понять, к чему он клонит. Саймон ошибается, но ее жизнь за пределами замка оставалась в строгом секрете. Ее братья ничего не знали про ее друзей среди местных жителей и про то, чем она занималась среди них.

— Я никогда не испытывала ни в чем недостатка здесь, в замке, — ответила она, тщательно подбирая слова.

— Но, дорогая моя, это же совершенно возмутительно, что вы выросли, не имея вокруг себя никого, кто мог бы научить вас…

— Научить меня чему? — прервала она его.

Саймон в волнении провел рукой по коротко остриженным волосам.

— Я попытаюсь ответить на любой вопрос, который может у вас появиться, — сказал он. — Я вряд ли смогу объяснить вам все так, как сделала бы это ваша матушка, но все же…

Он окончательно смутился и замолчал. Ариэль едва сдерживала смех, ее глаза лучились весельем.

— Что такого смешного в моих словах? — спросил он.

С видимым усилием Ариэль заставила себя успокоиться.

— Милорд, заверяю вас, что нет ничего, чего я не знала бы об этих вещах. Все, что вы собираетесь рассказать, мне давно известно.

Она подумала о своих лошадях, о своих визитах в окрестные деревеньки в качестве акушерки и снова испытала приступ неудержимого веселья. Она не могла рассказать Саймону про все это, но было просто абсурдно, что он пытается просветить ее относительно женских дел, которые она знала куда лучше его.

Лицо Саймона замкнулось. Не говоря больше ни слова, он поднялся с кровати, взял трость, проковылял к выходу из комнаты и закрыл за собой дверь. Одно дело — выносить не слишком замаскированные насмешки братьев Равенспир, и совсем другое — слышать их от своей невесты. От девчонки, намного младше его годами, ни разу не покидавшей дома, в котором родилась, не знающей ничего о том мире, который знает он! И она еще позволяет себе смеяться над его, пусть весьма неуклюжими, попытками завоевать ее доверие.

Кровь его бурлила от возмущения, но за этим гневом крылась мрачная неуверенность. Неужели она видит в нем всего лишь предмет для насмешки? Или отвратительного, покрытого шрамами калеку? Человека, давным-давно забывшего, что такое молодость? Страдальца, лицо и тело которого потрепаны в жизненных неурядицах, боях и походах? Ужасного мужа такой юной и цветущей девушки? Ужасного мужа, навязанного ей? Он вспомнил, как вела себя Ариэль во время венчания. Она явно чувствовала себя сторонним участником этого спектакля. Но как ее могли вынудить к согласию на брак? Все-таки сейчас не средневековье: ни одна женщина не может быть насильно выдана замуж.

Хотя Рэнальфа Равенспира и его братьев вряд ли можно назвать цивилизованными людьми. Неужели они угрозами заставили свою сестру пойти к алтарю?

Душа его корчилась при одной мысли о том, как он мог выглядеть в глазах молодой и прекрасной девушки. «Ничего удивительного, что она даже не может представить себя со мной в супружеской постели», — в приливе отвращения к себе подумал Саймон. Он намеревался разрушить ее предубеждение против Хоуксмуров и гнал от себя мысль о том, что может быть ей отвратителен сам по себе. Но его скрытые страхи, похоже, оправдывались, и он даже не мог представить себе, как преодолеть ее неприязнь.

Усилием воли отогнав от себя эти мысли, Саймон понял, что стоит в коридоре перед дверью спальни Ариэль, а звуки буйного пиршества, доносящиеся издалека, из большого зала замка, все усиливаются. Скорее всего исчезновение невесты и жениха уже заметили. Если он вернется к пирующим один, без невесты, на него обрушится град самых нелестных замечаний. Лучше потихоньку скрыться и предоставить пьяных гуляк их собственным заботам. Пусть думают все, что им заблагорассудится.

Повернувшись, Саймон Хоуксмур направился в отведенную ему спальню, расположенную напротив спальни Ариэль. Горевший в камине огонь и зажженная лампа, стоявшая на каминной полке, хоть немного грели комнату. Чувствуя себя уставшим и уязвленным, он опустился в кресло у камина, спрашивая себя, для чего ему понадобилось продумывать такой трудный для выполнения план. Почему он решил, что сможет залечить эти давние и глубокие раны? Какой самоуверенностью надо было обладать, чтобы поверить в то, что он сможет принести мир и покой в отношения между двумя семьями, которые сцепились в смертельной и кровавой схватке!

Но дело было сделано, и теперь ему предстояло испытать на себе все последствия своего поступка. Во всяком случае, может быть, ему удастся обернуть этот многострадальный визит к Равенспирам себе на пользу. Мысль об этом немного успокоила Саймона. Он поднялся на ноги и проковылял через всю комнату к стоявшему рядом с окном столу, на котором поблескивали несколько наполненных графинов. Плеснув в бокал изрядную порцию бренди, он медленно выпил ароматную жидкость.

Эстер. Где-то здесь, на земле, принадлежащей Равенспирам, жила — или живет до сих пор — женщина по имени Эстер. Женщина, которая родила Хоуксмурам ребенка.

Глава 5

Возможно, ей не следовало смеяться, но слова Саймона Хоуксмура прозвучали слишком абсурдно. Ариэль бессознательно нахмурилась, стоя перед зеркалом и не видя того, что в неверном свете свечей ее отражение совсем не похоже на обычную Ариэль.

Снова выражение неуверенности, даже пренебрежения к себе исказило резкие черты его лица во время их разговора, и какие-то доли секунды Саймон выглядел совершенно беззащитным под потоком нахлынувших на него чувств. Она, как девчонка, хихикала, пытаясь сдержать громкий смех, и в это мгновение в его глазах промелькнула уязвимость. Но ведь она смеялась вовсе не над ним, а над своей собственной тайной жизнью. Хотя откуда Хоуксмур мог это знать?

В задумчивости она покусала губу. У него не было причин обижаться на ее смех, не так ли? Не стоило оскорбляться из-за такой ерунды. И все же по его глазам было видно, что он задет. Почему, ради всего святого, он решил, что она смеется именно над ним?

Собаки у дверей принялись скулить и скрестись, и, покачав головой, Ариэль оторвалась от своих дум. Собаки были заперты здесь с самого полудня и теперь просились на улицу. Она снова взглянула на свое отражение в зеркале, отметив порванные кружева на платье и следы грязных собачьих лап на шелковой юбке. На улицу вполне можно было выйти и не переодеваясь — платье все равно было непоправимо испорчено.

Она достала из гардероба тяжелую накидку из бархата, набросила ее на плечи, опустила на голову капюшон. Собаки, увидев, что хозяйка собирается с ними на улицу, принялись лаять еще оживленнее.

— Хорошо, хорошо, да успокойтесь же вы!

Она надела перчатки, завязала накидку и открыла дверь. Собаки рванулись к лестнице, ведущей в большой зал замка, но Ариэль остановилась и резким голосом приказала им вернуться.

— Мы не пойдем той дорогой, — сказала она и повернулась к узкой лестнице, ведущей во двор через кухню.

Собаки, нетерпеливо рвавшиеся на улицу, едва не сбили ее по дороге, и три последние ступени ей пришлось перепрыгнуть.

На кухне Ариэль встретили тишина и неожиданный порядок. Два поваренка дремали в уголке у плиты, одинокий слуга сонно клевал носом над кружкой эля, а одна-единственная судомойка скребла почерневшие горшки на мойке.

— Брось ты их, Мэйзи, и отправляйся спать, — сказала Ариэль, остановившись в арке, отделявшей кухню от мойки,

— Миссис Гертруда сказала, чтобы я обязательно выскребла их все за ночь, миледи, — ответила девушка, вытирая пот со лба согнутой в локте рукой. — Видите ли, я вчера отпросилась у нее съездить к моей маме, когда здесь был самый разгар работы.

— Твоя мама заболела?

— О нет, миледи. Она родила мне сестричку! — Усталое лицо девушки прояснилось. — Теперь мы думаем, как ее назвать.

— Утром я отправлю подарок твоей новорожденной сестре, — улыбаясь, сказала Ариэль. — А теперь отправляйся спать. Я улажу все с миссис Гертрудой.

Девушка бросила горшок, который покатился и упал с глухим звоном, и, вытирая передником руки, присела в реверансе.

— Благодарю вас, миледи.

С этими словами она бросилась бегом к своему узкому матрасику на чердаке, где спали и другие служанки.

Ариэль пришло в голову, не посчитает ли Мэйзи странным, что молодая жена бродит по замку в свою первую брачную ночь, вместо того чтобы делить ложе любви со своим мужем? Потом, пожав плечами, она отбросила эти мысли в сторону. Какое ей дело до того, что подумают слуги? Все они уже давно привыкли к эксцентричным выходкам своих хозяев. И если бы бразды правления всем домашним хозяйством не держала в своих руках Ариэль, братья Равенспир с трудом смогли бы набрать местных жителей для работы в замке.

Собаки лаяли у закрытых дверей кухни. Ариэль открыла двери, и они тут же исчезли в темноте, помчавшись через двор к конюшням, куда обычно по вечерам и выходила с ними Ариэль.

Эдгар поднял голову от жаровни, у которой грелся, когда его хозяйка вошла в коридор с денниками, в которых стояли ее аргамаки.

— Ого, я не ждал вас сегодня вечером, миледи.

— Потребуется нечто большее, чем свадьба, чтобы я не сделала своего обычного обхода, — рассудительно произнесла Ариэль. — Как там жеребенок?

Приоткрыв дверь одного из денников, она проскользнула внутрь.

— Ох, какой же он красивый! Я буду скучать без него. Она погладила белую звездочку на лбу жеребенка.

— Неужели можно себе представить, что кто-то готов заплатить за него тысячу гиней?

Ариэль произнесла эти слова почтительным шепотом, почесывая жеребенка за ухом.

— Любой, кто разбирается в лошадях, миледи, заплатит столько или даже еще больше за такую красоту, — подтвердил Эдгар, заглядывая в денник через приоткрытую дверцу.

— Я по-прежнему думаю, что это просто удивительно. Если бы я продала еще парочку, то смогла бы зажить сама по себе.

Она вышла из денника. Эдгар посторонился, давая хозяйке дорогу, затем прикрыл за ней дверь.

— Его сиятельство вчера побывал здесь, — с деланной небрежностью произнес Эдгар.

Ариэль замерла на месте.

— И что он тут делал?

— Да ничего особенного. — Эдгар снова склонился к жаровне, потирая озябшие руки.

Ариэль нахмурилась.

— Он не мог прознать про жеребенка. К тому же все переговоры велись в строгой тайне.

— Думаю, он просто любопытствовал, — предположил Эдгар.

— Но Рэнальф никогда не интересовался моими лошадьми. Как и все остальные. Они помешаны на охоте.

— Может быть, он просто присматривал себе какую-нибудь новую лошадь?

— Возможно.

Но Ариэль не могла успокоиться. Если Рэнальф заподозрит, что невинное увлечение его сестры может приносить хороший доход, он наложит на это свою лапу, не успеет она и глазом моргнуть. Ариэль решила утром как бы случайно заговорить о его визите и посмотреть на реакцию брата. Если он потребует себе жеребенка из нового приплода, она постарается отговориться тем, что ни одна из молодых лошадей не может выдержать его вес.

Губы ее сжались. Хозяева замка обходились с лошадьми очень небрежно. Она скорее предпочла бы своими руками застрелить любую из них, только бы она не досталась никому из братьев. Ариэль решительно зашагала к двери во двор.

— Спокойной ночи, Эдгар. Я не буду закрывать собак на ночь. Вокруг так много чужих людей! Я буду лучше спать, если собаки будут на свободе.

— Ага, — согласился тот. — Я тоже заберусь в свою каморку на всякий случай.

И конюх кивнул головой в сторону замка, откуда доносился шум веселой попойки.

— Спасибо. — Ариэль улыбнулась Эдгару в полутьме и выскользнула из конюшни.

Собак нигде не было видно, и, если она не позовет их, они будут полночи наслаждаться свободой после почти двенадцатичасового заточения. Судя по шуму, доносившемуся из большого зала, после ухода жениха и невесты праздник не закончился и мог продолжаться до рассвета, если только никому из гостей не придет в голову пьяная мысль отправиться на прогулку при лунном свете. Ариэль надеялась только на то, что никто из них не пожелает взгромоздиться на одну из ее лошадей.

Она вернулась в дом и заложила дверь на улицу поленом в надежде, что это не позволит никому из пьяных гостей забрести в конюшню через кухню. За пиршественным столом она ела очень мало и теперь внезапно почувствовала голод, В буфете нашлась жареная курица, кусок говядины и яблочный пирог. Поставив все это на поднос

вместе со взбитыми сливками и кружкой хмельного меда, Ариэль стала подниматься по внутренней лестнице.

Закрыв за собой дверь своей спальни, она прислонилась к ней со вздохом облегчения. Шум из зала стал гораздо тише, и собственная комната показалась ей оазисом мира и спокойствия. Ариэль поставила поднос с ужином на маленький столик, подбросила в камин дров, поправила фитиль лампы и сбросила накидку. Потом, довольная наведенным уютом, она села поближе к огню, сбросила туфли и устроила поднос с ужином на коленях.