Две захваченные галеры покачиваются на волнах в укромной гавани вместе с галиотами Хайраддина — совсем как две наседки в окружении цыплят. Но в данном случае цыплята командуют наседками.

Если не считать инцидента с абордажем, который почти не принес никакого урона их внешнему виду, две красавицы галеры совершали свое первое плавание вполне спокойно. Сейчас их курс резко изменился: они плывут на юг, к Африке.

Трофеи должен доставить Аруджу Хасан — это очень серьезное испытание для юного принца.

А Хайраддин решил еще немного побороздить море со своим флотом. Фортуна, похоже, к ним благосклонна, да и погода держится приличная, так что можно попытаться подобрать кое-какую мелочь. По возвращении Хайраддин намерен долго пробыть дома. Пора уже ему привыкать к роли старого пирата на отдыхе. Надо будет заняться лечением больной спины: на судне, да еще зимой, боли очень ему досаждают. К тому же он думает приняться за государственные дела, тем более что Аруджу надоело сидеть сложа руки и он хочет, чтобы брат заменил его во дворце.

Порядок следования уже хорошо продуман: впереди пойдет галиот Хасана под командованием Ахмеда Фузули, в середине каравана поставят две огромные папские галеры (флагманом будет командовать Хасан, а второй галерой — Даджар), замыкающим решено сделать галиот Али Бен Гада. Даджар и Али Бен Гад — старые друзья Хайраддина. Даджар много лет проплавал на западных галерах и сумеет помочь добрым советом Хасану; Али Бен Гад — умный и опытный воин, способный в случае необходимости принять на себя удар и отвлечь любого противника, чтобы дать остальным время добраться до дома.

Помимо экипажей двух галиотов, Хасану нужны верные люди, которых можно взять на галеры. Даджар отберет их из числа тех, у кого есть опыт плавания на больших судах, но предварительно он должен посоветоваться с другими капитанами, чтобы не посеять среди них зависть и обиду и не слишком ослабить экипажи берберских галиотов.

Караван должен добраться до Алжира одним броском и как можно скорее. Труднее всего вести на большой скорости галеры. Адмирал де Лаплюм очень гордился их ходовыми качествами, но даже если выжимать из них предельную скорость, галеры по сравнению с галиотами просто черепахи. А безопасность плавания зависит именно от скорости. Направление господствующих ветров может измениться. Но даже если погода сохранится устойчивой и будет по-прежнему радовать моряков, существует другая опасность — быстро разносящиеся слухи.

— По-моему, — говорит Али Бен Гад, — в Чивитавеккья еще ждут прибытия папских галер и держат наготове кропила, чтобы осветить и благословить их. Там решат, что Жан-Пьер де Лаплюм выбрал более длинный путь, дабы избежать встреч с бурями.

В свете заходящего солнца галеры сверкают своими позолоченными и лакированными украшениями. Они величественны и даже от легкой зыби кажутся живыми, дышащими существами.

Даджар любуются ими и вдруг поэтично сравнивает их с двумя королевами на серебряном троне.

— Да какие там королевы! Просто две гусыни, готовые в любую минуту затонуть, — презрительно отзывается Краснобородый, — они слишком пузатые, плывут как две бочки. Тем более с таким грузом. Да, нелегко вам придется. Даже паруса не очень-то помогут.

Что правда, то правда. К тому же паруса на галерах очень яркие и могут навлечь на них опасность. Так что вся надежда на весла. В дальнем походе редко удается избежать всяких неприятностей. Сейчас можно, конечно, рассчитывать на энтузиазм гребцов, которые, получив свободу, только и мечтают, как бы поскорее добраться до берега и насладиться ею. Так что придется сесть на весла и пленникам — в том числе офицерам и господам.

— Давайте сверим курс.

Хайраддин в последний раз бросает взгляд на карту. От острова, где они нашли прибежище, предстоит какое-то время идти на запад, потом повернуть на юг. Если, проходя мимо Сицилии, держаться подальше от берега, вряд ли кого-нибудь сейчас встретишь. Наверняка туда еще не успеют дойти слухи о пропаже галер.

После Сицилии положение осложнится. Две перегруженные галеры, едва не зачерпывающие воду бортами, — лакомая добыча для каждого, кому они попадутся на глаза. В Средиземном море всегда сыщется «бродячая собака», готовая кого-нибудь куснуть.

— Всем, кто появится на горизонте, надо сигналить о дружественных намерениях.

Вот когда могут сослужить неоценимую службу флаги, приготовленные Османом. При опасности надо пускать в ход хитрость. Хитрость — самая верная помощница в подобных плаваниях.

— Будьте начеку, никого не дразните. Не вздумайте ввязываться в сражение. У вас одна задача — как можно скорее дойти до Алжира.

Многие монархи и кондотьеры охотно согласились бы помочь Папе Римскому заполучить свои галеры: им за это перепадет значительная часть богатств, находящихся в трюмах. Христианские монархи что-то не очень раскошеливаются на крестовые походы; время от времени о них заговаривает Карл Габсбургский, но пока все это — одни разглагольствования. Однако Испания, непосредственно заинтересованная в благополучном завершении плавания галер, поскольку на одной из них находятся родственники Карла — супруги Комарес, располагает военными портами вдоль всего побережья Италии, Сардинии и Сицилии. Порты эти захудалые, со старыми и неуклюжими, зато многочисленными и хорошо вооруженными кораблями.

А этот маркиз де Комарес — крепкий орешек: высокого полета и со связями. Вернувшись на свободу, он станет беспощадным врагом. И все же Хайраддин доволен, что маркиз не погиб во время абордажа: он будет нелишней фигурой в переговорах с Карлом Габсбургским. Сбить спесь с испанских монархов — давняя мечта Краснобородых, так что пленение маркиза де Комареса — большая удача.

Спустившись в гавань, Хайраддин проверяет, что уже сделано на папских галерах и что еще предстоит сделать. Прежде чем выйти в плавание, нужно привести в порядок трюм, где находятся гребцы. В таких условиях люди не могут грести в полную силу. Для серьезной реконструкции нет ни необходимой верфи, ни времени, но можно усовершенствовать откачку воды и наладить вентиляцию.

Между тем на небольшой площадке подготавливается церемония дележа добычи. Дележка захваченных в бою трофеев между всеми членами экипажа обычно приводит в изумление пленных: им кажется нелепым, что капитан, возглавлявший столь рискованное предприятие, делится потом захваченным добром с другими членами экипажа. Они не знают, что такой дележ — гениальная придумка Аруджа, пришедшая ему в голову, когда он был совсем еще молодым и хотел иметь на своих парусниках только надежных людей.

2

Папских солдат и испанцев препроводили в пещеры, которые берберы уже многие годы использовали под склады и жилье. Здесь можно укрыться от непогоды и неожиданных встреч, а в минуты грусти предаться воспоминаниям о далеком родном доме.

Пещеры удобны и хорошо обустроены, но пленникам остается лишь гадать, где именно они оказались, так как на глазах у каждого повязки — обрывки белья, в которых еще можно распознать бывшие рукава, манжеты, воротнички или полоски грубой парусины и лоскутки тонкого атласа и бархата.

В самой просторной пещере собраны знатные господа, офицеры, богатые купцы, казначеи и мастера — в общем, цвет общества, плывшего на папских галерах. Почти все они в своей собственной одежде, не очень даже пострадавшей в жаркой битве. Разве что у некоторых не хватает какой-нибудь детали костюма, зияет дыра на платье, прибавилась пара пятен, болтаются оторванные кружева или ленты.

Пленники могут расхаживать, сидеть и даже лежать на удобнейших диванах: пещера обставлена роскошной мебелью. Те, кто хочет по достоинству оценить ее изысканность, осторожно все ощупывают, хотя это и трудно, поскольку руки у всех связаны за спиной.

— А у меня стул с инкрустацией, — удивленно говорит какой-то купец своему соседу.

— Вы бы пощупали эту камчатную обивку! — отвечает ему сосед, проводя пальцами по софе, на которой он возлежит. — Прекрасная вещь! Наверняка ее где-нибудь украли.

Пещеры освещены пламенем дорогих свечей, хотя пленники ничего не видят. На это обратил внимание опытный Жан-Пьер де Лаплюм, потянув носом воздух.

— Просто поразительно, — шепчет он Комаресу, надеясь вызвать из того хотя бы словечко. — Чувствуете, какой чудесный аромат источает тающий воск?

Все остальные пытаются подбодрить себя болтовней. Но Жан-Пьеру поговорить больше не с кем, поскольку его и испанского гранда посадили подальше от остальных в глубине пещеры, на одну из длинных деревянных скамей, похожую на скамьи церковных хоров. Они, конечно, не связаны, и де Лаплюм мог бы встать и поискать себе менее спесивого соседа, но, по мнению капитана, не подобает офицеру столь высокого ранга ковылять на ощупь в поисках собеседника, готового одарить его дружеским словом.

Комарес ужасно зол: ему непонятно, где же их высадили. Он чувствует свою беспомощность, так как, не ориентируясь на местности, не в состоянии определить, удастся ли отсюда бежать и можно ли рассчитывать на помощь какого-нибудь союзника. Но неосведомленность его объяснима — ведь не он командовал галерами и не в его функции входило изучение карт этой части моря. Во всех случившихся и грядущих бедах виноват, конечно, один де Лаплюм. Этот тип недостоин звания не только капитана, но даже простого матроса или солдата и вообще настоящего мужчины. Ко всему он еще и ужасный болтун.

Адмиралу же просто необходимо выговориться, чтобы потопить в словах стыд и обиду. Больше всего ему неприятно, что Краснобородый, совершенно уверенный в своей победе, ограничился при нападении одним галиотом и сумел обвести их вокруг пальца.

— Конечно же, ваша милость, он был совершенно уверен, что обведет вас вокруг пальца! — с готовностью откликается Комарес.

Этот проклятый испанец остается спесивцем даже тогда, когда вата, которой подбиты его колет и штаны, так и лезет клочьями наружу. Маркиз де Комарес злится на адмирала и считает его виновником своих несчастий, но, в конце концов, никто же не заставлял его отправиться в Рим морем, мог бы ехать сушей со всей своей свитой официального посланника. Когда де Лаплюм предложил Комаресу свои услуги, тот легкомысленно принял его предложение с удовольствием, надеясь на приятное морское путешествие, которое к тому же позволит сэкономить на дорожных расходах, а еще, скажем прямо, рассчитывая посмотреть, как живут и что замышляют люди на папских галерах. Такие посланцы по особым поручениям, как он, должны собирать в пути всевозможные сведения, за это они неплохо получают, имеют титулы и вообще всяческие выгоды.

Ход мыслей Жан-Пьера де Лаплюма прерывает неожиданный шум. До его слуха доносится скрип двери, потом одновременное бряцание копий берберского караула — так бывает, когда военные одновременно отдают кому-то честь.

— Предоставьте этим господам большую свободу, развяжите глаза и позвольте двигаться сколько угодно, — спокойно приказывает Хайраддин, но эхо, возвращенное скалистыми сводами пещеры, придает его словам особую торжественность. — Теперь уже не нужны ни повязки на глазах, ни веревки.

Караульные выполняют приказание, и когда пленные получают возможность оглядеться, первое, что они видят, — это группа берберских командиров, которых сопровождают секретари и писцы. Зрелище великолепное: роскошные одеяния, пышные украшения и драгоценности — все сверкает и переливается в ярком свете.

— Прошу вас, адмирал, садитесь. Здесь можно и без церемоний.

Какая непростительная оплошность! Когда явился Хайраддин, Жан-Пьер де Лаплюм просто из любопытства вскочил на ноги, и вот теперь он стоит как лакей, на виду у готового испепелить его взором проклятого Комареса. Вот уж он порадуется, когда сможет рассказывать каждому встречному и поперечному, как французский аристократ Жан-Пьер де Лаплюм унизился перед пиратами.

Развязанные пленники озираются по сторонам. Пещера, в которой они находятся, производит необычайное впечатление: это нечто среднее между храмом и дворцом, хотя чувствуется в ней что-то и от тюрьмы; границ пещеры не видно и входа в нее — тоже. Со всех сторон стены изгибаются: где-то они тонут в темноте, где-то — образуют выступы, за одним из которых, по-видимому, и скрывается выход наружу, потому что там стоят восемь вооруженных берберов, вид которых у кого угодно отобьет охоту проявлять любопытство.

А обставлена пещера поистине великолепно. Два больших стола и два огромных шкафа орехового дерева, расписанные или украшенные инкрустацией сундуки, необыкновенно красивые церковные хоры, скамьи самых разных форм, подушки, шкуры диких зверей, ковры и канделябры у стен.

Хайраддин представляет участников своей свиты: когда придет время, они назначат размеры выкупа и начнут переговоры.

— «А этот Краснобородый, должно быть, изрядный жулик, — думает адмирал Жан-Пьер де Лаплюм, поправляя волосы и разглаживая брови наконец-то развязанными руками, — но как держится, какой форс на себя напускает!»