Хасан удивлен: оказывается, девочка весьма хорошо знает латынь и ей нравится рассуждать о достоинствах старых и новых текстов. Кроме того, Анна де Браес разбирается в лирической поэзии и способна по достоинству оценить изящество стихов.

Анна и Хасан так увлечены чтением и беседой, что даже не замечают громкого, с присвистом, храпа фламандки: все так же прямо тетушка сидит в кресле, несмотря на то что чепец съехал ей на нос, прикрыв половину раскрасневшегося лица.

3

На рассвете ветер усиливается, два следующих дня корабли треплет настоящая буря и им не удается заметно продвинуться вперед, но на третье, очень холодное, утро со сторожевых постов сообщают, что уже показался африканский берег. Небо по-прежнему хмурится.

Ночью в трюме завязалась драка между пленными и бывшими галерниками. В итоге — четыре трупа. Одного убили крюком во время схватки, остальным троим отсекли головы саблей: по закону каждый, кто затевает драку или подстрекает к ней, немедленно карается смертной казнью. Дисциплина на военном корабле — важнее всего. Едва наступает рассвет, трупы кладут на сходни и, препоручив их милости Аллаха, сбрасывают в воду. Если бы на борту находился христианский священник, он бы мог прочитать заупокойную молитву: по законам берберов каждый имеет право отправиться в царствие Господне в соответствии с обрядами своей религии, но на папских судах нет священника, который мог бы позаботиться о душах членов экипажа.

Комарес и Жан-Пьер де Лаплюм сидели на веслах и потому ничего не знали о случившемся. А о женщинах и говорить не приходится: они выработали для себя удобный распорядок дня и по утрам спят долго, как у себя дома, и даже еще дольше, поскольку им не надо идти к мессе в домовую часовню и выполнять прочие повседневные обязанности. У Шарлотты нет больше слуг, которыми надо командовать, а Анна избавилась наконец от всяких попрошаек и ужасных дуэний — надзирательниц и шпионок.

В общем, когда поднявшееся уже достаточно высоко солнце немного прогревает воздух, дамы вылезают из-под стеганых одеял и, покинув постель, лениво подходят к окну, где их ждет неизменное зрелище — все то же море, на поверхности которого подпрыгивают вторая галера и эскортирующий ее галиот. Но Пинар, который принес на завтрак галеты и анчоусы, сообщает, что скоро они высадятся на земле берберов. Тетушка в ужасе, Анна взбудоражена предстоящим событием:

— Наконец-то сегодня мы увидим что-то новое.

Пинар не посвящает их в то, что произошло ночью, — собственно, мальчик и значения этому не придал: для него такое — нормальное событие корабельной жизни. Зато он напоминает дамам, что на мостике идут приготовления к важной церемонии. К какой именно — он не успевает рассказать.

Анне хочется пройтись по палубе, чтобы посмотреть на берег с юта корабля, но тетушка непреклонна: нужно сохранять достоинство.

Шарлотта-Бартоломеа могла бы облегченно вздохнуть при мысли о скорой высадке на сушу, если бы ее не тревожила неопределенность их дальнейшей судьбы. Но испытание морем все-таки ужасно! Плавание в зимнюю пору не раз оборачивалось для них настоящими муками! Бедная маркиза де Комарес признавалась племяннице, что умереть было бы легче, чем выносить такие страдания, и по полночи проводила на коленях, призывая смерть. Но когда море ревело и готово было разнести корабль в щепки, она немедленно начинала возносить молитвы всем святым, чтобы они сохранили жизнь путникам, которые сейчас на водах, и умоляла ангелов, чтобы они удержали на поверхности всех, кто сам этого сделать не в состоянии.

«Для рая всякая смерть годится, но молю тебя, Господи, не дай мне стать утопленницей!»

Поскольку пребывание на судне подходит к концу, Анна старательно завязывает в узел те немногие вещи, которые она хочет взять с собой, а тетушка пытается привести в порядок свою прическу: накладные пряди отвалились, из буклей торчат папильотки. Ужас!

— Тетя, не мучайтесь зря. Ящики с нашим багажом и все остальное, что есть в трюме, привлекут куда больше внимания, чем наши персоны. Если хотите, я уберу все накладки и распущу ваши косы: они укроют вас как плащ.

Белокурые тонкие волосы Анны, стянутые сзади ленточкой, оставляют совершенно открытым ее худенькое детское лицо с полными любопытства глазами.

«У тебя на личике пять точек будущей красоты!» — говорила ей когда-то няня, но что это за удивительные точки, Анна не знает.

Тетушка никогда не разделяла предсказаний няни. К счастью, высоких титулов и заинтересованного покровительства короля оказалось достаточно для заключения выгодного брачного контракта, который маркиза де Комарес приняла как манну небесную. Увы, мечте этой теперь не суждено сбыться.

Тетушка смотрит на стоящую перед ней с гребнем в руках Анну и думает, что при такой внешности судьба ее будет предрешена раз и навсегда.

— Ты похожа на служанку. Покрой хотя бы голову.

На Анне ее короткая ярко-красная накидка с капюшоном.

Берег, должно быть, уже совсем близко: на мостике поднялась суета. Стучат молотки, с одного конца судна на другой перетаскивают грузы, отдаются команды, дамам совершенно непонятные.

Маркиза де Комарес облачилась в самое лучшее свое платье и решила наконец вопрос с прической, надев единственный сохранивший приличный вид чепец, из-под которого выпустила пару завитков, хорошенько их послюнив. Она снова закуталась в свою мантилью и ждет дальнейшего развития событий, сидя в кресле, напоминающем королевский трон, и стараясь сохранить невозмутимый и горделивый вид. И тут вдруг она подпрыгивает на месте от какого-то непонятного шума в каюте:

— Господи, опять эти животные!

Из-за всеобщей неразберихи Пинар забыл накормить виверр. Зверьки, когда они голодны, всегда напоминают о себе, но сегодня они особенно возбуждены. Анна считает, что они каким-то образом почуяли землю и потому подняли такую возню. Бедняжки, они устали от моря, им больше невмоготу, как и тетушке Шарлотте. Анна, которая столько часов забавлялась со зверьками, считает своим долгом утешить их. Но дверь в перегородке заклинило. Ясно, что виверры очень испуганы. Они сильно трясут клетку. Когда Анне удается с трудом сдвинуть перегородку и дверь поворачивается на петлях, оба зверька, Бог весть как вырвавшиеся из клетки, проскальзывают в образовавшуюся щель и, вылетев в большую каюту, начинают бешено носиться по ней — вверх, вниз, по стульям, столам, ящикам. Тетушка, столкнувшаяся с новыми врагами, поднимает ужасный крик и зовет на помощь, путая испанские слова с немецкими и фламандскими, закрыв лицо руками и неприлично задрав ноги. Анна тоже испугана. Выбрав мгновение, когда виверры затеяли между собой драку, она выбегает на середину каюты, хватает тетушку за руку и волочит к двери, ведущей на мостик.

С Божьей помощью им удается выскочить, захлопнуть за собой дверь и запереть ее на задвижку, не дав двум чертикам, которых Анна нежно называла своими милыми котятами, опомниться и броситься за ними следом.

— О, слава Богу!

Шарлотта-Бартоломеа де Комарес с облегчением вздыхает, а эта несчастная Анна де Браес, как всегда, смеется. Обе стоят лицом к двери: тетушка крепко вцепилась в ручку, а Анна держит задвижку.

Но вдруг мерный шум моря перекрывают громкие крики моряков — такие же дружные, как и тогда, когда они шли на абордаж.

Обе бедняжки испуганно вздрагивают, а когда крики стихают, медленно поворачивают головы и смотрят на ют. Должно быть, там и происходит церемония, на которую намекал Пинар.

Судно входит в порт. Берберские знамена с гербами Краснобородых развеваются и на судне, и на пристани.

На капитанском мостике выстроилась группа офицеров, в центре которой стоит Хасан, вооруженный как перед боем. И все же ясно, что он возвращается в родной порт.

Матросы, которые должны пришвартовать судно, уже на своих местах. Остальные члены экипажа стоят в торжественном строю.

И тут в воцарившейся тишине снова раздается крик, но совсем иной, крик одного человека.

Из бочки вытаскивают голого, измазанного черной липкой жидкостью надсмотрщика. Его волочат к первой носовой мачте, где уже устроен специальный помост.

Женщины слышали, что этот злодей — турецкий наемник, которого галерники хотели изрубить на куски еще в момент абордажа, но берберы посадили его вместе с остальными на весла.

Галиот Ахмеда Фузули, который на протяжении всего плавания шел во главе каравана, отваливает в сторону, чтобы пропустить папский флагман вперед. Наконец и вторая галера и галиот, замыкающий караван, входят в порт.

Руки и ноги надсмотрщика крепкими веревками привязаны к мачте так, что тело его слегка выгнуто. Хасан поднимает саблю. Стоящий рядом с ним офицер громко, на непонятном для женщин языке зачитывает что-то вроде приговора.

Два человека по обе стороны мачты тоже поднимают свои огромные кривые турецкие сабли, остальные стоят у лебедок, к которым тянутся веревки, привязанные к рукам и ногам надсмотрщика. Наконец папский флагман причаливает к пристани, где собралась огромная толпа встречающих, отряд кавалеристов, стражи и местная знать.

В ту самую минуту, когда швартовы падают на берег, Хасан опускает свою саблю: палачи несколькими взмахами отсекают приговоренному голову, руки и ноги, а приставленные к лебедкам матросы резко дергают за четыре веревки. Приговор приведен в исполнение. Надсмотрщик четвертован.

И снова экипаж, и офицеры, собравшиеся на палубе, и гребцы издают ликующий клич, на который толпа отвечает такими же восторженными криками, славя победу, молодого принца, Краснобородых, Аллаха.

Худой старик, счастливо улыбаясь, бежит по пристани мимо всадников, стражей, знаменосцев и бросается к уже спущенному трапу:

— Сынок, красавчик, радость сердца моего, наконец-то ты вернулся! Осторожно, не простудись, ведь дует трамонтана!

Осман Якуб, едва успев обнять своего любимца, уже пытается закутать его в принесенный из дому плащ — стеганый, темно-синий, в сверкающих небесных созвездиях, вышитых серебряными нитями.

Дрожащая Анна все еще стоит вцепившись пальцами в задвижку кормовой каюты и не может оторвать глаз от изрубленного на куски тела. Сгорбленная тетушка сидит на полу и плачет, прижавшись лицом к дверному косяку, вытянув босые ноги и бессильно опустив руки.

X

Воздух бодрящий, никаких неотложных государственных дел нет, сын вернулся с великолепными трофеями. Арудж-Баба, набрав полные легкие воздуха, удовлетворенно бьет себя левой рукой в грудь. Правая, серебряная, рука тоже на месте, она послушна и даже не нуждается в специальном уходе.

— А этот старый дурень все-таки соображает. Его роза — чудо природы. При таком холоде… Ты только взгляни! — Лапища Арудж-Бабы нежно прикасается к лепесткам новой махровой розы Османа Якуба. — Конечно, было бы лучше, если бы он поменьше говорил, но раз уж сам Аллах набил ему рот словами, остается принимать его таким, каков он есть. А за эти зимние розы он заслужил знатный подарок.

Арудж-Баба отрывает одну из жемчужин, которыми расшита его накидка, и сует ее Хасану в руку:

— Отдай ему. Но не говори, что она от меня. Положи жемчужину в его бокал: посмотрим, проглотит он ее или нет.

Арудж-Баба постоянно жаждет развлечений, но только за счет других. Сейчас, например, ему смешно от одной только мысли, что Осман может поперхнуться его жемчужиной. Он уже видит его посиневшим и задыхающимся.

— Здорово, наверно, испугается. Вот увидишь, он еще заявит, что это чудо, и зажжет свечу перед своими Мадоннами.

Ради забавы Арудж-Баба может изобрести что-нибудь и похлеще. Подумаешь, подбросить жемчужину в бокал! Вот если бы он вздумал срубить пару голов, тут уж на благополучный исход рассчитывать не пришлось бы.

Арудж-Баба наслаждается всеми радостями и свободой, дарованными монарху. Но если говорить честно, свобода эта уравновешивается заботами. И все же на месте повелителя Арудж-Баба чувствует себя прекрасно, хотя во многом бейлербей остался простым человеком — таким, каким был еще в те времена, когда рыбачил на своей лодке. Арудж-Баба до сих пор очень не любит оставаться в закрытых помещениях. Ему нужен свежий воздух, и нередко, когда Краснобородому приходится обсуждать скучные дела, он заставляет свою свиту бегом носиться за ним по аллеям парков или по огородам: писцы вынуждены поспевать за хозяином и делать пометки на небольших дощечках или производить выкладки, пользуясь висящими у пояса маленькими счетами и веревочными браслетами со множеством узелков.

Сегодня Арудж-Баба прогуливается вместе с Хасаном с того времени, как солнце выглянуло из сторожевой башни. Баба хочет узнать все подробности прошедшей операции — ему мало официальных отчетов. Да и самому ему надо поделиться новостями с приемным сыном.