Для придворных дам оставалось загадкой, как случилось, что Краснобородые не проявили никакого интереса к Анне как к женщине. Когда ее привезли, она, такая худенькая и бледная, была действительно малопривлекательной. А может, раисы просто боялись ее раздавить своей тяжестью? Или решили, что она должна быть подружкой только Хасана? Ведь Хасан очень часто проводит с ней время, а это для обожающих его женщин гарема еще один повод к тому, чтобы проявить об Анне особую заботу.

Под руководством таких прилежных и внимательных наставниц Анна усвоила все, что должна знать и уметь девушка. Она научилась вышивать восточные узоры, ткать, ухаживать за своим телом и лицом, подхватывать на лету всякие сплетни и новости, готовить восточные сласти и напитки, танцевать, освоила технику восточной каллиграфии, искусство массажа в восточных банях и многое другое.

Образование Анны совершенствуется не только в гареме. Она овладевает теорией и разными практическими навыками во всех уголках огромного дворца: на кухнях, где готовят и повседневную еду, и изысканные праздничные кушанья; в огромных прачечных, в медресе, в манеже для чистокровных лошадей и даже в тире, где она обучается меткой стрельбе. В общем, всюду, куда строжайше запрещено заглядывать любой другой девушке. Но только не ей. Она заходит, куда ей хочется, с таким спокойным и безмятежным видом, словно к себе домой, но соблюдая при этом все полагающиеся нормы приличия, так что ни одному стражнику или смотрителю и в голову не придет прогнать ее или даже вежливо заметить, что ей в этом месте быть не положено.

Все во дворце привыкли видеть девушку в самых неожиданных местах — одну или вместе с Пинаром, который после злополучного посещения Анной зверинца старается всюду следовать за ней, чтобы убедиться, что она не заплутает и найдет дорогу обратно, или с принцем Хасаном, относящимся к Анне как к младшей сестренке и подружке.

К сожалению, у Хасана мало времени для отдыха и развлечений, заботы о царстве поглощают его целиком, и он часто подолгу отсутствует, что огорчает не только Анну, но и капитана Жан-Пьера, который любит поговорить с принцем на своем родном языке о событиях, происходящих за морем.

6

Как-то на закате, когда Хасан со своей свитой выходит после вечерней молитвы из мечети, навстречу ему бежит Жан-Пьер — чрезвычайно взволнованный и расфуфыренный, как павлин. Платье капитана какого-то немыслимого фасона, а башмаки — из пятнистой шкуры дикого зверя.

— Я заказал их специально: пусть все видят, что я действительно был в Африке! — восклицает он, тыча в башмаки концом изящной витой трости.

Его чулки из тонкого желтого шелка под коленями подвязаны бантами бирюзового цвета; а выше колен два больших банта — такого же цвета, но чуть посветлее тоном — стягивают широкие присобранные штанины. Пожалуй, штанами в прямом смысле слова их и не назовешь, скорее это драпировки из бледно-голубой ткани, проглядывающие сквозь замысловатые прорези на бедрах и образующие пышные, ниспадающие на колени складки, тогда как серо-серебристая ткань собственно штанов представляет собой просто несколько узеньких полосочек. Другие драпри, тоже очень сложные по форме и цветовой гамме, пузырятся над затягивающим его талию жилетом. Рукава с буфами, воротник и берет, украшенные вырезами, фестонами и вставками из блестящего шелка, делают Жан-Пьера похожим на волшебника.

— Хочу обнять вас на прощание. Я уезжаю. Представляете? Моя жена, которая на протяжении пятнадцати лет нашего супружества только и делала, что изводила меня, стараясь жить врозь и как можно дальше, пожертвовала частью своего имущества, выплатила выкуп и прислала за мной корабль. Чудеса любви, дорогой мой! А может, и старческие причуды. Нужно явиться к ней в приличном виде, раз уж она заплатила такие деньги. Как по-вашему, смогу я понравиться ей в этом наряде?

Капитан возвращается во Францию. В Рим он не явится до тех пор, пока не будет уверен, что Папа не станет упрекать его за потерю кораблей. А жаль. Ему очень бы хотелось заехать в Рим и сказать пару слов герцогу Герменгильду — жениху Анны де Браес. «Какой позор, — сказал бы он ему. — Какой позор!»

Жан-Пьер знаком с ним, знает, сколько у него палаццо, замков, деревень, знает, что сундуки у старика набиты деньгами, а наемникам счета нет, что любимые пажи читают хозяину вслух и укладывают его в постель, что и баб у герцога полно, а он уже столько месяцев переводит реки чернил и свитки пергамента, чтобы выяснить, полностью ли ему платить выкуп за невесту или только частично.

Впрочем, для маленькой Анны такой оборот дела, возможно, и благоприятен, здесь она по крайней мере может жить спокойно, Жан-Пьер де Лаплюм даже уверен, что ей самой уезжать отсюда вовсе не хочется.

Жан-Пьер готов признаться, что и ему, в сущности, жалко расставаться с берберами. Он провел в неволе незабываемую зиму и всегда будет жалеть о тех безвозвратно ушедших днях, когда они с принцем беседовали на морском берегу и спали под открытым небом после адской работы.

— Вы можете остаться.

Легко сказать. Разве может Жан-Пьер ответить такой неблагодарностью своей жене? Бедняжка на целых десять лет старше его, и он просто не в силах нанести ей такой удар, особенно теперь, когда она проявила поразительную щедрость. К тому же в ее послании говорится, что король Франции призывает Жан-Пьера к себе. Конечно, весьма возможно, это просто уловка, но в жилах Жан-Пьера течет рыцарская кровь: раз суверен зовет, надо ехать.

Легкий ветерок напоен ароматом трав, растущих на холмах. Жан-Пьер де Лаплюм никогда не забудет эту землю, ее запахи, ее яркие краски. Он будет с сожалением вспоминать о многом, что связано с этим миром, даже о яростном рыке Аруджа-Бабы. Они трогательно распрощались и раскланялись сразу же после того, как Краснобородому был вручен выкуп.

— Но почему такая спешка?

— Какая же спешка? Переговоры велись долго, неторопливо. Капитан поясняет, что банкир, присланный его женой, и берберский министр тщательнейшим образом все обсуждали на протяжении трех дней. Сам же он с Аруджем прогуливался в это время в садах.

— Мой отъезд кажется внезапным только вам, принц, так как вы всегда где-то пропадаете. Удивительно даже: весна наступила, а вы — во дворце. Вы же носитесь с места на место быстрее почтового голубя. И не старайтесь меня убедить, будто эти дни вы провели где-то взаперти, предаваясь размышлениям.

— А ведь так оно и есть.

Действительно, Хасан провел много времени с Ахмедом Фузули, который, не зная, стать ли ему воином или отшельником-ученым, пока возглавляет гарнизон, охраняющий один из оазисов на внутренней территории, где у него есть сколько угодно времени для раздумий.

— Что ж, тогда я могу сказать, — замечает капитан, — что в ваше отсутствие здесь накопилась уйма новостей. Известно ли вам, что приехал банкир для обсуждения суммы выкупа за Комареса?

Однако тут возникли известные затруднения. Проверяются счета, параграфы, оговорки. Между тем Арудж-Баба отпустил без выкупа нескольких испанских солдат, что привело маркиза в ужасную ярость.

— От этого человека остались только кожа да кости, ему надо лечиться. Я уверен, что в теле маркиза бродят нездоровые соки.

Но вот прибегает посыльный с французского корабля. Настало время поднимать якорь. Пора прощаться.

— Позвольте же обнять вас, сынок.

Разве мог Жан-Пьер де Лаплюм когда-нибудь представить себе, что так подружится с этим пиратом, пардон, захватчиком. Он даже не может скрыть навернувшиеся на глаза слезы.

— Надеюсь, вы, так часто путешествуя, сможете выкроить время, чтобы навестить меня. Буду очень рад. Вы всегда можете рассчитывать на мою помощь.

С этими словами он снова обнимает Хасана, потом, стараясь подавить волнение, говорит шутливо:

— Осторожнее, ради Бога, не запутайтесь в моих лентах и складках! — С этими словами он легкими, умелыми жестами приводит свой костюм в порядок. — Не будем портить чудесную картину, которую я должен явить своей супруге!

Последнее рукопожатие, и французский капитан уходит.

— Да, забыл вам показать, — кричит он уже издали, — смотрите, какое чудо!

На груди у Жан-Пьера сверкает огромный сапфир — подарок Арудж-Бабы, который от выкупа не отказался, но все же не захотел заработать на новом друге слишком много.

XIV

После отъезда капитана Жан-Пьера маркиза де Комарес почувствовала себя еще более одинокой: не с кем было поболтать о придворных интригах, балах, новых играх, модах и о милых сердцу людях ее далекого мира.

Но спустя несколько дней Арудж-Баба, ко всеобщему удивлению, пригласил ее в свои апартаменты, а потом стал приглашать все чаще, едва у него выдавался свободный вечер. Похоже, ему пришлось по душе общество Шарлотты-Бартоломеа.

Теперь гранд-дама помогает Аруджу удовлетворять некоторые его пристрастия. В первую очередь это касается вина. Посредник, приехавший из Испании для завершения переговоров, привез с собой два бочонка хереса. Хотя официально Арудж-Баба алкоголя не употребляет, кому не известно, что главное достоинство берберов состоит в умении проявлять гибкость и не связывать себя жесткими нормами. Арудж чтит заповеди Корана, но по крови он все-таки грек, а у греков за плечами совсем иные многовековые традиции, тоже заслуживающие уважительного отношения. Так что и маркизе, и бейлербею доставляет удовольствие посидеть вечерком без посторонних за стаканчиком вина и поболтать о том о сем. Беседуют они чаще всего о самых простых вещах: как лучше зажарить барана, чем развлечь себя во время скучной церемонии, как добиться, чтобы слуги были послушными, но не выглядели при этом словно побитые собаки.

Шарлотта-Бартоломеа гордится тем, что умеет в случае необходимости быть очень строгой, но признается, что тоже не любит иметь дело со слугами, у которых на лицах написан вечный испуг. Чтобы избавиться от этой докуки, она выработала свой особый, «модуляционный» так сказать, метод приказывать, позволяющий подстегивать мерзавок-служанок, ленивых и неповоротливых, не отбивая у них охоту к играм, шуткам и развлечениям, когда желание поразвлечься возникает у нее самой.

Однажды маркиза де Комарес продемонстрировала бейлербею, пребывавшему ту ночь в особо хорошем расположении духа, как именно она «модулирует» свои приказания в зависимости от необходимости и цели, которую она намерена достичь. Арудж пробует подражать ей — такая игра ему нравится — и повторяет приказания по-фламандски, стараясь найти верный тон и тщательно подбирая силу и окраску голоса. Потом маркиза с важным видом показывает, как надо делать последние предупреждения и выговоры, используя всякие выразительные междометия: ах, эх, ох, ух, эй, ой, ай и так далее. В различных комбинациях набор их может быть бесконечным. Маркиза гарантирует эффективность своего метода, уверяет, что и служанки, и слуги благодаря ему становятся смирными как овечки, выполняют приказания беспрекословно, понимают их буквально с полуслова и готовы в лепешку разбиться, чтобы сделать все, как нужно. Стоит только пуститься в длинные объяснения, как у прислуги развязывается язык, но на резкий и короткий приказ она реагирует немедленно. Шарлотта-Бартоломеа могла бы написать целый трактат об искусстве приказывать без малейших усилий и с максимальной эффективностью. Арудж-Баба хохочет как сумасшедший, просит маркизу продемонстрировать свое искусство еще раз, чтобы он успел повторить все за ней, потом оба исполняют этот экзерсис дуэтом, издавая то резкие, то гортанные звуки, переходят на едва слышный шепот или орут во все горло. Под конец Шарлотта-Бартоломеа просит угостить ее табачком: Комарес к нему равнодушен, маркиза же любит пожевать его вечерком в воскресенье. Эту привычку она переняла у одного из своих братьев, побывавшего в Новом Свете. Признание маркизы еще больше сближает их: и Шарлотта и Арудж с удовольствием жуют табак вместе.

Однажды стражники, охраняющие покои Аруджа, услышав урок правильного обращения с прислугой, который иностранка с особым подъемом дает бейлербею, решают, что наша парочка предается разнузданной оргии. Слух этот быстро разносится по дворцу, и вскоре уже все только и говорят, что о ночных свиданиях Аруджа-Бабы с Шарлоттой-Бартоломеа.

По правде говоря, огненная борода и шевелюра Аруджа, его любовь к выпивке и вообще его манера поведения и порывистость разжигают в душе Шарлотты охоту к более смелым забавам, тем более что маркиза, в конце концов, всего лишь невольница, и если бы между ними что-то произошло, ее вины, считает гранд-дама, в том не было бы. Но ничего такого не происходит. Арудж-Бабе такое и в голову не могло взбрести. Вообще-то ему нравятся разные женщины, и мальчики тоже, но Шарлотта-Бартоломеа вовсе не вызывает у него мыслей и желаний подобного рода.