Кроме того, Шарлотта-Бартоломеа под предлогом, будто Св. Варфоломей, ее покровитель, украшает его статую, а следовательно, и останки Аруджа венками из цветов. Это тоже, должно быть, доставляет большое удовольствие Бабе, если мертвые ведают о делах живых и если он, как и прежде, любит посмеяться.

Дует попутный ветер, корабли равномерно покачиваются на волнах, Хасан все так же лежит на палубе, и мысли его продолжают блуждать, потому что сон так и не приходит.

С тех пор как умер Баба и уехала Анна де Браес дворец поскучнел.

Кто знает, не разучилась ли Анна смеяться, сохранила ли свою привычку вздергивать подбородок, глубоко вздыхать и с равнодушным видом озираться по сторонам, когда сердится, волнуется или собирается заплакать, но не хочет, чтобы это заметили. Теперь Анна, наверно, больше не плачет, ведь она, должно быть, стала совсем взрослая.

Он велит себе гнать прочь эти мысли. Человека посещает столько мыслей, в душе живет столько воспоминаний, столько различных чувств, что, казалось бы, вполне можно прогнать одну из них, не рискуя ощутить пустоту. Однако, изгнав мысли и воспоминания об Анне де Браес, Хасан ощущает в душе огромную черную пустоту. А если разрешить этим мыслям вернуться, они все равно будут его тревожить, тогда как другие воспоминания и чувства могут задерживаться, уходить и приходить так, что он их даже не замечает.

Например, он с нежностью вспоминает далекий образ своей тетки, которая ненадолго заменила ему мать. Хасана беспокоит ее судьба, он хотел бы получить сведения о ней. И все-таки о тетке он никогда по-настоящему не скучал, сохраняя о ней самые приятные и добрые воспоминания, и только. Мальчик проводил все свое время в горах, где пас коз, и тетка мало что значила в его жизни. А вот само место, где он родился, означало очень многое: иногда он все еще вспоминает яркие краски, острые запахи, расплывчатые очертания сверкающих, словно хрусталь, гор. Сегодня его родиной стал дворец Краснобородых — это его дом и его семья: Осман Якуб, Хайраддин, гарем, солдаты, друзья и воспоминания об Арудже. Интересно, помнит ли Анна де Браес о своей жизни во дворце и о них?

Какой-то мальчишка, пробегая мимо, больно ударил его по ноге, и это помогает Хасану прервать нить воспоминаний. Осман непременно сказал бы, что воздействовать на него можно только силой, потому что он упрям. Но разве может знать Осман Якуб о внутренних терзаниях Хасана, которые даже для него самого — тайна за семью печатями?

5

Тем временем дети морисков, отоспавшись, принимаются играть. Визжа от восторга, они перекатываются по палубе, словно маленькие морские волны.

— Это военный корабль, а не улица, где вы можете бегать и прыгать, словно с цепи сорвались. Прекратите сейчас же, — кричит им надсмотрщик, — своим шумом вы разбудите раиса!

Но именно на раиса дети и хотят посмотреть и, подкравшись к нему, застывают вокруг. Они столько слышали о чудесном плаще Аруджа, что теперь хотят посмотреть на великолепные одежды его сына и совершенно потрясены, застав его спящим на простом мешке да еще перемазанным сажей. Потрясены, но не разочарованы: он им нравится и такой — молодой и красивый. Кто-то из детей осторожно дотрагивается до него, кто-то дергает за волосы, наклоняется, чтобы получше рассмотреть. Они болтают между собой, смеются, когда Хасан, внезапно протянув руки, ловит парочку озорников. Остальные разбегаются с пронзительным визгом, но тут же возвращаются снова, чтобы их тоже поймали. Так на глазах побледневшего от ужаса надсмотрщика продолжается эта игра с бесконечной беготней, хохотом и падениями.

Женщины не вмешиваются, они неподвижно стоят на палубе, не понимая, что это — кошмарная явь или сон. Делать им нечего, не считая, разумеется, тех, у кого грудные младенцы, и вынужденное безделье усиливает тоску и страх. Праздность для них внове, но женщин удручает и эта масса воды, которой не видно конца и края, и мысли о будущей жизни.

Прежняя жизнь была лишена надежды, но все в ней было знакомо, привычно, предсказуемо: камни, дороги, убогий дом, даже несчастья. Теперь их ждет пугающая неизвестность, как, например, поведение раиса: он внезапно прерывает игру и уходит. Наступает его черед стоять у штурвала, но женщины не знают, ушел ли принц по делам или чтобы наказать их детей. Они успокаиваются только к обеду, когда, сверив курс, уточнив время, состояние моря, а также связь с другими судами, раис выходит к своим пассажирам в великолепном наряде, как и подобает принцу: в шелковом кафтане и в голубом бархатном тюрбане.

6

Взрослые мужчины тоже горят желанием побеседовать с раисом, прибывшим из Алжира. Они рассказывают ему, как радовались, когда до них доходили слухи, что Краснобородые освобождают морисков, томящихся в рабстве у испанцев, и как их собственные надежды на освобождение рухнули, когда Хайраддин отправился в Тунис, а император послал против него столько кораблей, что ему уже было не до морисков. Вот почему они так удивились, когда пришло сообщение, что Хасан приедет за ними в день смены луны.

Теперь, оказавшись на кораблях и чудом избежав опасности, крестьяне-мориски довольны, но еще не до конца убеждены, что самое страшное позади, как объявил им надсмотрщик во время раздачи вечернего рациона. А вдруг их уже преследуют? Или на них нападет какая-нибудь военная флотилия? И можно ли быть уверенными в том, что не будет шторма и что ни одно судно — а все они так перегружены — не потонет?

Есть опасность наскочить на риф или оказаться жертвой какой-нибудь гигантской рыбы, может начаться бубонная чума, свалиться с неба комета, морская гидра может разинуть свою чудовищную пасть и поглотить один за другим все галиоты.

Однако, если не считать всех этих воображаемых катастроф, Хасан уверяет их, что погода установилась хорошая, а нападение на них маловероятно. Испанские корабли, впрочем, мориски и сами это знают, сейчас заняты в Тунисе. Французы стали союзниками берберов, так как враждуют с испанцами, поэтому, если они и встретятся с французскими судами, опасаться им нечего. Англичане, португальцы, голландцы ведут военные действия в океане, а Венецианская Республика сейчас не собирается воевать на Востоке. Поэтому пусть лучше успокоятся и подумают о будущем.

Но когда мориски размышляют о будущем, у них возникают новые сомнения: раз им пришлось оставить орудия труда и скот, как же они будут возделывать новые земли?

Надсмотрщик обещает привязать к веревке и отправить искупаться в море первого, кто пожалуется еще раз.

Однако неразрешенные вопросы остаются. Какой будет их жизнь на земле предков?

Может быть, Осман Якуб и прав, когда заявляет, что Хасан терпелив, словно школьный учитель. Но ведь это правильно, что люди задают вопросы, не желая жить с шорами на глазах. Хасан объясняет морискам, что они получат в собственность земли рядом с пустыней или в самой пустыне, где уже есть деревни, населенные морисками, вернувшимися много лет назад в Берберию. Их братья подберут для них новую работу.

Пока обеспокоенные отцы получают интересующие их сведения, дети носятся вокруг, вновь возвращаются к раису, очень довольные, что видят его в красивом наряде, любуются его массивной, сверкающей на солнце цепью.

И взрослые, следуя примеру детей, постепенно успокаиваются.

Они понимают, что работа им предстоит тяжелая, но кто же ждал легкой жизни? Работать в пустыне, но на себя все-таки лучше, чем всю жизнь прожить в рабстве. Они наперебой что-то рассказывают, торопясь поскорее забыть о пережитых невзгодах.

— Да пребудет с тобой вечное благословение Аллаха, раис! Хасану пришлось бы еще долго выслушивать хор похвал и благословений, если бы не суматоха у люка на корме.

7

Мальчик, которого Хасан собственноручно спас последним и который все это время оставался в полузабытьи, открывает глаза, озирается по сторонам и, неожиданно вскочив, пытается броситься в море.

— Что это на тебя нашло, ты обезумел? — кричат женщины, ухаживающие за ним. — Лежи тихо, мы уже далеко отплыли от форта, бояться больше нечего. Смотрите, он весь в крови. Позовите лекаря, пусть прижжет ему рану.

Несколько минут женщины с трудом удерживают его, однако мальчик быстро слабеет и, упав как подкошенный, снова теряет сознание. Он даже не чувствует, когда лекарь прижигает ему рану.

— Почему он хотел бежать?

— Он без сознания.

— Нет, нет, — протестует старуха, пробираясь к нему в толпе других женщин, — пропустите меня. Я знаю, что с ним, с беднягой. — И обнимает его так, будто хочет скрыть, спрятать от остальных. — Все хорошо, Амин, успокойся. Подожди, пусть у тебя сначала заживет эта ужасная рана. Зачем тебе бросаться в море? Кто ты такой, чтобы решать вопросы жизни и смерти? Может быть, ты хозяин на этом корабле?

— Верно. Я должен поговорить с раисом.

— Стой, или ты не видишь, что не держишься на ногах? Ты, должно быть, действительно спятил.

Но Амин больше не слушает ее, со счастливым видом он озирается по сторонам.

— Каким оружием ты отрубишь мне голову, господин? Перед ним стоит принц Хасан.

— Ты, наверно, и в самом деле сошел с ума, если думаешь, что я отрублю тебе голову только для того, чтобы доставить тебе удовольствие.

— Хасан, сын Краснобородого, возьми свою саблю. Я прошу, чтобы это была сабля. Ведь ты Хасан из Алжира, не так ли?

— Ты прекрасно знаешь, кто я. Скажи лучше, кто ты. Мне говорили, что ты хотел броситься в море.

— Теперь я хочу умереть от твоей руки и с благословения Аллаха, но если ты прикажешь, я не побоюсь броситься в море.

— Покончим с загадками. Что такое ты совершил, раз сам себя приговариваешь к смерти?

Мальчик протягивает к нему обожженные руки.

— Я начал с дома на самом верху. Это я зажег огонь, но я не знал, что ты запретил это делать. Я был там всю ночь.

— Если ты действительно не знал, то не виноват.

— Нет, виноват. Я разбудил испанцев в форте и в соседнем городе. Все эти люди погибли по моей вине.

— И я должен поверить, будто ты в одиночку поджег целый город?

— Могу поклясться. Я развел двадцать два костра. Хасан, только что избежавший массовых проявлений благодарности, теперь рискует утонуть в мольбах и просьбах.

Женщины не отваживаются обращаться к раису напрямую, но, столпившись вокруг него, повторяют шепотом одно и то же слово. Шепот усиливается, нарастает, звучит как бы на одной пронзительной ноте и производит сильное впечатление. Хасан поднимает руку, требуя тишины.

— Своим заупокойным плачем вы требуете его смерти. Значит, это вы, а не я вынесли ему приговор.

Женщины приходят в волнение. Не зная, что предпринять, они ритмично раскачиваются взад и вперед, как бы в такт своему плачу, и вдруг одна из них бросается на колени перед Хасаном и предлагает свою жизнь за жизнь Амина. Склонив голову и обнажив шею, она пронзительно кричит в ожидании, когда раис взмахнет своей саблей.

Хасан требует, чтобы принесли скамью, усаживает на нее женщину, которая хотела умереть вместо Амина, и среди всеобщего замешательства говорит, что теперь мориски могут сами вершить суд над своими людьми, решая их судьбу. Что касается его, Хасана, то он считает, что мальчик не виноват в нарушении приказа, раз он его не слышал. Пожар привел к трагическим последствиям, однако надо иметь в виду, что не только пожар, устроенный Амином, насторожил часовых форта, которые, надо думать, знают свое дело. Не так-то просто незаметно увести рабов из-под самого носа хозяев.

8

Суд над Амином занял пассажиров на весь оставшийся день, отвлекая от тягот непривычного морского путешествия. Новость передается с одного судна на другое, среди вождей племен выбирают того, кто должен вынести окончательный вердикт, опрашивают семьи, среди которых есть погибшие.

Приговор мог быть вынесен давным-давно, но дело затягивается, потому что каждый хочет сказать свое слово, хотя чаще всего говорит то же самое, что и остальные. Нужно ли выносить смертный приговор? Пятеро молодых людей, каждый из которых много старше Амина, пойманные на месте преступления с факелами в руках, не были наказаны. Кроме того, как можно в обычный мирный день приговорить к смерти мальчишку, который оказался более ловким и храбрым, чем все они, вместе взятые? И разве всем им не хотелось стереть с лица земли этот город печальных воспоминаний? И вот теперь бедный Амин, чудом уцелевший в огне и в воде, должен умереть, когда его народ счастлив и свободен?

В конце концов в ответ на единодушные причитания женщин, требующих помиловать Амина, раздается не менее единодушный крик новоявленных судей, даровавших ему жизнь.

Амин не плачет и не чувствует себя искупившим вину. Он стоически просит наказать его и ведет себя как настоящий герой. И тем не менее, когда рулевой, чтобы покончить с этим и освободить палубу от орущей толпы, дает ему пару затрещин, после чего отправляет всех спать, у мальчишки текут слезы, крупные, как фасолины, которые ему дали на ужин вместе с четырьмя галетами.