Губернатор, который все больше приходит в ужас и отчаяние, предлагает объехать стороной поля и леса, где гуляет солдатня, и отвезти гостей охотиться на кабана в горы, чуть дальше на север.

— Уж скорее бы приехал вице-король, — жалуется губернатор королевскому адвокату, который является его правой рукой и благодаря этому сильно разбогател. — Он взял бы на себя бразды правления и отвечал бы за все, что происходит. А сегодня ночью произошло страшное, — говорит он тоном человека, ожидающего справедливого наказания. И везде, где губернатор вместе с егерями ищет место для императорской охоты, он видит вокруг лишь разорение и тлен. — Это конец. Это наш конец!

— Ваше превосходительство, — говорит ему королевский адвокат льстивым и вместе с тем покровительственным тоном. — Кто может упрекнуть вас? Вице-король, не проявивший должной поспешности, чтобы приехать вовремя и засвидетельствовать почтение своему господину и императору? Командиры, которые провели ночь в кутежах или просто спали? Или сам император, явившийся косвенной причиной всех этих беспорядков и, судя по всему, не придающий им никакого значения? Не будем отравлять себе жизнь. Может быть, это несчастье и станет тем лекарством, которое положит конец болезни. Неурожай принес столько нежданных смертей, что лишние, так сказать, внеплановые дети нам не помешают, а только заполнят образовавшуюся пустоту. Что же касается некоторых потерь, то вы не хуже меня знаете, что в этих краях нет ничего по-настоящему ценного, о чем стоило бы сожалеть.

Суматоха и ночной шум распугали дичь. Главный егерь советует еще больше сместиться на север, и император совершенно счастлив. Давно его уже не видели в таком веселом, приподнятом настроении.

«Слава Богу, кажется, он забыл о двухголовом чудище», — с облегчением думает королевский адвокат, который все время скачет рядом с губернатором.

— Вот видите, синьор, — говорит он ему, — все налаживается. И даже более того, мне кажется, что у императора есть намерение пофлиртовать.

Карл Габсбургский скачет бок о бок с кузиной и оказывает ей множество знаков внимания. Они беседуют о своей родине, о владениях в Нидерландах, столь ему дорогих, что он всегда беспокоится, как бы они вдруг не исчезли в тумане или под водой во время наводнения. А страна как ни в чем не бывало продолжает существовать, населенная сильными, работящими и преданными ему людьми.

Сплетники из свиты императора уже чувствуют в воздухе запах свадьбы.

— Помяните мое слово, — наконец осмеливается сказать кто-то из них, — что на этот раз император предложит в супруги своей овдовевшей кузине, которая не соглашается ни на какую другую партию, самого себя!

Но это предположение не имеет под собой никакой почвы: после смерти своей супруги император заявил, что никогда больше не женится.

И тем не менее на всякий случай, если император вдруг решил отказаться от своего прежнего намерения или питает нежные чувства к кузине, остальная свита держится на почтительном расстоянии и изнывает от скуки, от зноя и назойливых мух.

— Слишком жарко, — говорят те, кто разбираются в погоде, — как бы не было грозы.

7

Хасан уверен, что штиль скоро кончится. Его галиот, укрытый в бухте, готов в любую минуту сняться с якоря, чтобы опередить императорский флот в походе на Алжир, если Карл Габсбургский все-таки решится на осаду, несмотря на то что генералы и союзники продолжают его отговаривать.

Если их час пробил, если и для них штиль скоро закончится, Хасан спокоен и уверен в себе. Он знает, что Алжир хорошо укреплен, имеет достаточное количество боеприпасов и продовольствия, что Совет бдителен и что все жители города знают свои обязанности на случай осады.

— Едем! — говорит Хасан Руму-Заде, когда тот возвращается из Алгеро вместе с жителями острова, которые принесли дань своему господину, — ты расскажешь мне по дороге, как вооружены их корабли. Мы должны отплыть, пока не начался шторм.

Осман уже на борту, и сердце его разрывается от разочарования и тоски, так как он ожидал чего-то неопределенного, но приятного, а ничего не произошло — разве что опять будет война, или на обратном пути они попадут в шторм.

— А мое послание ты получил?

Неизвестно, по какой причине, послание Рума-Заде так и не попало по назначению. Едва услышав новость, которую он уже несколько дней ждал и на которую надеялся, Хасан приказывает вновь спустить на воду лодку, только что поднятую на борт.

— Куда ты? Где собираешься искать ее? — говорит ему Осман Якуб, весь дрожа и почти шепотом, потому что, с одной стороны, он боится, что Хасана могут схватить люди императора, а с другой — он всегда верил в чудеса и теперь ждет чуда.

Поэтому он только кричит ему вслед, чтобы Хасан переоделся, ведь его восточные наряды сразу бросаются в глаза.

Хасан уже так и сделал. Он на веслах вместе с рыбаками, одевшись в лохмотья одного из них. Рум-Заде рядом с ним.

8

«Хоть бы из чащи выскочил какой-нибудь зверь, — думает Анна де Браес, — и отвлек охотников».

Прошло уже несколько часов. В полдень они сделали привал. Император принял представителей местной знати и нескольких испанцев, пообещал парочку орденов и другие пустяки, проявляя при этом необычное дружелюбие и любезность. Он настоял на том, чтобы Анна как следует отдохнула и поднес ей в подарок прекрасную золотую цепь с сердоликовым ониксом, которую носил сам.

Тем временем Анна, как и в предыдущие дни, продолжает собирать сведения о местности, так что теперь неплохо ориентируется в этих краях. Но когда она задает себе вопрос: «А как я поступлю, когда окажусь вблизи острова?», то, чтобы не отвечать на него, продолжает беседовать с мужчинами на такие излюбленные мужские темы, как лошади, упряжки, фураж, повергая их в глубокое изумление своей осведомленностью.

Но вот наконец, когда день уже начинает клониться к вечеру и всеми овладевает скука, собаки и егеря вспугивают двух мощных и красивых зверей. Охотники бросаются в погоню.

— Вы держитесь подальше, — говорит император своей кузине. — Разъяренные кабаны очень опасны. Держитесь подальше, я вас прошу.

И любезно поклонившись ей, пришпоривает лошадь. Анна медленно отъезжает в сторону и, как бы вняв просьбе императора, отправляется на поиски безопасного места. Но как только между ней и охотниками появляется узкая полоска густых зарослей, она, ориентируясь по солнцу и вершинам холмов, пускает лошадь бешеным галопом. Ее поджарый скакун действительно очень быстр и, едва выбравшись на тропинку, стремительно мчится по ней, не нуждаясь в шпорах и понуканиях.

Тогда-то Анна и решает, что не вернется назад, что бы ни случилось. Добравшись до берега уже почти в темноте, она видит прямо перед собой остров, о котором столько мечтала, но не замечает на нем никакого замка и никакого сигнала. Единственное, что она видит с абсолютной ясностью, — что остров очень далеко. И почти так же далеко утес, который выступает из воды между островом и сушей.

Анна сходит со своего резвого скакуна и говорит: «Уходи, я обратно не вернусь. Скачи куда хочешь».

Но уставший и смирный конь вовсе не торопится убежать, а принимается спокойно пощипывать травку.

С моря дует не легкий бриз, а сильный и холодный ветер. Но Анна и этого не замечает, когда, сняв с себя одежду, входит в воду и плывет.

«Я хорошо плаваю, — думает Анна, вспоминая, как давным-давно отец брал ее с собой на каналы. — В детстве я плавала в реке, а в море плыть намного легче, — успокаивает она себя, чувствуя, что морская вода хорошо ее держит, — я обязательно доплыву до этого утеса».

Анна смотрит на далекий утес, возвышающийся над бескрайней гладью воды, в которой обитают тысячи рыб, а рыб она всегда боялась.

«Я не должна думать о том, что стану делать, когда доплыву до утеса. Неужели, — спрашивает она себя, когда начинает ощущать усталость, — нельзя было найти более простой способ вернуться в Алжир, чем бросаться ночью в море?»

9

Все то время, пока они плыли в море, и потом, когда высадились на берег и прочесывали его, блуждая, словно грешные души в чистилище, обреченные на вечные скитания, Рум-заде был убежден, что безумно пытаться найти здесь Анну де Браес.

— Это невозможно, — говорит он Хасану. — Охотники давным-давно вернулись в город, если Анна де Браес вообще была среди них. А на погоню у нас нет ни времени, ни лошадей.

Вполне возможно, что завтра Карл Габсбургский вновь выйдет в море, и Рум-заде больше не сомневается в том, что, собрав такую мощную флотилию у берегов Майорки, император сумеет настоять на осаде Алжира. Он потратил слишком много золота и усилий, чтобы теперь отступать, уже не говоря о том, что ему самому очень нравится эта затея.

Когда Рум-заде, как ему кажется, окончательно убедил друга, за все это время не проронившего ни слова, из-за куста появляется лошадь в богатой сбруе.

«Ну все, — бормочет Рум-заде, — теперь он вскочит в седло и умчится в город один».

Но Хасан возвращается в лодку и, дав команду отчаливать, пристально смотрит на воду, которая становится все более темной.

Они мечутся взад и вперед, так что след от их лодки напоминает маленьких резвых змеек, пока на воде не остается лишь узкая полоска света и усталые гребцы, чтобы перевести дух, бросают весла как раз неподалеку от утеса, напоминающего панцирь черепахи.

Нельзя оставаться в море после захода солнца. Очень скоро темнота станет непроглядной, но рыбаки не проявляют ни малейшего страха или нетерпения. Часовые на башне, которых отвлекли приезд императора и охота, менее пристально, чем обычно, наблюдают за ночным морем и не видят лодку, плывущую к тому же без огней.

«Как мы будем возвращаться в темноте? — думает Рум-заде, непривычный к морю. — Куда нас может занести?»

Однако рыбаки успокаивают его: если кто-то остается ночью в море, другие рыбаки специально разжигают на своем острове костры, служащие ориентирами.

На самом деле свет виден только на сардском берегу. Эти светящиеся точки — зубцы сторожевых башен, и их вполне достаточно, чтобы указывать нужное направление или по крайней мере то, которого следует избегать. К тому же скоро на помощь морякам придут звезды на небесной карте.

— Вернись назад! Что ты делаешь?

Руму-Заде не удается удержать Хасана: он внезапно бросается в воду. И тогда Рума-Заде охватывает самое настоящее отчаяние, потому что вода для него едва ли не единственный враг, перед которым он бессилен и которого боится. Рум-заде молча застывает, стараясь даже не дышать, чтобы слышать всплески воды вокруг уплывающего товарища.

В смятенном сознании Рума-Заде мысли мчатся бешеным галопом: «Это невозможно. Это просто невозможно. Этого не может быть. Ночь и море — это бесконечность с бесконечным множеством таинственных маршрутов».

Но потом разум говорит ему другое: он должен надеяться. В жизни необычно и загадочно все — и маршруты, которые мы выбираем, и события, которые происходят, плохие или хорошие — любые. В хаосе, в котором, как мы надеемся, есть столь желанный нами порядок, на самом деле все происходит случайно, непредсказуемо. Имеют, конечно, значение и наши поступки, но лишь отчасти. Разве не бывает так: человек проходит мимо скалы, а в этот момент с нее срывается тяжелый камень и пробивает ему голову? Или на пустынном горном пастбище молния поражает одинокого пастуха, или гигантская морская волна топит самый лучший корабль? Разве не случайность, что императорский флот изменил свой маршрут и встал на рейд в этой бухте, где вовсе не должен был останавливаться? И пусть в результате самых невероятных случайностей происходит столько несчастий, которые кажутся нелепыми, неправдоподобными и совершенно невозможными с точки зрения логики и здравого смысла, но ведь колесо фортуны вертится и в обратном направлении. А иначе разве пришло бы людям в голову называть фортуну богиней? Нет, они считали бы ее злобным и коварным чудовищем.

Мысли Рума-заде в поисках твердой опоры блуждают в лабиринтах отвлеченных рассуждений, а его руки, словно тиски, сжимают весла.

И когда тревога становится невыносимой и готова уже разорвать сердце Рума-Заде, чтобы вырваться наружу, он слышит голос:

— Где вы?

По всплескам воды он понимает, что его друг возвращается и что он нашел Анну де Браес.

— Лодка здесь, плыви сюда!

Рыбаки предупреждают его, чтобы он больше не кричал, потому что ночью звук голоса на воде разносится очень далеко.

С острова раздается наконец сигнал, а на берег обрушивается поток светлячков, спускающихся с холма до самой кромки воды. Поэтому, как только Хасан поднимается на борт лодки со своей драгоценной ношей, Рум-заде и другие гребцы налегают на весла с удвоенной силой, которую придает им сознание свершившегося чуда.