— Великолепно. И такую вещь удобно делать. А теперь я помогу тебе написать внизу «Заварной чайник. Серебро». И поставишь свою фамилию и имя.

Глаза Эстер гневно засверкали, когда она подняла взгляд на Джона. Он просто-напросто обманул ее! Это была ловушка, очередная попытка заставить ее писать и читать. Радость Эстер от любимого занятия рисованием моментально улетучилась. Она яростно смахнула со стола рисунок, перо, чернильницу и карандаш. Все это с шумом посыпалось на пол, а Эстер тем временем вскочила из-за стола и бросилась вон из комнаты. Ее страшно тошнило. Едва успев добежать до туалета, Эстер ощутила страшный спазм внизу живота, и ее немедленно вырвало.

Выйдя на двор, Эстер рухнула в изнеможении на деревянную скамью, вытирая губы платочком. Может быть, конечно, и нервный стресс вызвал этакий сильный рвотный спазм, однако Эстер подозревала, что ему есть совсем другая причина. Она положила руки на живот. Скорее всего, это уже третья ее беременность. Этим и объяснился сбой ее месячного цикла. А она думала, что это из-за постоянных стрессов от занятий!

Откинув голову назад, Эстер закрыла глаза и глубоко вздохнула, чувствуя колоссальное облегчение. Беременность— вот ее спасение! Джон ни за что на свете не станет расстраивать ее, когда она в положении. А это значит — конец урокам, унижению и стыду.

Эстер было все равно, кто родится — мальчик или девочка. Она всегда с особой любовью и лаской относилась к младшему ребенку, к самому маленькому… Внезапно успокоившись, Эстер встала со скамейки и направилась в дом рассказать обо всем Джону.

Как она и предполагала, все уроки тут же прекратились. Джон наконец-то признал поражение, несмотря на свое упрямство, и перестал даже вспоминать о занятиях. В качестве компенсации он обучил Эстер некоторым тонкостям и хитростям ювелирного дела, и ее очередной раз продемонстрированные талант и хватка, как всегда, оставили Джона в недоумении, почему же ее мозг настолько невосприимчив к чтению и письму.

Джосс продолжал делать большие успехи в учении. Джону очень хотелось бы, чтобы он поступил в Вестминстерскую Школу, но плата за обучение там была совершенно неприемлема для их семьи. Поэтому Джон прилагал все усилия, чтобы научить Джосса всему тому, что знает сам. Он также начал заниматься с Летисией, которая уже успела проявить недюжинные умственные способности. Было ясно, что Джон не потерпит безграмотности своих детей, которые уже родились и которым еще предстоит появиться на свет.


Третьи роды прошли для Эстер легче, чем первые. Внутренним чутьем она ожидала, что это будет девочка, поэтому заранее приготовила для нее имя — Энн. Так звали мать Эстер.

Когда Джоссу разрешили войти в спальню и посмотреть на сестренку, он положил рядом с ней погремушку, которую смастерил сам. Летисия, приревновавшая мать к новорожденной девочке, спряталась за спинкой кровати и надулась, и Абигайль пришлось подтолкнуть ее к колыбельке.

— Подойди и поцелуй сестренку Энн.

Летисия заглянула в колыбель и кокетливо качнула тоновой:

— А я красивее, чем она!

Потом оглянулась на мать и, увидев недовольное выражение на ее лице, подбежала к постели и обняла ее:

— Мама, но ты ведь все еще любишь меня?

Эстер погладила светлые волосы дочери, убрала прядь с ее раскрасневшегося, взволнованного лица.

— Ну, конечно, я люблю тебя, — заверила она Летисию.

Эстер никогда не выделяла особо кого-нибудь из своих детей, у нее не было «любимчиков», но Летисия долгое время страдала от ревности к младшей сестре и всеми силами пыталась привлечь внимание родителей к своей персоне. Но постепенно успокоилась, решив, что Энн с ее пока невыразительной внешностью и жидкими каштановыми волосиками никогда не сможет затмить ее.


В какой-то момент Эстер стала подозревать, что некоторые, причем самые большие, изделия в мастерской Джон делает по заказу Харвудов. Она знала, сам мастер Харвуд так и не оправился после второго удара, и теперь прикован к постели. И хотя Джон перестал упоминать об этой семье, Эстер узнала у Робина, что Каролина ведет все дела производства в мастерской, предоставив таким образом своей матери возможность полностью посвятить себя уходу за отцом, который никому, кроме жены и дочери, не позволял нянчиться с ним. И было вполне естественно, что Каролине хотелось бы помочь Джону, и она давала часть заказов ему. Но почему же, в таком случае, он ничего не говорил об этом Эстер? Она не решалась спросить Джона напрямую, сама не зная почему. От этой мысли у нее холодело внутри и начиналась нервная дрожь.

Эстер в мыслях постоянно возвращалась к тому моменту, когда подозрение закралось в ее душу, с надеждой, что ход логических размышлений прольет хоть какой-то свет на эту ситуацию. Возможно, все началось с того, когда Джон стал как-то смутно отвечать на ее вопросы о новом заказчике. Поначалу Эстер не придавала особого значения неопределенности, однако подозрение прочно засело у нее в голове и постепенно переросло в тревогу, как из крошечной песчинки в раковине вырастает большая жемчужина. Наперекор своим самым благим помыслам, Эстер обнаружила, что не в силах удержаться от тщательного анализа и подсчетов тех самых крупинок и дорогостоящих изделий, которые Джон относил «неизвестно куда». Как правило, в целях безопасности он всегда доставлял работу клиентам в светлое время суток, но иногда приходилось это делать вечером, если заказ был срочным.

В таких случаях Джона за небольшую плату сопровождал отставной армейский сержант, человек сильный, закаленный в боях. Эстер не волновалась за Джона, когда он относил коробку с ценным изделием с таким сопровождающим. Обычно она обертывала коробку какой-нибудь тряпицей, а если предмет был очень большим, то Джон клал его в старый потертый мешок и нес его на плече.

Каждый раз, когда он отправлялся с товаром вечером, Эстер отмечала, сколько времени он отсутствует, и сравнивала это с тем, сколько Джону требуется для доставки предметов другим заказчикам. После нескольких недель наблюдений она выстроила определенную закономерность в его вечерних доставках и отсутствии.

Однажды Джон вернулся домой в полночь. Так поздно он еще никогда не задерживался. Эстер ждала его наверху возле лестницы. Лицо ее было бледным и очень напряженным. Та же самая ревность, которая так явно проявлялась в характере Летисии, овладела Эстер. Ревность, смешанная с ненавистью, которую она была не в силах контролировать. Джон повесил свою шляпу на крюк в прихожей. Потом посмотрел наверх и увидел фигуру Эстер, слабо освещенную мерцанием пламени небольшой свечи, горевшей на столике в верхнем холле. Джон подумал, что самая большая проблема миролюбивых, спокойных людей, как он сам, состояла в том, что они всяческими обходными маневрами пытались избежать скандала и в конце концов умудрялись спровоцировать его в самый неподходящий для себя момент.

Джон думал, что Эстер не дождется его и заснет. Глядя теперь на ее расстроенное лицо, он понял, что его секрет перестал быть секретом. Джон терпеть не мог оправдываться, и к тому же у него совершенно не было настроения ругаться с женой.

— Я не думал, что ты еще не спишь, — тихо сказал он Эстер.

— Как же я могу спать, если знаю, что ты проводишь вечера с Каролиной? — взорвалась та.

Джон вздохнул и начал медленно подниматься по ступенькам наверх.

— Я знаю, что задержался слишком долго. Но с моей стороны было бы крайне невежливо отказываться от ужина и бокала вина.

— А что подумал бы ее жених, если бы увидел тебя там?

Не доходя одной ступеньки до верха, Джон остановился и посмотрел Эстер в глаза.

— Почему ты решила, что мы были одни? — резко спросил он.

— Потому, что это уже далеко не первый раз, когда ты бегаешь к ней. И у тебя не хватит духу отрицать это!

— И не собираюсь.

Джон также начал нервничать.

— Но прошу тебя, давай поговорим обо всем утром, когда ты немного успокоишься.

— Нет! — вскричала Эстер.

По глазам Джона она поняла, что «перешла грань», и что его гнев вот-вот выплеснется наружу. Это ее даже обрадовало.

— Да у тебя же все на лбу написано! Ну почему, почему ты не сказал мне, что встречаешься с ней?

— Чтобы избежать таких вот сцен, — процедил он сквозь зубы.

Эстер с размаху, со всей силы влепила Джону пощечину, и ей показалось, что звон удара разнесся по всему дому. Джон в этот момент как раз собирался подняться на последнюю ступеньку, и от удара Эстер потерял равновесие. Голова его резко качнулась в сторону, и он едва не упал. Качнувшись и ухватившись за перила, чтобы кубарем не скатиться по лестнице, Джон с трудом удержался на ногах. Эстер опять размахнулась на него, но он успел перехватить ее руку. При этом упал маленький столик в углу холла, и скатерть соскользнула с его гладкой полированной поверхности вместе с горевшей свечой.

Джон схватил Эстер за плечи и толкнул к стене. Наклонившись близко к ее лицу, он заговорил:

— Хочешь правду? Ты ее получишь! Когда Каролина стала вести дела своего отца, первое, что она предприняла — это убрала мою фамилию из «черных списков» Харвуда. И это очень помогло мне в работе. А когда из их мастерской ушли лучшие рабочие, которые не желали, чтобы ими руководила женщина, разве мог я отказаться делать вещи по ее заказам? И великолепные вещи! Что ты молчишь? Отвечай!

И он тронул ее за плечи.

— Да! — в бешенстве закричала Эстер, безуспешно пытаясь вырваться. — Я-то думала, у тебя хватит гордости, чтобы отказаться от ее подачек!

— Я никогда не связывал это со своим прежним хозяином! И как бы там ни было, я не держу зла на старого больного человека!

— Уж конечно, теперь не держишь! Ведь вместо него теперь рядом с тобой Каролина. И выполнение ее заказов— прекрасный предлог видеться с нею всегда, когда тебе этого захочется!

— Ия очень этому рад! — прорычал Джон.

Издав какой-то жуткий вопль ярости и ревности, Эстер попыталась ударить Джона еще раз, однако он крепко держал ее руки. Она изо всех сил старалась высвободиться. Завязалась настоящая борьба, пока оба одновременно не почувствовали запах дыма. Джон и Эстер тут же обернулись и увидели, что от упавшей на пол свечи загорелась скатерть. Джон бросился затаптывать огонь, а Эстер кинулась в спальню и принесла оттуда кувшин с водой. Плеснув ее на пляшущие языки пламени, она погасила пламя. Некоторое время они молча смотрели друг на друга и на грязное черное месиво из ткани и воды на полу. Холл заполнился едко пахнущим дымом.

Джон первым оправился от шока и заговорил:

— Иди спать. Я сам все уберу.

— Л-ладно.

Эстер пришла в ужас от того, что их ссора могла поставить под угрозу не только их дом и очаг, но и жизни их детей, если бы загорелась обшивка…

В спальне она надела чистую ночную сорочку, легла и постель, прислушиваясь к звону ведра и стуку швабры за дверью. Джон два раза ходил вниз, собирая и выбрасывая по частям испорченную скатерть.

Эстер сидела на постели и ждала Джона. Она не стала задувать свечу. Злость и обида ее улетучились, осталась лишь боль и неприятный осадок в душе. О чувствах Джона на Эстер могла лишь догадываться…

А он, убравшись в холле и выбросив мусор, пошел к себе в мастерскую. Там Джон зажег маленькую свечу, опустился на табуретку и бессмысленно уставился на трепещущий язычок пламени.

В тишине мастерской он успокаивался, чувствовал себя умиротворенно. А все его трудности и проблемы с изготовлением тех или иных предметов не шли ни в какое сравнение с бурями семейных скандалов.

Конечно, ему следовало бы рассказать Эстер о том, как он стал работать вместе с Каролиной, как она вычеркнула его имя из «черных списков» и как она помогла ему с заказами. Джон, в свою очередь, давал Каролине советы, как лучше вести дело. Все это, конечно, Эстер должна была бы знать, но Джону казалось, что подходящий момент еще не настал. Эстер, которая быстро освоилась в мастерской и уже считала себя «правой рукой» мужа, всякий раз менялась в лице, как только он произносил фамилию «Харвуд». Эстер словно каменела, и в ее душе вспыхивала враждебность к женщине, которая на самом деле не представляла никакой опасности для нее как супруги Джона. Всякий раз, когда очередное изделие, приготовленное к доставке в мастерскую к Харвудам, попадалось на глаза Эстер, она напрягалась, подозрительно посматривая на Джона. Все эти мелочи вносили разлад в их семейную жизнь, но рассказать Эстер о Каролине Джон опасался, не желая подвергнуть семью риску полного разрушения.

В тот вечер Джон никак не ожидал, что ему придется столкнуться с эмоциональными всплесками двух женщин подряд. Дело в том, что когда он пришел к Каролине, то сразу увидел, что та чем-то огорчена и расстроена. Сначала они как всегда прошли в контору, где Джон распаковал и поставил на письменный стол серебряную шкатулку, которую сделал по ее заказу. Отдав деньги, Каролина привычно пригласила его наверх, в гостиную, где предложила ему бокал мадеры. Они всегда говорили сначала о делах, потом переходили на книги, музыку, театральные пьесы. Беседовать было интересно и приятно. Иногда Каролина играла для Джона на клавесине или на лютне.