Когда-то подмастерьям запрещалось поддерживать тесные контакты с семьей во время учебы. Считалось, что это уравнивает их с теми учениками, которые приехали из более удаленных городов и деревень, и у которых не было возможности часто видеться с родственниками. Однако теперь все изменилось. Джоссу будет позволено каждое воскресенье приезжать домой, проводить с семьей рождественские каникулы и, разумеется, в случае болезни родственников находиться рядом с ними.

Размышляя обо всем этом, Джосс внимательно посмотрел на отца и вновь удивился, почему в свои тридцать шесть лет, в расцвете сил, Джон казался болезненным, нездоровым человеком.

Тот перехватил взгляд сына и улыбнулся.

— Прекрасный был ужин, правда? А теперь пойдем в гостиную. Там тебя ждет сюрприз.

Как только Джосс увидел прямоугольный предмет, накрытый тканью, стоящий на столе в гостиной, он сразу же догадался, что это могло быть… Он неторопливо, предвкушая момент, подошел к столу, но тут все испортила Летисия. Она быстро сдернула материю, и Джосс увидел коробку с инструментами.

— Ну, быстрей открывай! — нетерпеливо зашептала Летисия.

Джосс повернул маленький ключик в медном замке и поднял крышку.

В коробке лежали все инструменты, которые будут необходимы ему для учебы. От радости у Джосса даже перехватило дыхание. Он взял один инструмент, другой, подержал их, словно проверял вес, и подумал о том, какие замечательные вещи он сможет делать с их помощью.

— Этот день я никогда не забуду! — растроганно поблагодарил Джосс отца и мать.

— Старайся, сынок, используй их как следует, и в полную силу, — ответил Джон, хлопая его по плечу.

— В этом можешь не сомневаться, — заверил Джосс.

Эстер, наблюдавшая за мужем и сыном, подумала про себя, что ее давнее решение сделать Джосса последователем и продолжателем дела Бэйтмена-старшего, было совершенно правильным. Все свои надежды она возлагала на старшего сына, который мог оживить, возродить традицию ученичества в ювелирных мастерских, поломанную когда-то Джоном, и вписать имя Бэйтменов в перечень самых искусных ювелиров, как тому следовало бы быть с самого начала.

После отъезда Джосса жизнь в доме вернулась в прежнее русло. Эстер была чрезвычайно довольна. При поступлении заказов в мастерскую они как бы «сортировали» работу: Джон брался за изготовление крупных, больших вещей, а Эстер — мелких. Такой порядок вошел в их привычку и воспринимался как должное. Причем такое распределение ролей объяснялось не разным уровнем мастерства, а простым предпочтением делать те или иные вещи.

Особое значение для Эстер имело то, что в результате ее успехов и заметного прогресса в ювелирном деле между ней и Джоном возник, наконец, тот особый вид полного взаимопонимания, основанного на общности интересов, и вопрос неграмотности Эстер отошел на второй план. Если требовалось подписать какой-нибудь документ, чек, квитанцию о доставке, она спокойно ставила крест на бумаге и была счастлива, что жуткие, полные ужаса и агонии уроки правописания, когда Эстер, кусая губы и потея, пыталась нацарапать свое имя, — все эти занятия с Джоном навсегда ушли в прошлое. Теперь газеты ей читала вслух Летисия, и Эстер была в курсе всех событий.

Восстания якобитов в Шотландии и на севере Англии волновали ее больше всего. Лондонские простолюдины, всегда готовые устроить беспорядки, активно демонстрировали свои анти-Стюартовские настроения, провоцируя кровавые побоища на улицах, сжигая чучела Принца Чарльза и устраивая поджоги, иногда — случайно, но чаще — обдуманно, давая выход накопившейся ярости. Неотъемлемой частью таких событий были грабежи и мародерство. А когда шотландцы начали свой поход на юг, к Лондону, восстания и беспорядки приобрели хаотичный и неуправляемый характер.

Однажды вечером демонстранты, появились возле Никсон Сквер. Эстер была дома с двумя служанками, Абигайль и детьми. Джон, который рано утром отправился к заказчику с готовым изделием, был абсолютно уверен, что его семья находится в безопасном районе города. Поэтому со спокойной душой он не торопился с возвращением, что не на шутку взволновало Эстер. Когда гул голосов, криков и воплей приблизился, она поднялась на самый верхний этаж дома и выглянула из окна на улицу. Лицо ее обжег холодный ветер. Она увидела языки пламени, вырывающегося из горящих домов, ощутила едкий запах дыма. Но ужаснее всего было смотреть на толпу бушующих демонстрантов, направляющуюся прямо к Никсон Сквер. Паника охватила Эстер. Сначала она подумала о детях и прислуге, за которую несла ответственность, потом — о серебре в мастерской и о том, что могут сотворить с ее домом грабители, узнав об их ювелирной мастерской. Такое было страшно даже представить.

Эстер вбежала в кухню, где уже собрались служанки и Абигайль.

— Будите детей и одевайте их, только не пугайте! — приказала она Абигайль. — Эти негодяи могут сюда добраться.

Одна из служанок истерически взвизгнула. Эстер с силой ударила ее по рукам.

— Нет у нас времени на истерики, Матильда! Неси лестницу, живо! Нужно немедленно снять вывеску с дома. Сейчас не следует показывать этим бродягам, что здесь живет ювелир.

— А мне что делать, мэм? — спросила вторая служанка, державшаяся более спокойно и уверенно, чем ее подруга.

— Закрой все двери и окна в доме и запрись на все замки, которые найдешь, Джоан!

Сама Эстер направилась в мастерскую и взяла самые необходимые инструменты, а затем вышла на улицу.

Лестница уже стояла возле двери. Матильда и Джоан поддерживали Эстер, когда та поднималась по ней наверх. Запах гари становился невыносимым, слышался звон оконных стекол, разбиваемых озверевшей толпой.

Эстер охватила паника. В любой момент она могла быть замечена разъяренными демонстрантами. Она отчаянно пыталась вытащить гвозди, которыми была прибита вывеска, но все ее попытки ни к чему не приводили. Тогда Эстер схватила деревянный молоток и изо всех сил ударила им по раме. Рама треснула, но не поддалась. Следующие два удара раскрошили ее в щепки, и вывеска рухнула на тротуар.

Служанки понесли лестницу обратно, а Эстер собрала обломки деревянной рамы, взяла вывеску и поволокла все это в дом. Захлопнув за собой дверь и заперев ее, она придвинула к ней изнутри тяжелый стол из гостиной, несколько стульев. Вместе с Матильдой и Джоан она приставила туда же дубовый буфет из столовой.

— А теперь принесите мои садовые лопаты. Нужно вырыть яму во дворе.

Эстер было тяжело и больно видеть, как ее любимые грядки с лекарственными травами перекапываются и уничтожаются. Но думать о растениях в такой момент не приходилось. По счастью, почва была влажной и мягкой, и втроем женщины довольно быстро выкопали глубокую яму. Эстер побежала в мастерскую и открыла сундук с серебром: заготовками, уже почти законченными работами и просто кусками металла. Сложив все это в большой мешок, она потащила его во двор закапывать.

Абигайль привела Энн и Летисию, которые бросились помогать матери, собирая серебряные вещи с рабочих столов. Даже маленький Питер принес несколько ложечек.

К этому моменту толпа достигла Никсон Сквер. Эстер с трудом заперла заднюю дверь и выбежала на двор с последним куском серебра в руках. Абигайль увела детей в небольшую пристройку возле дома.

Эстер, торопливо забрасывая землей тайник, не забыла положить сверху дерн и несколько кустиков лекарственных трав. Она надеялась, что таким образом сможет замаскировать свежевырытую яму.

Во флигеле, где уже укрылась Абигайль с детьми, обычно хранились садовые инструменты, запасы дров на зиму. Когда там появилась Эстер, дети бросились к ней и окружили ее со всех сторон. Они были ужасно напуганы происходящим. Эстер села на большую коробку с садовыми ножницами и лопатками. Питер немедленно забрался к ней на колени, дочери жались по бокам, как цыплята к наседке.

— Не стоит так бояться, — подбодрила детей Эстер. — Эти шумные люди пройдут мимо нашего дома, и мы скоро опять вернемся к себе. А перед сном я дам вам по чашке горячего шоколада.

Однако она сама не верила в то, что говорила. Перед ее глазами возникала одна и та же картина: толпы обезумевших от ярости людей вламываются в дома на площади.

Послышался треск ломающегося дерева. Это разрушили боковые ворота. У Эстер чуть не остановилось сердце, когда она услышала этот звук. Мятежники ворвались во двор. Кто-то забарабанил в заднюю дверь дома, вопя и крича в диком угаре разрушения, уничтожения всего на своем пути. Треснуло и зазвенело стекло большого окна мастерской. Эстер уже перестала думать о том, сколько еще продержатся дверные замки и запоры в доме. Она молила Бога о том, чтобы сотни ног этих людей, ворвавшихся в ее сад, затоптали, утрамбовали вырытую яму с серебром.

Наконец дверь уступила натиску вандалов. Дом содрогнулся от топота. Эстер, услышав звуки ломающейся мебели и разбиваемого стекла, инстинктивно еще крепче прижала к себе детей. «Господи, только бы они не стали рыскать по двору и пристройкам!» — подумала она.

На площади затрещали мушкетные выстрелы, послышались исступленные крики. Рев толпы нарастал и будто сливался в один вопль, похожий на рев раненого зверя.

— Мадам, что бы это могло быть? — с ужасом спросила Абигайль.

— Не знаю. Что бы там ни было, но, похоже, эти негодяи покинули наш дом.

Видимо, толпа мятежников разбегалась в панике и страхе. Рев понемногу стихал, вновь прозвучали ружейные выстрелы.

— Мне кажется, все закончилось, — с надеждой в голосе сказала Абигайль и, едва дыша от волнения, слегка приоткрыла дверцу флигеля.

Эстер прислушалась. В доме явственно слышался чей-то голос, зовущий ее. Это мог быть или Джон, или Джосс. Эстер передала Питера на руки няне, распахнула дверь и сделала осторожный шаг во двор. Кругом было тихо и, вроде бы, спокойно. Она внимательно осмотрелась.

— Мама, не ходи туда! — со слезами в голосе умоляла Летисия.

— Меня кто-то зовет. Да-да, точно! — ответила Эстер и бросилась через двор к дому.

Вбежав в гостиную, она увидела Джона, который, обезумев от волнения, пытался найти свою семью.

— Слава Создателю! — воскликнул он, увидев Эстер, целую и невредимую, и порывисто обнял ее.

— Я так боялся, что ты постараешься убежать с детьми и попадешь в лапы этих бандитов!

— Нет, мы спрятались во флигеле. Все живы и здоровы.

Тут Эстер заметила, что у Джона огромный синяк на скуле, а плащ разорван.

— Что с тобой приключилось?

— Пытался пробиться на Никсон Сквер. Пришлось поработать кулаками.

— А кто стрелял?

— Патрули. Они разгоняли мятежников. Есть убитые и раненые. Детей до утра на улицу не выпускать.

— Пойдем, заберем их из флигеля.

Вся семья собралась за столом на кухне. Детям выдали по чашке обещанного горячего шоколада.

На первом этаже дома в столовой и гостиной вся мебель была поломана, посуда разбита. К счастью, у вандалов не хватило времени на то, чтобы подняться наверх, в спальни.

Поздно вечером, уже лежа в постели, Джон вспомнил, что должен сообщить Эстер одну неприятную новость.

— Знаешь, дорогая, я думаю, что сегодня мы полностью разорились. Из мастерской вынесли все серебро.

— Нет, не вынесли. Все зарыто у нас во дворе. Завтра утром сможешь достать его.

Джон удивленно, широко раскрытыми глазами посмотрел на нее, а потом вдруг крепко прижал ее к себе:

— Ни у кого и никогда не было такой жены как ты, Эстер!

На рассвете следующего дня Джон выкопал незаконченную серебряную кружку, заварной чайник и все остальные драгоценные изделия из его мастерской.


Поход шотландцев-мятежников закончился в Дерби. Оттуда войска Его Величества погнали их назад, революция потерпела крах, и в Лондоне воцарилось прежнее спокойствие, чего совершенно нельзя было сказать о душе Эстер. Ей казалось, что она никогда не забудет всего того, что случилось в эти дни смуты и беспорядков. К тому же ей не давала покоя мысль о том, что пережитые события плохо скажутся на ее самочувствии — Эстер была беременна пятым ребенком.

Все девять месяцев она прескверно себя чувствовала. Ее постоянно тошнило. Такого с ней никогда не происходило. Поначалу Эстер пыталась продолжать работу в мастерской, однако приступы дурноты и частые потери сознания вынудили ее вести «лежачий» образ жизни. Эстер ощущала упадок сил; необычайную слабость и беспомощность, из-за чего большую часть дня проводила в постели.

Джон догадывался, как тяжело переживала она свое бессилие, невозможность заниматься любимым делом, заполняя долгие часы скуки шитьем или вышиванием. Иногда он всерьез подумывал о том, чтобы зарегистрировать свою пробу и начать свое независимое дело, уже не выполняя, а раздавая заказы в другие мастерские. Но Джону не хотелось рисковать, так как в этом случае их доход на первых порах мог в значительной мере сократиться, а он всегда помнил о том, что на его плечах лежит забота о большой семье. Более того, совсем недавно ему стало известно, что в Шеффилде был открыт новый способ производства столовых приборов: на медную основу напыляли тонкий слой серебра. Никто даже и представить себе не мог, какую реакцию это вызовет на рынке сбыта, поэтому при обсуждении вопроса все, в основном, придерживались довольно скептической точки зрения.