В течение месяцев, последовавших за этим вечером, Эстер заметила в Питере способность беззаветно любить избранную женщину, присущую и Джоссу, отдавшему свое сердце раз и навсегда Элис. Она сомневалась, что то же самое произойдет с Уильямом или Джонатаном, так как их характеры были совершенно несхожи. Ее неприязнь к Уильяму все возрастала. Эстер постоянно напоминала себе, что он ее плоть и кровь, но она стала резко с ним разговаривать, язык как будто не слушался ее, а временами ей, никогда не поднимавшей руку на своих детей, приходилось бороться с собой, чтобы не ударить его за какую-нибудь дерзость. Она подробно обсуждала с Джоном, куда его отдать в ученичество, так как ему вскоре должно было исполниться четырнадцать лет, а до сих пор ничего не было устроено.

— Я боюсь, ни один мастер не согласится обучать его чему бы то ни было, — призналась она. — Он слишком необузданный, чтоб подчиняться дисциплине.

— Я поговорю с ним.

Когда Эстер узнала о результатах разговора, ее недоверчивый взгляд перешел с Джона на Уильяма, а затем на Энн, которая пришла, чтобы поддержать брата.

— Ювелиром? — повторила она скептически и вновь посмотрела на Уильяма. — Но разве ты когда-нибудь интересовался этим? Тебя никогда не было в мастерской. Это Джонатан проводил там каждый день.

Уильям взглянул ей прямо в глаза.

— Ты никогда не хотела, чтоб я приходил туда, мама.

Она не могла отрицать справедливости этих слов.

— А зачем, Боже мой? Разве ты хоть раз пробовал работать серьезно или противостоять искушению совершить какую-нибудь глупую шутку?

Энн быстро вмешалась:

— Уильям знает свои ошибки, мама. Тут нечем гордиться, но я уверена, что каждому не легко работать для собственной семьи. Я думаю, что Уильям заслуживает своего шанса в жизни. Он давно посвятил меня в свои мечты. Эта идея не возникла внезапно.

Эстер вопросительно развела руками:

— Кто возьмет его? Большинство мастеров тщательно знакомятся со своими будущими учениками. Уильям заработал себе плохую репутацию у соседей своими проделками и беготней за девочками.

Она увидела, как Уильям покраснел до ушей. Он не знал, что слухи о некоторых его шалостях за последнее время дошли до матери. Энн снова заговорила.

— Его возьмет Ричард. Летисия уже рассказала ему обо всем, и он готов дать ему возможность попробовать, свои силы.

Эстер догадалась, что было нелегко убедить ее зятя, и что он согласился на это только из-за любви к Летисии.

— На определенных условиях, я полагаю?

— Да. Уильям должен хорошо работать и подчиняться дисциплине.

Эстер повернулась к Джону.

— Что ты думаешь?

— Уильяму нужно дать шанс.

Она наклонила голову в знак уважения к его решению.

— Тогда я согласна.

Она не почувствовала того волнения, какое испытала, когда сначала Джосс, а затем Питер были приняты в качестве учеников в известные мастерские. Наверно, ее мысли отразились у нее на лице, так как Уильям неожиданно поднял сжатые кулаки, как боксер, предчувствующий победу, и вызывающе крикнул им:

— Я стану лучшим ювелиром из всех, которые когда-либо были!

Затем он выскочил из комнаты, хлопнув дверью прежде, чем кто-либо смог заговорить.

Забрать Уильяма в ученики приехала Летисия. Она использовала приезд за братом, чтобы привезти и показать свою дочку родителям, которую они последний раз видели на крестинах два месяца назад. Уильяму, страстно желающему попасть в город, пришлись не по душе наставления Летисии, которые она пыталась втолковывать ему всю дорогу, но он старательно делал вид, что внимательно ее слушает, пропуская все мимо ушей. Когда они въехали в город, его глаза заблестели при виде шумной суеты на людных улицах. Вскоре он будет знать каждый уголок Лондона, где можно повеселиться.

На следующий день, желая усилить впечатление сказанного, Летисия отвела Уильяма на выставку картин мастера Хогарта, чтобы он увидел те из них, где было изображено постепенное возвышение прилежного ученика и падение нерадивого. Мальчик долго их рассматривал. Он не сказал сестре, что, по его мнению, плохой ученик, несмотря на печальный конец, проводил время куда веселее, чем его ханжа-двойник с самодовольным выражением лица, в то время как мастер смотрит на него с сияющей улыбкой.

— Теперь ты должен стараться изо всех сил, — предупредила его Летисия по дороге в мастерскую. Она пристроила его учеником к мужу в основном из-за отца, зная, что в доме будет более спокойно в отсутствие брата и надеясь на то, что в новой обстановке у отца будет больше шансов оправиться от болезни, которая неуклонно прогрессировала.

Больше всего ее озадачивало полное нежелание матери смириться с тем, что отец становился все слабее и слабее. Это приводило Летисию в отчаяние. Если бы на месте матери была любая другая женщина, Летисия заподозрила бы ее в легком помешательстве, но она не знала человека более осторожного и реалистичного, чем Эстер.

Тогда почему же между ними возникала какая-то особая стена непонимания, как только заходила речь о состоянии Джона?

После отъезда Уильяма Эстер вздохнула с облегчением. Ее мучили сильные угрызения совести из-за ухудшения ее отношения к нему. Теперь, когда он уехал, она надеялась, что он нечасто будет навещать их. Она молилась Богу, чтобы сын старательно трудился и переборол свое безрассудство. Ричард разрешил Питеру за успехи в работе приезжать домой гораздо чаще, чем это было условлено прежде; она хотела, чтобы Уильям достиг того же мастерства, но был бы лишен такой привилегии. И она, и Джон не могли понять, почему Ричард вдруг стал таким снисходительным. Джон не одобрял его поведения, и хотя Эстер склонялась к тому, что он прав, она не могла не радоваться при мысли о том, что у Питера и Элизабет появилась возможность чаще видеться друг с другом.

Прошло еще одно лето. Ричард, приехавший погостить вместе с Летисией, рассказал Эстер и Джону о том, как прошел первый год обучения Уильяма.

— Без сомнения, у мальчика есть талант к ювелирному делу. Когда он принимается за работу, он не думает ни о чем ином, кроме как о своем задании. — Последовала пауза. — Но боюсь, что когда он не занят делом, все происходит совсем по-другому.

Джона встревожили его слова.

— Будь с ним построже.

— Я так и делаю. За двенадцать месяцев он был наказан столько раз, сколько не бывает и за семь лет обучения. Лучший способ заставить его подчиниться — это лишить его той работы, которая ему нравится.

— Прошу тебя продолжать делать так же.

Джон замолчал и, отвернувшись, начал кашлять, прижимая к губам платок. Затем, отпив глоток мадеры, которую Эстер принесла ему и Ричарду, продолжил:

— Я хочу, чтобы Уильям добился своей цели и стал лучшим ювелиром среди нас.

Ричард поднял стакан и произнес:

— Я пью за это. Нет ничего приятнее, чем выполненное обещание.

Все избегали говорить о кашле Джона, который беспокоил его теперь уже и ночью, и днем. Эстер запретила всякие разговоры на эту тему.

— Я не хочу, чтобы ему напоминали об этом. Нет ничего такого на свете, чего нельзя было бы преодолеть. Я приготовила для него новый сироп, который творит чудеса.

Она всегда оказывалась права, по крайней мере хоть на какое-то время. Энн, которая спала очень чутко, слышала, как Эстер спускалась по лестнице, чтобы заварить настой ромашки, и Джон после жестокого приступа кашля в конце концов снова засыпал. Тогда, надев халат, она присоединялась к матери, зная, что ее приход всегда был желанным.

Как-то вечером, когда Джосс сидел и наслаждался уютом своего дома, его жена подвела итог их разговору о ситуации, сложившейся в доме его родителей. Они только что обсудили, как он заметил признаки болезни на лице отца задолго до того, как это стало очевидным для всех, и решил в тот же день остаться работать в мастерской Бэйтменов, где прошло его обучение.

— Я думаю, что это было откровение, — задумчиво сказала Элис, с чем Джосс был согласен, так как они оба были глубоко религиозными людьми. — Что мне кажется странным, так это непонятное стремление твоей матери не замечать состояние отца, как будто она борется с его болезнью в одиночку, никого не подпуская к нему. Его кашель поутих, но лишь на короткий период времени, это лишь незначительная победа в схватке. Если кто-нибудь говорит, что Джон выглядит уставшим, Эстер быстро отвечает, что он много работал в тот день и ему нужно всего лишь немного отдохнуть. Меня всегда интересовало, был ли поставлен диагноз «чахотка» твоему отцу, когда он ездил к врачу после сильной простуды. Да, Джон сказал нам, что у него слабость в легких, но я бы не удивилась, если бы узнала, что твоя мать заподозрила его в том, что он скрыл часть правды. С того дня я ни разу не слышала, чтобы она говорила о причине его слабого здоровья.

— Возможно, для нее это единственный способ справиться с происходящим, — тихо сказал Джосс то, о чем давно думал, но до сих пор молчал. Он заметил, как по лицу жены скользнула тень удивления, которая сменилась выражением сочувствия. Элис медленно повернула голову и посмотрела на язычки пламени, пляшущие в камине.

— Бедняжка, — сказала она задумчиво, будто сама себе. — Как она, должно быть, страдает, и насколько все ухудшится для нее, если дела не пойдут на поправку.

Новый год начался с сильной метели, морозы длились семь недель. Джон тепло одевался и по настоянию Эстер всегда укутывался шарфом, закрывая шею и подбородок, уходя в мастерскую, либо на прогулку. Свежий, бодрящий воздух прекрасно на него действовал, и он старался как можно чаще бывать в саду. Казалось, что сила воли Эстер помогает ему успешно бороться с болезнью. В мире их взаимоотношений, начинающемся за дверью спальни, началось возрождение страстной любви Джона. Этот всплеск энергии происходил из-за его безумного желания насладиться всем, что ему могла дать жизнь, прежде чем болезнь, не дававшая ему покоя, возьмет над ним верх. Она давно подстерегала его, дожидаясь своего часа.

Сад был весь в яблоневом цвету, когда в полдень, в мастерской, Джон, отложив инструменты в сторону, прислонился к станку. Заметив это, Джосс подошел к нему, обеспокоенный его бледностью. Эстер ничего не видела. Она была занята литьем подсвечников и переливала расплавленное серебро из тигеля в литейную форму. Работа была напряженной и трудной, так как изделие могло быть вынуто из формы только путем быстрого погружения в холодную воду, из-за чего она была вся окутана паром. Раньше это делал Джон, но теперь Эстер и Джосс поделили между собой всю оставшуюся работу, оставив ему только то, что было ему по силам или представляло для него особый интерес. Когда Эстер повернулась, утирая пот, выступивший на лбу, тыльной стороной руки, она заметила, что в мастерской кроме нее никого не было. В этом не было ничего странного, и она, нимало не беспокоясь, продолжала переливать расплавленное серебро в форму, когда вернулся Джосс. Хотя она видела только его силуэт, она сразу почувствовала, что что-то случилось.

— Я отвел отца в дом. Он не хотел, чтобы я тебе это говорил, но мне показалось, что он очень плохо себя чувствует.

Его слова прозвучали для Эстер, как похоронный звон, но она сдержала себя. Снимая фартук и чепец, она спросила:

— Он кашляет?

— Нет.

Он понял, что Эстер все эти дни жила, со страхом ожидая начала кровотечения, но никогда, ни словом, ни движением старалась не показать этого. Даже сейчас она была абсолютно спокойна.

— Присмотри за мастерской, — сказала она, выходя во двор.

Она нашла Джона в комнате, где он производил свои расчеты. Он опустился в большое кресло и ссутулился в нем, безвольно свесив руки с подлокотников. Он сидел, закрыв глаза, лицо было бледным, но услышав ее приближение, он открыл их. Зрачки были затуманены болью, но он с трудом заставил себя улыбнуться, зная, что она хочет это увидеть.

— Ничего страшного, — уверенно сказал он, продолжая притворяться перед ней. — Просто спазм.

— Ты придешь в себя, как только он пройдет.

Эстер опустилась на колени рядом с креслом, и взяв его руку, положила ее себе на грудь. Глядя на мужа, она почувствовала, как отступает тревога и возвращается спокойствие.

— Конечно, все будет в порядке.

— Не разговаривай, мой дорогой. Отдохни.

Она посоветовала это слишком поздно. Джон покраснел, сдерживая кашель, но затем им овладел такой приступ жестокого кашля, что она испугалась, что он задохнется. Энн, услышав его, прибежала в комнату, и мать послала ее за сиропом, который берегли для таких крайних случаев. В его состав входила настойка опия, последнее средство, используемое после того, как все остальное оказалось бессильным перед его болезнью. Когда, наконец, его измученному телу была дана небольшая передышка, Эстер позвала Джосса помочь перенести Джона в постель, где он тут же впал в глубокий сон.