— Я хочу, чтобы ты знала — я всегда буду любить тебя.

— Я знаю, — ответила она мягко, и на глаза навернулись слезы.

Губы их слились в нежном и жгучем, но без прежнего страстного накала, поцелуе. Если бы она только захотела, он никогда не связал бы свою жизнь с другой женщиной, и на всю жизнь только Эстер стала бы для него единственной и желанной. Он не произнес этих слов, но она поняла. Все к лучшему, пронеслось в ее голове, пусть молчит.

Он заказал в таверне обед. Вскоре появился официант в окружении поварят в белых фартучках. В руках они несли блюда, сверху прикрытые перевернутыми тарелками. Под присмотром официанта поварята сноровисто заставили белоснежную скатерть стола яствами и скрылись. Когда было налито вино, Джеймс отпустил официанта, и они с Эстер остались вдвоем. За обедом Джеймс и Эстер успели переговорить о многом, особенно подробно обсудили ее планы на будущее. Позже, когда пришло время прощаться, они прошли в кабинет, и он помог ей надеть плащ. Джеймс проводил ее до дверей.

— Обедай у меня, когда будешь в городе.

— С удовольствием, милый Джеймс.

Шестнадцатого апреля она вновь приехала в город. На этот раз Эстер направилась в инспекцию пробирного надзора. Ее имя было занесено в список ювелиров-надомников, не являющихся почетными членами Общества. Нужно было поставить подпись в регистрационной книге, но Эстер так разволновалась, что перо заплясало в руке. Наконец наступил этот долгожданный миг. От избытка чувств Эстер чуть не упала в обморок. В предвкушении этой минуты всю последнюю неделю она ежедневно бралась за перо, чтобы набить руку. Но сейчас, как назло, Эстер не могла сосредоточиться — кружилась голова, и тошнота подкатывала к горлу. У нее всегда так бывало, когда сдавали нервы. К счастью, все обошлось. Рука легонько подрагивала, но линия ложилась четкая и строгая. Наконец-то! Готово! Напротив ее фамилии, выведенные ровным почерком, красовались инициалы: Э. Б.

На душе было легко и радостно. Казалось, она парит в воздухе, и ее ноги не касаются земли. И если бы вдруг ударили в колокола во всех лондонских церквях, когда она вышла на улицу, Эстер нисколько не удивилась бы. В такой день может произойти самое невероятное!

Не бывает в жизни заведомо легкого пути. Эстер предвидела, как нелегко будет добиться признания. Ювелиры по золоту продолжали относиться к ее мастерской как к своей вотчине, словно не замечая перемены статуса. К тому же Эстер осталась совсем без заказов, сделанных в мастерскую Джона. Заказчики ей не доверяли. Наступили трудные времена. Кое-как перебивались лишь благодаря старым связям Джосса, которые еще остались с тех пор, как он работал на приеме заказов у Джона. Старые заказчики любили Джосса, как, впрочем, любили и его отца, и отдавали должное его ювелирному мастерству. Однако и Эстер не сидела сложа руки. Она ввела новый метод работы с клиентами, и это новшество привлекло внимание к ее мастерской. Заказав несколько визиток со своим именем и адресом, Эстер сама разослала их потенциальным клиентам. И это возымело свой результат. Мастерская получила несколько индивидуальных заказов, и поскольку Эстер имела дело с заказчиком напрямую, впервые у нее появилось право на каждом изделии поставить свою монограмму Э. Б. Воодушевленная Эстер решила воплотить в жизнь свою давнюю задумку. Помимо основной работы в мастерской стали изготавливать разную мелочь из серебра для продажи по сравнительно низким ценам. Довольно скоро этот промысел превратился в значительную статью дохода. Особым спросом пользовались столовые приборы из серебра. Однако как бы там ни было, но основная прибыль шла от заказов, которые получали из центральных ювелирных мастерских Почетного общества.

Совершенно неожиданно для Эстер одна из богатых прихожанок церкви Святого Луки решила пожертвовать храму серебряные подсвечники в память о своем покойном супруге. Священник, прекрасно знавший Эстер, предложил передать заказ в мастерскую Бэйтменов, и Эстер пригласили на просмотр эскизов. Выполнить заказ взялся Джосс, хотя рисунок делала Эстер, а вся работа шла под ее пробирным клеймом. Эстер не возражала, так как знала, что Джосс питал особую слабость к предметам церковной утвари.

Подсвечники понравились, и богатая прихожанка сделала новый заказ. На этот раз шоколадницу — свадебный подарок. Эту работу Эстер выполнила сама. Постепенно мастерская набирала силу. Сами того не замечая, Эстер и Джосс стали получать, помимо надомной работы из Почетного общества, все больше и больше индивидуальных заказов. Порой их скапливалось столько, что приходилось работать вечерами. Джонатан, сначала помогавший Эстер, теперь ушел в подмастерья к одному из лондонских ювелиров. Третью ласточку выпускала она из своего гнезда, третьего сына отдавала в ученье. Дом опустел, и Эстер с нетерпением ждала того дня, когда Питер, наконец, станет мастером и вернется в ее мастерскую. Она была уверена, что к тому времени у нее будет столько заказов, что работы хватит на всех. Эстер с головой окунулась в работу. Тихо и незаметно пролетело время. Она, казалось, и оглянуться не успела, как наступил этот долгожданный день, а с ним и свадьба — новые хлопоты!

Дело было поставлено на широкую ногу. Мастерская получала много индивидуальных заказов и уже не зависела от Почетного общества ювелиров. Эстер расширила свои владения, купив земли съехавших соседей. Правда, пришлось сделать еще один займ, но это ее не смущало. На новом месте Эстер собиралась обустроить новую мастерскую, побольше и получше. Со времени последней встречи Эстер виделась с Джеймсом несколько раз. Болтали о разных пустяках, часто обсуждали ее дела, но никогда не говорили о том, что произошло, словно на эту тему было наложено табу. Джеймс больше не начинал разговора о своих чувствах, и Эстер была благодарна ему за это. Джеймс с нескрываемым удовольствием принял приглашение на свадьбу Питера, но Мэри отказалась. Казалось, она настолько привыкла к деревенской жизни и своему дому, что уже ничто на свете не может сдвинуть ее с насиженного места и оторвать от повседневных занятий.

Ко дню свадьбы в доме собралась вся семья. Приехал даже Уильям. Ему шел девятнадцатый год. Своей непосредственностью и юношеским задором он привлекал всеобщее внимание. Его залихватским видом и пиратскими манерами во время церемонии в церкви Святого Луки откровенно любовались все девушки, впрочем, немало и молоденьких замужних леди время от времени бросали в его сторону томные взгляды. Особенно Уильяму понравилась одна, лет семнадцати, такая хрупкая и стройная, словно тростиночка. Было в ее облике что-то загадочное, ускользающее от определения, но понятное взору. Может, ее прекрасные с серебристо-лунным отливом волосы, а может, бездонные глаза, таинственно поблескивавшие под темными дугами бровей, или манящий росчерк красивых губ, издали кажущихся мягкими, влажными и такими доступными… Она лишь искоса глянула в сторону Уильяма и поднялась по ступенькам в боковой неф храма. Но он успел-таки заметить озорные искорки, заплясавшие в глубине ее темных глаз. Уильям ткнул Джосса в бок:

— Кто это? Вон та, в зеленом, видишь?

Джосс поглядел в ту сторону, куда кивнул Уильям.

— А, это Сара Торн, племянница господина и госпожи Торн.

— Она здесь недавно, да?

— Она приехала вместе с ними два года назад. У господ Торн своих детей нет, а ее родители умерли, когда Сара была еще ребенком. Вот они ее и взяли под свою опеку. — Джосс внимательно посмотрел на брата. Уильям не спускал глаз с девушки, пока она шла по проходу между рядами и садилась на свое место возле степенной пожилой парочки.

— Вил, ты бы держался от нее подальше, — посоветовал Джосс. — Эти Торны люди строгие. К тому же не католики, а евангелисты. Они-то и в церковь сегодня пришли только потому, что Биверы им приходятся дальними родственниками. Я слышал, как Элизабет рассказывала, что Саре не разрешают на улицу выйти погулять, только на религиозные собрания и обратно. Так что смотри, сваляешь дурака, когда начнется застолье, так ее тут же домой увезут.

— Чего ты так разволновался? Не собираюсь я ей праздник портить. И не думал даже, — ответил Уильям, а про себя тихо добавил: послушал я тебя, как бы не так! На самом-то деле он решил как раз свалять дурака, чтобы обратить на себя ее внимание.

Эстер свято верила, что в такой счастливый день все будет складываться удачно. Она хотела, чтобы это торжественное событие навсегда осталось в памяти молодоженов. Надо сказать, что Эстер любила Элизабет как свое родное дитя и не желала Питеру лучшей невесты. Она так долго ждала этого момента, что теперь, когда закончилась церемония бракосочетания, Эстер глядела в смущенные улыбающиеся лица Питера и невестки, и веря и не веря, тихонько утирала навернувшиеся на глаза счастливые слезы. Питер в темном бархатном костюме и Элизабет в кружевном подвенечном платье, взявшись за руки, пошли к выходу. И вся свадебная процессия торжественно выплыла вслед за ними на улицу.

За праздничным столом у Биверов Уильям даже не пытался сесть рядом с Сарой, наоборот, он выбрал место в другой стороны стола и на некотором отдалении, откуда он мог беспрепятственно наблюдать за Сарой, оставаясь в то же время вне досягаемости Торнов, которые тоже расположились напротив Сары. Маневр Уильяма оказался удачным. Сара заметила его. Она то краснела, то бледнела, то прыскала со смеху, поглядывая в его сторону. Торны же, усадив Сару между двумя пожилыми джентльменами, никак не могли взять в толк, кому это она постоянно улыбается. Улучив минуту, Уильям подозвал Джонатана и после непродолжительного торга, ибо Джонатан никогда и ничего не делал просто так, Уильям вручил ему записку для Сары, а сам тихонько пробрался в сад позади дома.

Она пришла. Впрочем, Уильям в этом и не сомневался. Сара быстро юркнула за деревья и осторожно засеменила по тропинке, высматривая Уильяма. Вдруг кто-то резко дернул ее за плечо и затянул в кусты. Она вскрикнула от удивления и в ту же секунду почувствовала, как чья-то ладонь зажала ей рот.

— Тише, — шикнул Уильям. — За тобой следят эти две «горгоны», а ты кричишь! — Он убрал руку.

Все произошло так неожиданно, что она все еще не могла прийти в себя, так и стояла с широко раскрытыми от изумления глазами, потом, видимо, поняв свою оплошность, расхохоталась. Такие прогулки были ей внове, и потому она чувствовала небывалый подъем и воодушевление.

— Господи, грех-то какой! Я же не должна была сюда приходить! Зачем ты хотел меня видеть? В записке ты написал «срочно». Что случилось?

— Я просто хотел узнать, когда мы снова встретимся? Что, если ты как-нибудь сбежишь со своих евангелистских проповедей?

— Ты с ума сошел! — воскликнула Сара. — У нас знаешь, как строго. Пока идет проповедь, нас охраняют. Сколько раз уж и англиканцы, и католики пытались устроить погром. — Сара решительно покачала головой. — Нет. Я не смогу. Заметят.

— А если здесь? Где-нибудь рядом с твоим домом? Ты ведь живешь с той стороны, где стоит конюшня Эшдейлов, так?

— Да. Ну и что?

Уильям заговорщически подмигнул:

— Я знаю потайной ход в конюшню. Я всегда лазил через него, когда хотел посмотреть на лошадей. Правда, я там натворил дел, и господин Эшдейл запретил мне появляться, но это не важно. Если ты вечером незаметно уйдешь из дому, то можем встретиться и там. Ну как?

От столь дерзкого плана у Сары перехватило дыхание. Она испугалась. Однако мысль о том, что на целых два часа, ну пусть хоть на час она будет совершенно свободна и к тому же не одна, безудержно манила. Поэтому, несмотря на все страхи, жажда свободы взяла верх над рассудительностью и благоразумием. С тех пор, как Сара поселилась в доме у своей тетушки, ее не раз охватывали приступы такой жгучей тоски, что белый свет становился не мил. Сара томилась, не находила себе места, не могла ни есть, ни нить. Тогда ее запирали в комнате, порой даже кормили насильно, опасаясь, что она совсем зачахнет и умрет.

Даже зная наверняка, что в один прекрасный день ее обман откроется, Сара все равно согласилась бы прийти на свидание. Да только за одну возможность тайком погулять по саду с этим веселым парнем она готова была вынести любое наказание! И разве не наказанием была ее жизнь теперь! Вечное недовольство и упреки! Каторга после немногих счастливых лет, проведенных с родителями, которые ее любили и баловали.

— Но ты же учишься в Лондоне. Как ты будешь добираться?

— Есть много всяких способов, — отмахнулся Уильям. — Так ты согласна?

Сара кокетливо покачала головой:

— Я скажу… я совсем не уверена, что снова захочу тебя увидеть. И зачем мне это надо?

Он призадумался, будто и впрямь хотел ответить на ее вопрос, и потом начал нести такую забавную чепуху, что она не выдержала и прыснула со смеху. Устав смеяться, Сара бросила через плечо «лови», и они вприпрыжку понеслись в глубь сада. В наказание за то, что она не смогла убежать, он чмокнул ее в губы и потом, удовлетворенный, шепнул, крепко прижав ее к себе: