Когда Сара закончила свой рассказ, Уильям, проникшись к ней сочувствием, твердо пообещал:

— Этого больше не повторится никогда. Ведь теперь у тебя есть я.

— Правда? — в голосе ее было такое неподдельное удивление, будто она только сейчас начинала осознавать, какая перемена произошла в ее жизни. Уильям воспользовался ее замешательством и поцеловал в губы. Но это был уже не тот шутливый поцелуй, как в саду у Биверов. На этот раз все обстояло иначе. Они медленно тянулись друг к другу до тех пор, пока их губы не встретились и не слились осторожно и мягко в первом, полном романтики, поцелуе.

Уходили они вместе. Заперев за собой калитку, Уильям дал Саре ключ. Рука об руку шли они между деревьев и, когда пришло время прощаться, снова поцеловались. Извилистой тропинкой она побежала обратно к дому Торнов, чтобы тем же путем по крыше забраться

в свою комнатку. А он отвязал лошадь и поскакал в Лондон. Там тоже были свои потайные ходы для припозднившихся подмастерьев.

Во время их третьей встречи Уильям решил открыть Саре, что у него есть ключ, и попытался заманить ее в дом. Вечер был холодный. Моросил дождь, что тоже было весьма кстати. Он повел ее к усадьбе, на ходу предупредив, что у него для нее сюрприз. Глаза Сары заблестели, когда она увидела, как он вставляет в замочную скважину ключ и открывает дверь. Взявшись за руки, они быстренько скользнули внутрь. К его неподдельному удивлению, Сара пришла в неописуемый восторг. Она выбежала на середину гостиной, вытянула вперед руки, будто хотела обнять весь дом, и засмеялась. Уильям ожидал чего угодно, только не этого!

— Я всегда мечтала зайти сюда! Теперь он наш! Твой и мой! Правда, Вилл! Ни одна «горгона» в мире не найдет нас здесь. Никто ничего не увидит.

Уильям уже не раз замечал, что она не любопытна. Другой на ее месте уже забросал бы вопросами. А ее, казалось, совсем не интересовало, откуда он взял ключи от калитки. И даже сейчас, когда он привел ее в усадьбу, она лишь радовалась, как ребенок, и ничего не спрашивала. Может, она безраздельно верила ему и потому не проявляла любопытства? Совершенно очевидно, что Сара привязалась к нему. На этот счет у Уильяма не было никаких сомнений. И как ни странно, именно этого он хотел сейчас больше всего на свете. Ему, казалось, больше ничего и не нужно. Когда ее не было рядом, он тосковал и думал о ней. Ее образ постоянно стоял у него перед глазами. И если бы не работа, которая так много для него значила, он, пожалуй, не смог бы думать ни о чем ином, только о ней, об этой маленькой хрупкой фее с гибким змеиным телом, которое всякий раз, когда она была рядом, обрекало его на танталовы муки — дразнило и притягивало, заставляло дрожать всеми фибрами души.

— Пойдем, я покажу тебе наши владения, — предложил Уильям. — Я здесь уже был.

— Нет, — запротестовала она, сверкнув глазами. — Дай мне фонарь! Я сама.

Уильям отдал фонарь, и они с Сарой наперегонки бросились вперед. Перед массивными дверями он каждый раз обгонял ее и распахивал обе створки, чтобы она беспрепятственно могла бежать дальше. Желтый луч от прыгающего в ее руке фонарика метался вдоль стен, перескакивал на расписные потолки и снова спрыгивал на пол. Из комнаты в комнату, из зала в зал они врывались словно вихрь. Сара визжала от восторга и хлопала в ладоши. Заметив лестницу, ведущую в кухню, она помчалась вниз, перескакивая через ступени. В свете фонаря тускло поблескивали медные кастрюли на полках вдоль стен. И снова назад в гостиную. Уильям едва успевал за ней. Вот она стремглав бросается от него вверх по винтовой лестнице. Ему вдруг пришло на ум, что она похожа на далекую звезду— частицу недосягаемого Млечного пути, загадочно мигающую во мглистой синеве. Ее загадочность заставляла сердце Уильяма бешено колотиться.

Вдруг стих шум шагов и погас фонарь. Уильям остался совершенно один в этой кромешной тьме.

— Сара, — позвал он громко. — Сара, где ты?

Гулкая тишина повисла во всем доме. Уильям с суеверным ужасом поглядел вокруг и снова позвал ее. Ответа не последовало. Уильям почувствовал, как от страха мурашки пробежали по коже и волосы встали дыбом. Вдруг откуда-то из темноты донесся ее приглушенный смех, потом хлопнула дверь и послышался звук осторожных шагов. По боковой лесенке, которой обычно пользовались слуги, Сара поднялась в мансарду. Уильям отыскал ее в маленькой под самой крышей комнатушке. Сара распахнула окна и ставни. Косые струйки дождя мерно тарабанили по подоконнику, и сотни мелких брызг летели в комнату.

— Сюда нельзя ходить, — в голосе его прозвучала тревога.

Поддразнивая его, Сара нарочно высунулась из окна так, что могла упасть вниз:

— В этом доме никто не будет указывать мне, что можно, а что нельзя. Даже ты! Понял, Вилли?

Уильям схватил ее за плечи и втянул обратно в комнату. Захлопнув ставни, он резко обернулся к ней и, едва сдерживая бешенство, сказал:

— Если ты хочешь, чтобы нас увидели и выгнали отсюда — это одно дело, но так глупо дурачиться и рисковать жизнью я тебе не дам.

Сару не смутил его резкий тон. Она лукаво улыбнулась и медленно подошла к нему. Луч фонарика, живой и веселый под стать ее настроению, нащупал светлым пятнышком комод и замер на резной дверце.

— Я тебя очень напугала, да? Я просто хотела узнать, действительно ли я что-то для тебя значу?

— Я боюсь тебя потерять, — хрипло ответил Уильям.

Она сделала еще шаг и, остановившись прямо против него, заглянула в глаза так, словно заглядывала в душу, пристально и пытливо.

— Если это правда, то ты единственный в мире человек, для которого я что-то значу.

— Я люблю тебя.

Его слова стрелой пронзили сердце Сары. Закружилась голова, и железным обручем стянуло грудь. Она, казалось, вот-вот потеряет сознание. Быстрым движением она обвила его шею руками и прильнула к нему всем телом. Не в силах больше сдерживать себя, Уильям подхватил ее на руки и понес вниз в спальню. Комната поплыла и скрылась в легкой дымке неистовых объятий и поцелуев. Юбка, скомканная сильным движением, легла на ее узкие бедра. Сара не противилась. Вдруг крик ужаса сорвался и замер на ее губах. В милом девичьем невежестве она не понимала, что происходит.

— Мне больно! Что ты делаешь, Вилли?

Он молчал. Уж не до того было. Охваченная страхом, она принялась колотить его своими маленькими кулачками. Внезапно спина Сары напряженно выгнулась, губы разомкнулись и, заломив за голову руки, она почувствовала, как теплая волна судорогой прокатилась по всему телу. В приятной истоме он крепко держал ее млеющую плоть до тех пор, пока не наступило время встать. Уильям успел вовремя… у него уже был опыт в этих делах.

Она долго молча лежала у него на руках. Уильям тихо раскачивал ее, чтобы успокоить, говорил нежные и добрые слова. Он бы сказал их до того… если бы все не случилось так, как случилось. Сара встрепенулась и подняла голову.

— Теперь мы навсегда связаны, да? Ты принадлежишь только мне, а я только тебе, да?

— Да, конечно, — согласился он, не раздумывая.

Она обхватила руками его шею. Лицо ее дышало страстью и желанием.

— Я хочу еще, я больше не буду кричать… я уже знаю…

Их тайные встречи продолжались всю зиму. Незаметно подкралась весна. Свобода все так же пьянила Сару, и едва они с Уильямом приходили в дом, она становилась такой же шальной, как и прежде. Постоянно придумывала разные игры, пряталась за зачехленной мебелью, обегала все самые темные уголки великолепной усадьбы.

Иногда они носились друг за другом голышом. В массивных с золочеными рамками зеркалах то мелькали их бледные фигуры, стремительно скользящие мимо, то отражались любовные сцены… На кухне они устраивали шумные трапезы, пили вино, которое в достатке хранилось тут же в погребе. Саре очень нравилось примерять шелковые платья, на которые она как-то наткнулась, открыв дверцу старого шкафа. Однажды шутки ради она облачилась в наряды, вышедшие из моды полвека назад, и предложила устроить пир в банкетном зале. Несколько раз они чинно рассаживались по разные стороны стола, но каждый раз ненадолго. Не в силах вынести даже минутной разлуки, и он, и она одновременно срывались со своих мест и неслись в объятия друг к другу. Была и другая игра. Уильям, например, заказывал для своей дамы эль и потом, изображая официанта, сам приносил его Саре, которая ждала в комнате Эшдейла. Нужно сказать, что винный погреб был предметом постоянного соблазна. Но как ни велико было искушение, приходилось сдерживаться из опасения, что кто-нибудь заметит, как быстро тают волшебные запасы. Из тех же соображений они никогда не заглядывали в библиотеку. Уильям знал, глаз у Энн острый — чуть что не так, сразу заметит. А уж сообразительности ей не занимать — вмиг догадается, и тогда все пропало.

И Сара и Уильям прекрасно понимали, что рано или поздно все тайное становится явным. Они так и не смогли свыкнуться с постоянной тревогой, в которой испокон веков бьются нежные сердца юных грешников, тайком пробирающихся к месту назначенного свидания, и каждый раз противный холодок страха закрадывался в их сердца. В любой момент их могли заметить, и тогда поднялся бы невообразимый скандал. Их чувство не выдержало испытания и дало легкую трещинку. Их душило сознание чудовищной опасности, и разрядку они находили в глупых придирках и пустых перебранках. Ссорились Сара с Уильямом часто и отчаянно, как будто оба находили в этом какое-то патологическое удовольствие. После каждой ссоры они долго дулись друг на друга, но в конце концов к обоюдной радости мирились, и все шло по-старому. Порой не было на земле людей счастливее их, зато иногда усадьба становилась для них настоящей тюрьмой, особенно когда сердца тосковали по большой и веселой компании. В этом нет ничего необычного. Обычно любовники жаждут поделиться своим счастьем с другими и, если это не удается, их чувство притупляется, в их отношениях появляется холодность и даже отчужденность. Уильям и Сара не составляли исключения. Само собой разумеется, что лишенные общества, они частенько покидали усадьбу в отнюдь не лучшем расположении духа, сердитые на весь мир и особенно друг на друга.

«Я больше никогда не вернусь сюда!» — бывало, кричала она и исчезала в черном зеве калитки. Целую неделю, казавшуюся вечностью, он не находил себе места в полной уверенности, что на этот раз она-таки выполнит свою угрозу. Он бродил как неприкаянный, жалея о том, что наговорил ей много обидных слов. Уильям давно уж махнул бы на нее рукой, нашел бы себе другую… Единственное, что держало, так это ее непредсказуемость. Рядом с ней его не одолевала скука. Сара его интриговала и завораживала. Каждый раз она была другой, непохожей на ту, которую он знал. Бывало, ему приходилось начинать все сначала, особенно, если у нее выдавалась слишком мрачная неделя, полная придирок, нотаций и брани со стороны ее опекунов. Сара вновь теряла веру в то, что хоть одна живая душа на свете дорожит ею. И тогда Уильяму приходилось заново завоевывать веселую и милую, но очень осторожную и недоверчивую девушку, какой она впервые появилась здесь, в этой усадьбе.

Уильям никогда не переставал удивляться ей. Много воды утекло с тех пор, как он сделал для себя грустное открытие: даже такое обычное с его точки зрения событие как свадьба или вечерние прогулки под луной были для Сары редкими и волнующими праздниками, которые надолго оседали в ее памяти яркими радужными маячками, скрашивавшими ее серую однообразную жизнь. Черная тень опекунов преследовала ее повсюду. Какой же безрассудной смелостью обладала эта хрупкая на вид девушка, продолжая тайно встречаться с Уильямом! Он преклонялся перед нею и в то же время жалел ее. Ее опекунов Уильям считал своими личными врагами. Но понимая их безраздельную власть над Сарой, он мог лишь посочувствовать ей. Уильям боялся потерять Сару еще и потому, что она никогда не говорила ему о своей любви. Он много раз провоцировал ее, но безрезультатно. Когда Уильям впервые овладел ею, Сара была близка к признанию, заговорив о том, что теперь они навеки принадлежат друг другу. Но дальше этого дело не шло.

Он даже требовал от нее признания, что вовсе было ему не свойственно. Обычно его уговаривали произнести эти слова, и он, подчиняясь, врал напропалую, лишь бы угодить. Сара была не похожа на всех тех женщин, которые у него были до нее.

— Скажи. Скажи мне, что ты любишь меня. Я хочу это услышать, — частенько настаивал Уильям.

Но Сара молчала — не лгала, но и не говорила правду. И как бы крепки ни были их объятия в эту секунду, она вдруг отдалялась от него, уходила в себя, дулась, ругалась, дразнила, но он так и не мог добиться от нее признания в любви. Это чаще всего вызывало ссоры. Его раздражение граничило с ненавистью. Но в следующую субботу он все так же задолго до ее прихода нетерпеливо расхаживал по особняку и мысленно просил у нее прощения. Уильям не давал ей ключ от дома. Еще живо было воспоминание о том, как по его вине пала одна из лошадей Эшдейла. Уильям не был совершенно уверен в том, что Сара не побьет здесь всю посуду, если он по каким-то причинам не придет на свидание. Уильям же не хотел терять ее по глупости, он надеялся сохранить все как есть.