Из соседнего дома выскочил взлохмаченный Питер. Он увидел мать из окна своей спальни. Услышав, что произошло, Питер бросился к двери, крикнув на ходу:

— Я к солдатам. Попробую повидаться с Уильямом.

— Подожди, я с тобой, — крикнула ему вдогонку Эстер и поспешила вслед за ним к выходу.

Элис едва успела набросить ей на плечи свое пальто. На повороте их нагнал Джосс верхом на резвой, серой в яблоках кобыле. Он шел бодрым галопом и на скаку махнул им рукой. Когда Эстер и Питер добрались наконец до гарнизона, у ворот воинской части уже толпились родители молодых парней, которых, как и Уильяма, заманили прошлой ночью в ловушку. Свидания никому не разрешили. Через ограду виден был плац, по которому взад-вперед гоняли каких-то новобранцев, но с такого расстояния трудно было определить, был ли среди них Уильям. Ничего не оставалось, как вернуться домой и ждать вестей от Джеймса.

Вскоре вернулся запыхавшийся Джосс. На поводу он держал еще одну лошадь.

— Джеймс сейчас у старшего офицера. Будем надеяться, что все обойдется.

По выражению лица Джеймса Эстер сразу поняла, что случилось самое худшее.

— Я сделал все, что было в моих силах, но… Уильям получил шиллинг в присутствии свидетелей и без какого бы то ни было принуждения. Теперь они имеют полное право на все двадцать лет загнать его куда угодно.

Эстер ничего не понимала: ее мальчика… ее Уильяма… мысли путались, издалека, словно из глубины колодца, бесцветные и слабые доносились голоса.

— Вы его видели? — это Питера и дальше, чей же дальше — а, это голос Джеймса:

— Да, я его видел. Он очень расстроился. Говорит только о загубленной карьере, о том, что уже никогда не сможет стать ювелиром, и прочее и прочее… О да, чуть не забыл. Уильям просил передать, что в рощице привязана лошадь, он брал ее в конюшне, около мастерской Ричарда. Так вот, он просил Питера вернуть лошадь.

Эстер вдруг вздрогнула, словно только очнулась, и спросила подавленно:

— Когда я могу его увидеть?

— Боюсь, никогда. С самого первого дня рекруты попадают в строй, и у них нет никаких поблажек. Единственный случай может представиться через полтора месяца, когда они маршем выйдут из этих ворот.

Эстер медленно поднялась со стула, будто стоя ей было проще принять любой удар судьбы:

— Куда их пошлют?

Джеймс осторожно взял ее за руку и тихонько пожал. Взгляд его был полон сочувствия.

— Уильям и его новые товарищи будут служить в полку, расквартированном в американских колониях. Недавно там были волнения, и в связи с этим в Америку срочно отправляются подкрепления. Уильям попал под дополнительный набор.

— Мой бедный Уильям, — прошептала Эстер. Впервые в жизни ее сыну пришлось на собственной шкуре испытать, к чему может привести собственное безрассудство. Но за этот урок ему дорого пришлось заплатить, пожалуй, даже слишком дорого. Словно судьба, давно уже приготовив возмездие, оберегала Уильяма до поры. Но вот пробил час, суровый рок расставил силки, и Уильям попался, теперь уж навсегда.

— Он не сказал, зачем приехал домой, почему, никому не сказав ни слова, пошел в таверну?

— Ему хотелось напиться, — Джеймс помолчал. — Он просил тебе кое-что передать. Тебе лично.

— Хорошо, пойдем в другую комнату, — Эстер, попросив всех пока не расходиться, взяла Джеймса под руку и повела в кабинет.

— Что? Что он просил передать? — встревоженно спросила Эстер, когда они остались одни.

— Он просил, чтобы ты рассказала Саре Торн о том, что произошло.

— Саре Торн? — удивилась Эстер. — Да он же едва знаком с ней, — сказала она и тут же спохватилась, вспомнив, как изменился Уильям за последнее время, и как она сама раньше объясняла эту перемену в нем. Вот, кажется, и начала складываться полная картина происходящего. Уильям не зря появился в тот вечер в таверне. Это из-за Сары он напился. Неважно, с радости или с горя — могло быть и то, и другое. Сара для Уильяма — лакомый кусочек уже по той простой причине, что он, сорвиголова, находил удовольствие, ухаживая за девушкой, которую так опекают и не отпускают ни на шаг. Конечно, козни Торнов, тайные встречи — романтика…

— Уильям забыл, наверное, что он здесь человек известный, все знают о его проделках. Теперь только о нем и будут говорить на каждом углу. К тому же сегодня воскресенье, народ специально собирается поговорить. Я думаю, Сара в любом случае узнает новость раньше, чем я успею сказать ей об этом.

Эстер, как всегда, была права. В то же утро после собрания евангелистов Сара вдруг услышала имя Уильяма и, осторожно протолкавшись поближе, узнала ужасающие подробности. Комната поплыла перед глазами, и Сара провалилась в черную бездну. Никто, кроме опекунов, даже не подозревал об истинных причинах, вызвавших глубокий обморок. Гадали, досужили, но в памяти осталось лишь то, с какой заботливой поспешностью Торны увезли племянницу домой.

Эстер много думала о Саре. Ей хотелось знать, как долго и где встречался с Сарой Уильям. Может, в доме у кого-нибудь из общих друзей? Биверы отпадают, они давно уехали. Мать Элизабет не могла жить в доме, где все напоминало ей о дочери. Кроме Биверов, никто не приходил на ум. Эстер всегда недолюбливала Сару, считала ее странной девушкой — себе на уме. Было что-то зловещее во взгляде ее бездонных темных глаз, горевших на личике, обрамленном удивительными светло-русыми волосами. Без сомнения, Уильям и Сара не подходили друг другу. Эстер чувствовала, что их союз не привел бы ни к чему хорошему. Предчувствия никогда не обманывали Эстер. В этой связи было что-то порочное, предвещавшее беду, и поэтому трудно было не испытать облегчения от того, что судьбе угодно было разъединить Уильяма и Сару Торн. Оставалось только жалеть, что их разлука так дорого обошлась Уильяму. Но тут уж ничего не поделаешь.

— Ох, Джон, — тихо вздохнула Эстер. Она была одна н своей спальне. С тех пор как мужа не стало, Эстер часто, оставшись одна, говорила с ним. — Если бы ты был со мной! Знаешь, как мне сейчас тяжело. Так хочется совета. Помнишь, я всегда доверяла тебе самые сокровенные тайны, которые не доверяла больше никому на свете.

Эстер чувствовала, что тоска по Джону не проходит, а только усиливается со временем. Нет, не берет ее время, не лечит. Сколько уж воды утекло, а рана в душе все так же кровоточит и болит в тысячу раз сильнее, чем раньше. Никто на свете не знал, как страдает Эстер. Свою боль и тоску держит она за семью печатями, никого не пускает в свое осиротевшее без Джона сердце. Лучше кого бы то ни было Эстер понимала, почему Питер хватается за любую работу, сутками готов не выходить из мастерской. Только в работе можно забыться, убежать от себя. Только в работе горе и тоска оставляют страждущие души таких, как она и Питер. Вся жизнь Эстер после смерти Джона сводится к одному — к труду ради того, чтобы прославить имя Бэйтменов в память о Джоне. Каждый новый день приближает ее к заветной цели. В этом для Эстер смысл всей оставшейся жизни.

Накануне отправки Уильяма, из Йорка приехала Энн, на следующий день рано утром — Летисия с Джонатаном. Их встречали всей семьей: пришел Питер, Джосс с Элис, их дети. Времени оставалось не так много. После чая все сразу пошли к гарнизону. У ворот уже собралась небольшая толпа провожавших. Бэйтмены решили не толпиться, а стать вдоль дороги на расстоянии друг от друга, чтобы каждый смог лично попрощаться с Уильямом. Эстер дала Питеру кошелек, набитый гинеями, чтобы передал Уильяму. Питер был более ловким, чем Джосс. Уж он-то найдет способ отдать Уильяму деньги, его ничем не остановишь. Летисия привезла Уильяму в подарок золотые часы, с которыми Ричард расстался без особой охоты.

— Да Уильям же при первом удобном случае их в карты проиграет, — заметил он супруге, когда она намекнула, что неплохо было бы подарить брату часы.

— Не проиграет, — возразила Летисия. — Если этот урок пошел ему на пользу, я молю Бога, чтобы Уильям сделал соответствующие выводы, то не проиграет.

Летисия терпеливо ждала. Часы были у Джонатана. Она рассудила, что ему сподручней. Летисия даже не представляла себе, как это делается.

Огромные ворота начали открываться изнутри. Звуки труб и веселая дробь барабанов, что, впрочем, совсем не улучшало настроения, возвестили о приближении колонны. Толпа у ворот застыла в напряженном ожидании. Радостно носилась лишь детвора, они еще не знали, что такое разлука.

Впереди браво вышагивал знаменосец, за ним стройными рядами, чеканя шаг, замелькали шеренги новобранцев. Раз, два… Раз, два… Левой… — раздавалась команда. Толпа всколыхнулась и снова замерла, на этот раз в изумлении. Все новобранцы были как две капли воды похожи друг на друга, будто за плечами у них не шесть недель, а шесть лет армейской службы. Общие тяготы и невзгоды, общий котел сроднили их, как близнецов утробы одной матери. Все они теперь казались на одно лицо. Никаких бород, усов, причесок — все чисто выбриты, коротко подстрижены, кивера чуть набекрень, красные кители и белые бриджи, на левом плече тускло поблескивают мушкеты.

Несколько секунд над толпой висела паническая тишина. Вряд ли кто-либо из собравшихся родственников не представлял себе, как выглядит новобранец, но никто не предполагал, что форма изменит сына, брата или мужа до неузнаваемости. Впервые в жизни столкнувшись воочию с четкой и организованной военной машиной, сметающей различия, подгоняющей разные характеры под единый, угодный ей образец, люди оторопели.

По негласному армейскому закону новобранцы шли в середине колонны. Немало было уже в призывной практике случаев, что даже в самый последний момент новобранцы пытались скрыться или разъяренные родственники отбивали своего. Командиры не очень-то и рассчитывали на то, что суровое наказание или железная дисциплина, которую уже успели втемяшить в буйные головы новобранцев, надежно удержат их в строю, поэтому на флангах колонны вышагивали бравые ветераны. Они и с шагу сбиться не дадут, и строя не сломают, даже если новобранцы будут во все стороны крутить головами, разыскивая глазами близких, многих из которых им уже никогда не суждено будет увидеть.

Первой Уильяма заметила Энн.

— Смотрите, вон Уильям! Вон там!

Уильям шагал третьим в шеренге, которую замыкал дородный капрал. Заметив Энн, Уильям весело оскалил зубы и беспечно кивнул, словно не хотел, чтобы на его проводах кто-то печалился или плакал. Все нормально, говорил Уильям всем своим видом, не вешать нос. И не важно, что на душе скребутся кошки.

Вдоль всего строя родственники новобранцев пытались прорваться сквозь заслон поближе к своим, однако вдоль всей колонны сновали верховые офицеры. При малейшей попытке какого-нибудь смельчака пробраться в стройные отбивающие такт шеренги, сержанты горячили коней, наезжали грудью, заставляя оторопевших родственников отступать назад. Уильям подмигнул Джоссу и Элис, детям скорчил забавную рожицу. Ни на секунду не останавливался четкий и слаженный строй. Раз, два… Раз, два, левой… Гремят барабаны. Вот и Эстер, Уильям посерьезнел. Она держалась с достоинством, ни слезинки. Взгляды их встретились. Мать и сын — оба под стать друг другу, сильные и мужественные. Разлука страшна, но ты держись, ты же сильный, она улыбнулась одними глазами, держись, я с тобой. Раз, раз… раз, два, левой. Барабаны задают ритм… Защемило сердце, когда потерял из виду мать, но вот уже и Летисия… Левой, левой… раз, два… Удивленно взметнулись брови в дурашливом «кого я вижу! И вы здесь! Польщен! Весьма польщен!» Летисия в новой симпатичной шляпке… по случаю… машет расшитым платочком и отчаянно старается изобразить ямочки на щеках. Должно быть, этим же платочком и утерла слезу, когда он прошел мимо, но только когда он прошел мимо. Всхлипывания и причитания вокруг угнетающе действовали на нервы и без того подавленных новобранцев. Тем больше значили для Уильяма прощальные улыбки матери и сестер. Ни одна не сорвалась, ни единой слезинки не видел Уильям на их лицах. Раз, два, левой… сквозь мерную дробь барабанов звучит команда. Левой, левой… Где-то здесь должны быть и братья. Уильям знал, что они тоже здесь.

Питер и Джонатан, отчаявшись прорваться через конный заслон, готовили диверсию. Один затевает потасовку и отвлекает внимание, другой в это время врывается в колонну и передает деньги и часы Уильяму. Однако им не суждено было осуществить свой план, так как в этот момент произошло нечто невероятное. Поднялся такой переполох, на который Питеру и Джонатану даже и рассчитывать не приходилось. Из нерешительно мявшейся толпы родственников на дорогу вдруг выбежала Сара, без шапки, с растрепанными волосами, и бросилась к Уильяму.

— Не оставляй меня! — раздался ее безумный крик — Не уходи! Я люблю тебя! Я не могу жить без тебя!

— Сара?! — он не особенно надеялся ее увидеть. Шансы были невелики, хотя и мелькала такая мысль. Случилось почти невозможное! Ее не смогли задержать в оцеплении. И вот она уже льнет к нему всем телом, дрожит как осиновый лист, руками обхватила его шею и прижалась мокрым лицом к его щеке. Сара! Свободная рука привычно обхватила ее плечи, хотя краем глаза Уильям заметил, как капрал, сурово сдвинув на переносице брови, продирается к ним сквозь строй. У них было достаточно времени. Губы их слились в страстном поцелуе, длившемся до тех пор, пока ее не оторвали от него и не вытолкнули на обочину. Но ее поступок послужил примером остальным женщинам, и толпа ринулась вперед, сметая шеренги и нарушая порядок. Откуда-то вынырнул Джонатан, сунул в руку Уильяма деньги и часы: