— Ты что же, так и будешь стоять там? Ведь уже давно все вытерто!

Эстер даже подпрыгнула от неожиданности, так как была полностью погружена в свои мысли. Она пожелала дяде спокойной ночи и пошла наверх в свою спальню.

Чуть позже, перед тем, как лечь спать, Эстер немного успокоилась, думая о Джоне. В конце концов, так ли уж это страшно — недостаток образования? Она всегда сможет избежать разговоров о прочитанных книгах и тому подобных вещах, сохраняя таким образом в тайне свою неграмотность. Она не умеет играть на лютне или на клавесине? Ну и что? Зато у нее прекрасный голос и слух, она легко, с первого раза, запоминает и может повторить любую мелодию. «А что касается будущего Джона, уже спланированного его потенциальным тестем, — размышляла Эстер, — то вряд ли это понравится самому Бэйтмену. Он ведь самостоятельный человек. С его-то талантом и мастерством он наверняка захочет открыть свое собственное дело и сам добьется успеха, не ставя себя в зависимость ни от кого». Если бы Эстер была на его месте, она именно так и поступила бы.

И, наконец, главное — Эстер была почти уверена, что Джон Бэйтмен никогда не смотрел на Каролину Харвуд так, как смотрел на нее сегодня, словно Эстер была Венерой, поднимающейся ему навстречу из пены морской. Такой взгляд и такое оцепенение у мужчин при виде женщины бывает чрезвычайно редко и говорит о многом.

ГЛАВА 2

На следующее утро, придя в мастерскую, Джон стал ждать, когда появится Эстер. Здравый смысл говорил ему, что вряд ли она придет раньше чем через час, но в то же время он чувствовал, что, видимо, здравый смысл решил покинуть его в тот самый момент, когда накануне вечером он вошел во двор гостиницы Хиткок и увидел Эстер, делавшую зарисовки. Образ ее вновь и вновь появлялся у Джона перед глазами: Эстер сидит на ступеньке, не замечая беспорядка в одежде, ее длинные золотистые волосы кажутся легким светящимся облаком в лучах закатного солнца, на фоне красной кирпичной стены. Милое, невинное и наивное создание…

Джон не мог избавиться от этого видения: приспустившийся вырез, открывший затененную ложбинку между грудями, длинная красивая нога среди белых оборок, тонкие щиколотки, которые он мог бы охватить большим и указательным пальцами. Он вспоминал, как она подняла голову и взглянула на него, как между ними сразу же вспыхнула искра желания, стоило только им посмотреть друг другу в глаза. Джон чувствовал, что Эстер передался его импульс восхищения и любви и пробудил в ней ответные чувства. Все слова, сказанные ими тогда друг другу, были ничто по сравнению с немым разговором взглядов и жестов. Поэтому Джону не терпелось снова увидеть Эстер и поговорить с ней.

В то утро он надел чистую сорочку, которую, однако, уже успел порядком запачкать, так как работа в ювелирной мастерской довольно грязная. Там постоянно что-то плавили, паяли, шлифовали. Каждый вечер пол тщательно выметали, и весь мусор, прежде чем выбросить, пропускали через сито, чтобы собрать мельчайшие гранулы драгоценного металла. Их традиционно называли старинным французским словом «лемель». Крошечные крупинки золота и серебра сыпались на пол из-под инструментов и с фартуков рабочих, привязанных широкими ремнями к скамеечкам в мастерской. К концу рабочего дня, когда пол был тщательно выметен, возле двери мастерской обязательно появлялся хоть один желающий купить мешок с мусором в надежде отыскать там золотую или серебряную пыль.

Скамейки и столы, за которыми работали мастера и подмастерья, были размещены возле окон, чтобы изделия обрабатывались при хорошем освещении. К столам также были прикреплены небольшие подсвечники, и рабочий всегда мог зажечь свечу, если это было необходимо.

Скамейка Джона Бэйтмена находилась в самом дальнем углу мастерской. Он любил работать, сидя в своем углу, где ему было очень удобно, где все необходимые инструменты лежали под рукой.

Приспособления, которыми пользовались все мастера, как, например, небольшая наковальня, где драгоценным металлам придавали нужную форму, молотки, тигли для плавки, тиски и многое другое, — все это было расставлено вдоль стен мастерской или же в строгом порядке развешано на них.

В пол были врыты три деревянных столбика, к которым прикреплялся кокиль. Делалось это для того, чтобы предмет можно было закрепить неподвижно в процессе его обработки, и чтобы кокиль не качался.

Такой вот изношенный, с многочисленными вмятинами столбик становился иногда важным и значимым предметом в семье ювелиров, почти как набор инструментов, передаваемый по наследству от отца к сыну.

В самом темном углу мастерской обычно находился горн, растапливаемый древесным углем. В темноте было хорошо видно, как металл постепенно нагревался, краснел, становясь мягким и податливым…

Мастерская Харвуда занимала весь первый этаж его дома, жилые комнаты находились наверху. У Харвуда было тридцать наемных рабочих и три ученика, помимо полдюжины прислуги. Стать учеником у такого мастера и работать в процветающей ювелирной мастерской считалось большой удачей, и Джон прекрасно понимал, что если постараться, то его может ожидать обеспеченное будущее.

В то утро Джон продолжал работу над очень интересной вещицей. Три дня тому назад он начал отделку кружки для пива из тончайших серебряных пластин, припаянных одна к другой, с витой ручкой и куполообразной крышкой. Хотя на изготовление пивной кружки обычно отводилось максимум два дня, над этой Джон работал уже четвертые сутки. Особо тонкая изысканная отделка требовала дополнительного времени.

Обрабатывая кружку, Джон пытался спокойно и логично разобраться в том, почему, ему так хочется вновь увидеть Эстер. Он старался «рационализировать» свои эмоции и приписывал это строгим, почти аскетическим правилам, устанавливаемым хозяевами для своих учеников: категорически запрещалось выпивать, браниться, играть в азартные игры. Даже женитьба не поощрялась. И не было ничего удивительного в том, что такая красивая девушка как Эстер понравилась молодому, здоровому и сильному юноше, каковым являлся Джон.

И если бы только между ним и Каролиной существовали более теплые, более естественные отношения, присущие молодым людям, Джон, может быть, и не был бы столь чувствительным к красоте и обаянию других особ женского пола. По натуре своей он был серьезным, спокойным, никто и никогда не мог бы упрекнуть его в ветрености или легкомыслии… Джон думал о том, что ему хватило бы пальцев на одной руке, чтобы сосчитать все знаки внимания, которые когда-либо оказывала ему Каролина. Причиной этому был ее папаша. С тех пор как Каролина рассказала ему о своих отношениях с Джоном, в их семье тут же были установлены новые запреты, которые связывали молодую парочку по рукам и ногам. Не могло быть и речи о том, чтобы устраивать свидания в мастерской, а Джону и Каролине особенно нравилось проводить время вместе в одном из ее укромных уголков. Теперь Джона приглашали наверх в апартаменты Харвуда, которые прежде были для него «запретной зоной», как и для всех остальных подмастерьев. Два раза в месяц по воскресеньям Джон обязательно обедал вместе со всей семьей Харвудов, сидя с ними за одним столом рядом с Каролиной. Перед тем, как пригласить его в первый раз, Харвуд позвал Джона к себе в кабинет, где у них состоялся следующий разговор:

— Насколько я понимаю, — начал Харвуд, — ты и моя дочь влюбились друг в друга.

— Да, это так, сэр, — отвечал Джон.

— Хорошо. Но знай, что до того, как ты официально утвердишь свою пробу в Почетном Обществе Ювелиров, я даже и не вспомню о ваших отношениях. И о своих намерениях в отношении моей дочери ты сможешь говорить только после того, как станешь настоящим мастером. Понятно?

— Да, сэр. Я с нетерпением жду этого момента, сэр.

На этом их разговор завершился. Харвуд ясно дал понять Джону, что одобряет его намерения и не будет ему препятствовать.

Каждый раз после очередного воскресного обеда Джон и Каролина беседовали, сидя в уголке столовой. Они старались не обращать внимания на то, что за ними пристально наблюдают. Вообще Джон и Каролина были похожими людьми. У них полностью совпадал круг интересов, потому им доставляло огромное удовольствие разговаривать друг с другом. Как правило, мать Каролины прерывала их беседу, обращаясь к дочери с просьбой поиграть на клавесине, в особенности, если на обеде присутствовали гости.

Иногда семейство Харвудов приглашало Джона составить им компанию на прогулке. Он брал Каролину под руку, и они степенно шли впереди родителей.

Время от времени Джону приходила в голову мысль о том, что для развития их отношений было бы гораздо лучше, если бы Каролина подольше сохраняла в тайне от отца их любовь. Но она всегда была очень близка с родителями и, конечно, не смогла долго таить в себе этот секрет.

После обедов с семейством Харвудов Джон возвращался к себе в комнату, находившуюся в полуподвальном помещении прямо под мастерской. Помимо него в комнате жили еще двое учеников Харвуда — Том Николсон и Робин Памфрет. Спали они на тюфяках, набитых соломой, а питались скудной пищей, которую им три раза в день приносили с кухни.

Джон никогда не жаловался на условия, в которых ему приходилось жить, потому что они были общепринятыми для учеников и подмастерьев, и по сравнению с многими, которым приходилось зачастую спать на полу прямо под рабочими столами в мастерской, Джон и его товарищи жили вполне сносно.

Их главной проблемой всегда были деньги. Харвуд платил ученикам очень мало, однако предоставлял им достаточно свободного времени. И в отличие от Тома и Робина, которые имели обыкновение слоняться по городу, галдеть и шуметь, проводя таким образом все свои свободные часы, Джон оставался дома и читал. Как только его дед присылал внуку немного денег, он тут же откладывал несколько пенсов специально на книги, предпочитая урезать себя в еде и одежде, а потом прочесывал все книжные лотки и киоски на рынке, не забывая при этом прикупить и пару свечей для вечернего и ночного чтения.

Полностью сосредоточившись на работе, Джон не услышал, как сзади к нему подошел Робин и хлопнул его по плечу. Джон от неожиданности вздрогнул.

— Тебя хочет видеть какая-то молодая леди. Говорит, что принесла цепочку и должна вручить ее лично тебе в руки.

Джон кивнул головой, поднялся со скамейки и развязал фартук. Затем медленно стянул его с себя и повесил на крючок, вбитый в стену возле его рабочего стола, изо всех сил пытаясь подавить в себе всплеск волнения. «Сегодня все будет по-другому, не так, как вчера, — убеждал себя он, — я должен быть готов к этому».


Эстер ждала его в прихожей, возле двери в контору, где находилась огромная лестница, ведущая наверх в апартаменты Харвуда. Эстер была поражена ее размерами, массивностью и богатством отделки. Ступеньки были начищены воском до зеркального блеска, перила, покрытые медными пластинами, сияли. Наверху Эстер увидела высокую дверь, также отделанную медью. Она была слегка приоткрыта, и за ней виднелась целая галерея золотых и серебряных вещей, сделанных самим Харвудом.

На стене подножия лестницы висело огромное зеркало в позолоченной раме, к которой с двух сторон были прикреплены подсвечники. Эстер внимательно оглядела в нем свое отражение.

В тот день на ней было серое миткалевое платье в полоску и шелковый плиссированный фартук, ношение которого считалось очень модным даже среди дам из высшего света. Волосы ее были тщательно уложены в аккуратные пряди и забраны наверх под изящный кружевной чепец с широкими лентами цвета мимозы.

Выглядела Эстер прекрасно и осталась вполне довольной своим внешним видом. Она терпеливо ждала Джона, бережно сжимая в руке белый льняной сверток с цепочкой.

Дверь распахнулась, и появился Джон. Он увидел Эстер, и взгляд его мгновенно рассеял все ее сомнения о том, как пройдет их встреча. Ее волнения, страхи сразу же исчезли, как только она посмотрела ему в глаза и прочла в них восхищение и восторг.

— Мисс Нидем! — воскликнул он. — Я надеюсь, вы без труда и быстро нашли дорогу сюда.

— Да, это было нетрудно.

Эстер восторженно оглядела прихожую.

— Как здесь красиво! Вам, должно быть, очень повезло, что вы работаете здесь.

— Согласен. Здесь у меня есть все возможности, чтобы стать настоящим мастером.

— А с чем вам нравится больше всего работать?

— С серебром. Изделия из серебра могут быть такими же красивыми, как и из золота.

— Какие вещи вы делаете?

— Подносы, кофейники, кружки для пива и пунша. Ложки, вилки, и еще много всего. Заказов у нас более чем достаточно, и мы часто не успеваем справляться со всеми. Я с удовольствием показал бы вам мастерскую, но, к сожалению, это категорически запрещено.