— Разумеется, — пробормотал он. — К сожалению, я не имел ни малейшего представления о ваших способностях, отсюда и мое рыцарское желание заменить даму в том деле, которое я так ошибочно посчитал более подходящим мне, нежели вам.

Софи окинула его подозрительным взглядом, но лицо, склонившееся над ней, излучало предельную искренность, а широкая улыбка словно приглашала перевести то нелепое недоразумение в шутку.

— Не выношу, когда меня пытаются обуздать, — отчеканила она, — Конечно, у меня довольно вспыльчивый характер, граф, и боюсь, иногда я поступаю опрометчиво.

— Предлагаю забыть об этом.

— С удовольствием, — согласилась Софья Алексеевна. — Не желаете ли отведать фаршированной щуки, граф? Ее поймали в нашей речке.

За приятной беседой и обменом любезностями ужин шел своим чередом, хотя старый князь Голицын ел без особого аппетита, больше слушая и наблюдая с иронически-насмешливым удивлением за тем, как граф Данилевский пытался завоевать доверие княжны. Князь не сомневался, что Софи, откликающаяся чуть более охотно, чем этого требовала обычная вежливость, на остроумные реплики гостя, тем не менее томится от неизвестности и ждет объяснений. Однако старый князь полагал уместным продержать ее в неведении еще некоторое время. Ему было интересно, как она встретит известие, в корне меняющее ее привычную жизнь, сумеет ли сохранить самообладание, которое она не раз выказывала, например, на охоте. Теперь от нее требовались совсем иные силы — духовные. Если она справится, старик будет меньше бояться того, что ее засосет политическая трясина, которая погубила ее родителей.

Алексей был наивным человеком, с грустью подумал князь о своем сыне. Он был доверчив, восторженно верил всему на слово, не подозревал, что место и время, в которое он жил, грозят серьезными опасностями человеку, считающему своим долгом исполнять все обязательства перед людьми или собственными идеалами. А иначе почему тридцатилетний взрослый мужчина оказался в столь двусмысленном с политической точки зрения положении, был вынужден бежать без оглядки и в конце концов покончить с собой, потому что его жена умерла при родах? Не первый раз старый князь задавал себе этот вопрос и все так же не мог найти иного ответа.

Наученный горьким опытом, князь Голицын воспитал внучку совсем в ином духе. Он приучил ее полагаться исключительно на собственные силы, верить только тому, что видишь собственными глазами. Теперь он наблюдал за ее поведением. Он чувствовал, как она сохраняет самообладание в беседе, как взвешивает каждое слово, тщательно обдумывая каждый ответ. Она вела себя так, словно сидела в седле плохо объезженного жеребца, который в любой момент мог взбрыкнуть. С каким-то веселым злорадством князь Голицын чувствовал нешуточное замешательство гостя, которому противостояла эта внешне провинциальная барышня, свободно владеющая французским, как будто выросла в салонах Москвы или Петербурга, но обладающая совершенно иным складом характера.

Интересно, каково будет выражение лица неведомого генерала князя Павла Дмитриева, когда он увидит свою невесту, увидит свою награду, которую сам выбрал? Удивление старого князя быстро уступило место иным чувствам. Одно дело — наблюдать за тем, как ведет себя внучка с человеком, который, если не считать этого мимолетного поручения, по сути, не имеет никакого значения в ее жизни, и совсем другое — предполагать, как она поведет себя с тем, другим, которого он не знал, но который должен стать ее мужем, с которым ей жить годы. Может, стоит все-таки поехать с ней в Петербург?.. Но нет, он слишком стар, слишком малоподвижен, слишком устал. И сорок лет как не показывался при дворе. Какая от него помощь молодой девушке, которая начинает новую жизнь?

— Ты хорошо себя чувствуешь, grand-pere? Кажется, тебя что-то беспокоит? — произнесла Софи через стол. Белоснежная скатерть сверкала, столовое серебро отсвечивало в мягком желтоватом свете масляных светильников. Внезапно помрачневшее лицо деда не осталось незамеченным внучкой; от нехорошего предчувствия мурашки пробежали по телу, и она не раздумывая решила узнать, в чем дело.

Князь Голицын вздохнул и встал, отодвинув стул.

— Пожалуй, нам следует вернуться в библиотеку. Пора, думаю, все выяснить. — При этом глаза его смотрели на графа. Софи невольно повернула голову в ту же сторону.

— Да, нет особого смысла оттягивать, — согласился граф, твердо выдержав взгляд князя. Потом он повернулся к Софье. Ей показалось, что в этих серых спокойных глазах что-то промелькнуло. Сострадание?.. Жалость?..

— Я не понимаю, — вздрогнула девушка. Она не узнала собственный голос, слабый и почти умоляющий.

— Пойдемте в библиотеку, — повторил князь и своей обычной старческой походкой двинулся прочь от стола.

Весенние ночи в степях довольно прохладны; в библиотеке гудел камин, горели все лампы, шторы плотно задернуты. Софи огляделась: ее окружал привычный теплый уют. Тем не менее от странного предчувствия похолодело внутри.

— Полагаю, прежде всего тебе следует прочитать это письмо. — проговорил князь, протягивая ей документ с императорской печатью.

Софи повертела его в руках, разглядела печать, не сразу поняв, что все это значит. В замешательстве она взглянула на деда. С легким нетерпением он посоветовал ей вскрыть конверт и прочесть письмо. Она послушалась, но потребовалось время, чтобы до нее стал доходить смысл написанных слов; она еще больше смутилась. В тишине комнаты тиканье напольных часов казалось Софье ударами церковного колокола. Треск пламени, искры, взметнувшиеся от скатившегося полена, были равны для нее в этот миг лесному пожару. Буквы плясали на бумаге, словно старались ускользнуть от ее глаз так же, как настойчиво ускользал от ее понимания смысл слов, которые из них складывались. Руки предательски задрожали; она начала ходить по комнате, читая и перечитывая письмо. Движение всегда успокаивало ее. К тому моменту, когда содержание послания стало окончательно ясно, она полностью овладела собой.

— Я никуда не еду, — произнесла она ровным голосом и протянула бумагу деду. — Это полная бессмыслица. Я не вещь, которую можно взять и перетащить куда угодно. Никогда не встречала большей нелепости. — Она посмотрела на старого князя, ища подтверждения своим словам. Но выражение, которое она увидела на его лице, поколебало ее спокойную уверенность. — Ты же… ты же понимаешь, grand-perе? Ты понимаешь, почему я не могу поехать?

— Я понимаю одно: ты должна ехать, — ответил дед. — Возможно, граф Данилевский сумеет лучше все тебе объяснить.

— Он? — Софи резко обернулась и с презрением посмотрела на офицера. — Почему он должен мне что-то объяснять? Да кто он такой? Какой-то мальчишка на побегушках. Боюсь, данное поручение ему выполнить не удастся.

— Мое поручение, княжна, заключается в том, чтобы доставить вас в целости и сохранности в Санкт-Петербург, к государыне. — Ее негодование, казалось, совсем не коснулось Данилевского. Слишком он был уверен в своей правоте и слабости ее отговорок. — Я бы, разумеется, предпочел выполнить его при вашем на то согласии.

Софи побледнела, безошибочно почувствовав за этим ровным, беспристрастным голосом скрытую угрозу, и вновь устремила свой взор на князя.

— Я остаюсь здесь, с тобой. Скажи ему, grand-pere!

Старик покачал головой.

— Ты подданная ее императорского величества государыни Екатерины Великой, — сухо произнес он, понимая, что малейшая тень жалости и страха, проскользнувшая в его голосе, только сослужит внучке дурную службу. — Этот документ — высочайшее повеление. Ты должна ему подчиниться.

Она посмотрела на него как на Иуду.

— Нет!.. Нет! Ты не можешь так думать!

— Тем не менее, — возразил он. — Вызов из столицы должен был прийти рано или поздно.

— Но ведь ты же сам всегда говорил, что двор — это место сплошных интриг и предательств, что он погубил моих родителей, что…

— Да, я именно так говорил, — прервал ее дед. — И был прав. И если ты будешь помнить мои слова, ты сумеешь лучше справиться с этим миром, чем твой отец. Нет, дай мне закончить! — властно поднял он руку, заметив, что внучка открыла рот, собираясь возразить. — Никто не желает тебе плохого. Брак, который тебе предстоит, будет выгоден и для тебя лично, и для рода Голицыных. Тем самым возродится семья — а я уже слишком стар. Ты должна родить детей, Софи. В противном случае род на тебе закончится. И ты должна родить их от человека, равного тебе по положению. Настало время тебе выходить в большой свет. Ее величество ясно дала понять, что берёт себя персональную ответственность за тебя до тех пор, пока ты не станешь жить в доме своего мужа. Ты удостоилась большой чести!

— Мне не нужна такая честь! — воскликнула Софья. — Это настоящая тирания, если хочешь знать. Ты предаешь меня и все, во что веришь. — Резко повернувшись к Адаму, она бросила уже на ходу: — Я не поеду с вами, граф.

Софи громко хлопнула за собой дверью. В камине полыхнуло пламя, лампы замигали.

— Ничего иного я и не ожидал, — вздохнул князь Голицын и пошел поправлять фитили светильников, — Теперь дело за вами, граф,

Адам стоял в полном оцепенении.

— Вы же не станете предлагать мне увезти ее с собой под стражей? Не сомневаюсь, что вам удастся ее все-таки убедить. Или по крайней мере постарайтесь использовать все свои права.

— Мои права, граф? — Голицын горько улыбнулся. — Как мне кажется, ныне Софью Алексеевну не может убедить даже сама императрица, представителем которой в данный момент .являетесь вы.

— Побойтесь Бога, князь! Ведь это ваша внучка. Если вы имеете на нее хотя бы малейшее влияние, вам следует постараться объяснить ей все как есть.

— Не стоит говорить о моем влиянии, — спокойно произнес князь. — Я сделал все, что в моих силах, и ни в коем случае не намерен препятствовать вам. Не надо забывать — я как никто знаю свою внучку. От повторения ничего не изменится. Она должна сама все обдумать. В конце концов она согласится. Она очень разумная девушка. Но я не представляю, сколько времени на это потребуется. Если вы можете остаться здесь на несколько недель, могу заверить вас, что совместными усилиями нам удастся убедить ее, что все это только для ее блага. Но если вы спешите… — Он пожат плечами и направился к двери. — Я пожилой человек, граф, и привык рано ложиться в постель. Увидимся утром.

Адам недоверчиво уставился в закрывшуюся за спиной князя дверь. Упрямый, злобный, опасный старый черт! Не исключено, что он так и будет сидеть в своем логове до скончания века, дожидаясь, когда эта вспыльчивая и своенравная девица поддастся его увещеваниям и сменит гнев на милость. Но он очень хорошо понимал ее чувства. Двенадцать лет назад, когда ему пришлось под конвоем покидать родной дом, с ним происходило то же самое; все, что он слышал о месте своего назначения, вызывало только чувство тревоги. А Софья Алексеевна должна была стать женой генерала князя Павла Дмитриева.

Перед его мысленным взором возник образ командира. Все, кто бывал под его началом, знали князя Дмитриева как человека жесточайшей дисциплины, не любили и боялись его. Он требовал беспрекословного подчинения своей воле и не был способен слушать никого, кроме себя. Но он умел выигрывать сражения, и, до тех пор пока выигрывал их, никто не смел спросить с него ни за напрасные потери, ни за те способы, с помощью которых он посылал свои запуганные войска на верную гибель. Однако, напомнил себе Данилевский, Софье Алексеевне все-таки предстоит стать его женой, а не солдатом. Он подавил тягостную мысль о том, что генерал, судя по всему, переживал потерю своих жен, причем богатых жен, с такой же легкостью, как и гибель своих солдат ради славы.

На невысоком столике осталась початая бутылка водки. Граф налил себе, поскольку понимал, что заснуть нынче будет нелегко. Он был солдатом, обязанным выполнить приказ. И обсуждать приказы солдат не имеет права. Эта княжна Голицына должна быть доставлена под его началом в Санкт-Петербург. Если отбросить в сторону все иные соображения, полной бессмыслицей должно выглядеть предположение, что она должна провести всю свою жизнь на краю света, вдали от обеих столиц. Как только она займет достойное и принадлежащее ей по праву место в придворном кругу, она быстро забудет и думать о диких степях. Она поймет, что, помимо скачек на полуобъезженных казацких жеребцах и охоты на бешеных волков, в мире есть множество иных удовольствий.

Он отодвинул в сторону штору, закрывающую застекленную балконную дверь, и выглянул в сад. Неужели действительно возможно, что танцы, сплетни, обсуждение туалетов, вынужденные посещения светских салонов — все эти светские удовольствия способны затмить простые радости…

Внезапно он оборвал свои размышления. По темному саду, стараясь держаться в тени, быстро пробиралась человеческая фигурка; он безошибочно мог разглядеть только длинные распущенные волосы. Куда она собралась? На конюшню, разумеется. Сейчас она вскочит в седло, и ищи ветра в поле.