— Что с барином? — вопросом встретил его в прихожей Борис.

— Татьяна не отчаивается, — ответил Адам, но глаза его были мрачны. — Он пожилой человек, Борис, чтобы легко пережить такую трагедию, да еще и большую потерю крови.

Лицо Бориса окаменело.

— Я отправил двоих в деревню, — глухо сообщил он, — узнать, не видел ли кто, куда направился генерал.

— Нам понадобятся свежие лошади, — кивнул Адам.

Князь Голицын очнулся незадолго до их отъезда. Его усталым глазам предстало твердое, решительное лицо Адама, который был уже готов к самому худшему, но оно, слава Богу, миновало.

— Я ждал тебя, — дрогнувшим голосом произнес старик. — Я был уверен, что ты почувствуешь… Ты должен освободить ее.

— Клянусь, — ответил Адам, держа обеими руками его слабую кисть. — Я верну ее к вам… Вместе с моим сыном.

Голицын удовлетворенно и устало уронил голову на подушку. Глаза его опять закрылись.

— Возьмите меня с собой, барин, — умоляюще взяла Адама за локоть Татьяна. — Ей понадобится моя помощь, когда…

— Я не могу взять тебя, Таня, — мягко возразил Адам, накрывая ладонью натруженную руку. — Мы должны торопиться. Ты нас будешь задерживать.

Татьяна потупилась и отвернулась к кровати.

Борис уже ждал его на дорожке перед домом, держа за уздечки двух отборных, сильных коней. С появлением Адама из-за дома, из-за деревьев начали показываться мужики. Они шли уверенной походкой, каждый держал в руках оружие — кто нож, кто пистолет. Адам прикинул, что их было не меньше двадцати. Не говоря ни слова, они выстроились перед ним.

— Они знают Софью Алексеевну с тех пор, как я привез ее в Берхольское, — негромко заговорил Борис. — Ей тогда было не больше, чем вашему сыну. Они готовы сражаться за своего господина.

— Так дай им лошадей! — воскликнул Адам. — У нас будет целая армия против Дмитриева!

— Значит, я раздам всем оружие, — добавил Борис. — Это не займет много времени. — Он направился к конюшне. Мужики последовали за ним. Через полчаса Адам, оглядев свою пеструю армию, испытал такое же удовлетворение, как если бы перед ним были опытные, хорошо обученные и дисциплинированные солдаты императорской гвардии. Решительная сосредоточенность была написана на лице каждого; они твердо и прямо восседали в седлах на разномастных крепких лошадях, выведенных Борисом из голицынских конюшен. Все были готовы сражаться за дело, которое считали правым. Эта готовность, как хорошо было известно Адаму, имела в бою гораздо большее значение, чем вся муштра и суровая армейская дисциплина, приверженцем которой были генерал Дмитриев и ему подобные. Вскочив в седло, он направился в сторону тополиной аллеи. Маленькая армия двинулась за ним следом. Целиком отдавшись главной цели — уничтожить Дмитриева, Адам сумел справиться с тягостными мыслями, которые могли бы помешать делу. Сейчас не было ни малейшего смысла задумываться о том, что происходит и может произойти с Софьей. Ясно одно: она страдает и будет страдать до тех пор, пока не будет положен конец тирании мужа. И сделать это можно одним-единственным способом.

Они выскочили на киевский тракт, следуя указаниям одного из крестьян, который видел, в каком направлении отправилась кавалькада всадников с двумя каретами. По его словам, они очень спешили. Каждая карета была запряжена шестеркой нещадно погоняемых лошадей. На мгновение образ Софьи, жестоко страдающей от тряски в карете, несущейся по разбитой дороге, затмил сознание. Она еще не до конца восстановилась после родов, была слаба, все силы уходили на кормление младенца. Как она все это вынесет?

Борису не составляло труда догадаться, о чем думает его спутник.

— Они выехали на восемь часов раньше нас, барин. Если они решат остановиться на ночлег, мы их легко догоним. Если нет — значит, догоним ночью.

— Им придется менять лошадей, — сказал Адам. — Будем расспрашивать на почтовых станциях.


Они меня кормят и поят, как животное, подумала Софья, хотя мысли шевелились с трудом. Она обратила внимание, что в какой-то точке пути ее карета свернула с киевского тракта и поехала другой дорогой, отдельно от остальной партии. Обнаружила она это, когда карета остановилась, и один из мужиков принес ей воды, хлеба и сала. Ей удалось увидеть, что сопровождающих осталось четверо, включая кучера, и стоят они на старой, заброшенной дороге посреди степи. От пищи Софья отказалась. На пустой желудок легче сдерживать тошноту. Несмотря на полную безнадежность своего положения связанной пленницы и оцепенение, она чувствовала, что такого унижения не вынесет.

Когда возникала крайняя необходимость, они развязывали ее и давали возможность уединиться за ближайшими кустиками, но руки не успевали полностью восстановить чувствительность, хотя мужики и не так сильно стягивали кисти, как это сделал Павел. Они выполняли свою задачу угрюмо и беспристрастно. Она не могла заметить ни жалости, ни ненависти на грубых крестьянских лицах. Они были обыкновенными слугами, выполняющими приказание своего господина и знающими, что ослушаться его не могут.

Стемнело. Карета продолжала свой путь, трясясь и раскачиваясь на ухабах. Они остановились переменить лошадей, но окна кареты были плотно задернуты шторками, так что Софи не могла видеть, что творится вокруг, а главное — никто не мог заглянуть внутрь. Видимо, они получили приказ ехать безостановочно до самого конца. Как долго ей придется просидеть в этом закутке, трудно было представить. Уронив голову на грудь, она заплакала; слезы текли по щекам, их даже нельзя было стереть, потому что руки оставались связанными за спиной. Из горящих, распухших сосков непрестанно сочилось молоко.

Адам со своим отрядом уже миновал Киев и выехал на петербургский тракт. Расспросы на почтовых станциях показали, что одна карета и примерно пятнадцать вооруженных всадников проезжали мимо, меняя лошадей. На описание внешности генерала Дмитриева люди согласно кивали. Кто-то сказал, что слышал, как из кареты доносился плач младенца.

Адам глубоко задумался, опустив подбородок на грудь. Они преследуют Дмитриева с ребенком и должны продолжать преследование, хотя тем самым с каждой верстой отдаляются от Софи. Им не удалось точно выяснить, когда одна из карет изменила свой путь; наверняка они знали только то, что это произошло до въезда в Киев. А это означает, что путь Софи лежит через степи по направлению к Сибири. Дмитриев не мог принять такое варварское решение! Тем не менее, Адам не сомневался, что так оно и есть.

— Барин! — послышался из темноты негромкий, взволнованный голос Бориса.

Адам, который как бывалый воин, привыкший к дальним переходам, ухитрялся дремать в седле, мгновенно очнулся.

— Что случилось?

— Мы уже в трех верстах от них, — сообщил Борис. — Только что вернулся разведчик.

Адам нахмурился. Он был решителен и спокоен; от близости предстоящей схватки он почувствовал новый прилив сил. Не желая натолкнуться на отряд Дмитриева внезапно, Данилевский три часа назад выслал вперед разведчиков, которые должны были двигаться параллельно дороге, используя редкие деревья и кустарники в качестве прикрытия.

— Сколько их точно?

— Шестнадцать, считая кучера.

— Как вооружены?

— Сабли и пистолеты.

— Теперь мы все отправимся на разведку, Борис. Неплохо бы устроить небольшую засаду, — задумчиво проговорил Адам. — Князь Дмитриев и шайка его бандитов должны оказаться в лапах еще более свирепой шайки разбойников.

Взяв в сторону от светлой ленты вьющейся по степи дороги, чтобы не попасться на глаза, отряд прибавил ходу. Когда Адам посчитал, что они наверняка обогнали противника, он вернулся на тракт и стал пристально вглядываться в ночную тьму, чтобы в неверном свете луны не пропустить подходящее для засады местечко.

Наконец они оказались в таком месте, где дорога как бы ныряла вниз и шла между каменистых осыпей. Укрытие, конечно, слабое, но выбирать не приходится, решил про себя Адам. Взглянув на небо, он произнес, обращаясь к Борису:

— Через час начнет светать. Мы должны покончить со всем этим раньше.

— Само собой, — кивнул мужик, — не хотелось бы лишних глаз. Вдруг генерал выкинет какое-нибудь коленце?

Адам издал короткий смешок:

— В таком случае, Борис, путь пеняет на себя. Он сам виноват.

— Так-то оно, конечно, так, — согласился тот. — А все же в темноте вернее. Какие будут приказания, барин?

Адам не мог не улыбнуться этой военной хитрости, столь свойственной Борису. Он оказался самым надежным напарником в сложнейших переделках. Отряд терпеливо дожидался на дороге. Все были расслабленны и спокойны, уверены в своем командире и полны решимости действовать. Получив указания, они молча растворились за камнями по обе стороны дороги. Коней отвели подальше, за пределы видимости, и надежно привязали. Самых опытных стрелков Адам разместил в начале и конце узкой ложбины. Адам сурово потребовал лишь одного: в генерала Дмитриева не стрелять.

Князь Дмитриев не обращал внимания на начавшиеся жалобы о том, что его люди полностью измотаны. Если он может терпеть, значит, и они должны. Он бы позволил небольшой привал при свете дня, но была уже ночь, а ночной отдых в пути слишком опасен. Кроме того, пока они движутся, не так слышны вопли этого маленького отродья. Как только они останавливались, громкий, отчаянный плач выбивал из колеи его людей, не способных оставаться равнодушными к маленькому беспомощному страдальцу. Молодая крестьянка объясняла, что ребенок отказывается от груди, а если и берет, то почти сразу же выплевывает, снова отчаянно заливаясь. Дмитриев, который ничего не понимал в этом деле, ядовито подумал, не может ли молоко крестьянки оказаться слишком грубым, неприятным для младенца, который привык сосать грудь княгини. От этих мыслей настроение его не улучшилось.

Впереди по обеим сторонам дороги в лунном свете мерцали кварцевые искорки каменистой осыпи. Бывалого вояку пробрал тревожный холодок. Ближайшие несколько сот метров им придется проехать по дороге, напоминающей ущелье. Ночную тишину нарушали лишь крики совы, вой волка и посвистывание холодного ветра. Они ехали по наезженному тракту, но мало кто отваживался передвигаться по нему ночью, разве только летом, когда ночи коротки. Поздняя осень — далеко не лучшее время даже для разбойников с большой дороги. Однако Дмитриев как опытный солдат хорошо знал цену предосторожности. Он приказал своим людям сомкнуть строй и держать оружие наготове.

Они втянулись в ложбину. Дмитриев мгновенно ощутил, что грозит беда. Он вертел головой из стороны в сторону, всматриваясь в откосы, но ничего не мог заметить, хотя чувствовал на себе чужой взгляд. В тревоге он приказал ускорить движение. Кавалькада была в середине ложбины, когда началось светопреставление. Ночь осветилась вспышками; оглушительный грохот выстрелов эхом метался между каменистыми стенами. За каждым камнем впереди и сзади колонны оказались люди.

Отряд Дмитриева открыл ответный огонь. Началась полная неразбериха. Сверкали извлеченные из ножен сабли, лошади, непривычные к боевым действиям и напуганные грохотом и вспышками, взвивались на дыбы, сбрасывая с себя всадников, и шарахались в сторону, волоча за собой тех, кто не успевал выпростать ноги из стремени. В воздухе плыли клубы порохового дыма, застилая глаза, из-за чего Дмитриевские слуги обнаруживали, что временами сражаются друг с другом.

Дмитриев предположил, что они подверглись нападению бродячих разбойников. Но от этого предположения не осталось и следа, когда он увидел огромного роста мужика, с отменным мастерством владеющего саблей. Те, кто оказывался у него на пути, валились как подкошенные не только под разящими ударами, но и просто от бесстрашной решительности и напора, с которыми он ринулся в бой.

— Борис Михайлов, — хищно прошептал Дмитриев, тщательно прицеливаясь в крупную фигуру. Но в следующее мгновение пистолет выпал из его рук. Генерал почувствовал укол прижатого к шее острия ножа.

— Где она? — услышал он над ухом хриплый голос Адама Данилевского. Нож вошел глубже. По спине потекла кровь.

Дмитриев был не робкого десятка, но ощущение ножа в шее, ножа, который держала рука человека, способного — в чем генерал не сомневался — пустить его в ход без промедления, оказалось более ужасающим, чем он мог себе представить. Он даже успел крикнуть, призывая на помощь, но все его люди отбивались от наседающего противника. Они оказались в меньшинстве, оказались в ловушке, оказались в полной растерянности.

Нож вонзился глубже. Князь задохнулся от боли.

— Куда вы отправили ее, Дмитриев?

— Она шлюха! — невзирая на ужас, выкрикнул он, но мгновенно получил очередной удар ножом. Он не мог пошевельнуться, понимая, что увернуться от смертельного удара не успеет. — Ко мне! — заорал он что было сил.

На этот раз его услышали. Ближайший человек из его отряда с пистолетом на изготовку бросился в его сторону. Тут же грохнул выстрел, и он упал. Борис Михайлов прорубал себе путь саблей, приближаясь к Адаму и князю.