– Хорошего человека должно быть много! – крикнул Саша, разбирая свертки. – А где наш француз, неужели потерялся среди российских снегов?

Француз появился через пять минут, возбужденный и энергичный.

– О, какая зима! – закричал он, топая у порога ногами. – Я никак не привык... Саша, где твоя невеста? О, вот она...

Он подбежал, обнял меня и целовал гораздо дольше, чем принято целовать чужую невесту.

– Элизе, как я завидоваль своему другу... Элизе, нет ли у тебя сестры, похож на тебя?

Я ему ответила, что у меня нет близких родственников. Он был очень шумный, этот Мишель, и с его появлением показалось, что в комнате гораздо больше народу, чем на самом деле.

– Я хотель поехать на Рождество домой... О, мой Прованс! Я живу в Дине. Динь – это мой город... Но у меня тоже нет родствен... родственникофф. И я сказаль – зачем ехать, когда можно тут отметить Рождество...

– У нас Рождество седьмого, – напомнил Альберт, которому наконец удалось справиться с печкой. Дрова весело трещали в очаге, и сразу же стало тепло.

Мишель привез с собой еще вина в каких-то странных пузатых бутылках, больше напоминающих греческие амфоры. Он объяснил, что именно в такие бутылки разливают вино в его Провансе, и возбужденно кричал что-то еще, мешая русские и французские слова. В общем, как я поняла, что-то насчет того, что надо поскорее выпить. Мы это и сделали, усевшись за широким деревянным столом.

– Мишель, а шашлык? Барбекю то есть, – осторожно намекнул Коля. – Между прочим, я захватил с собой... Ты что, хочешь, чтобы такое роскошное мясо пропало?

Но тот сразу же стал возмущаться, что его эксплуатируют.

– Ни за шьто, ни за шьто! Мерд! К черту барбекю...

– Это он всегда так, – шепнул мне на ухо Коля Арутюнов, трепеща своими девичьими ресницами. – Сначала ругается, а потом все равно делает.

Саша в пестром шерстяном свитере сидел рядом, прядь темных волос падала ему на лоб – он был какой-то новый, незнакомый и ужасно милый. Он все время улыбался и смотрел на меня.

– Друзья! – торжественно произнес Альберт. – Предлагаю выпить за Лизу и нашего Сашку. Вы только посмотрите на них...

– Да! Сидят себе, как голубки, друг на дружку не налюбуются! – засмеялась Оля.

Саша взял меня за руку и прижал ее к своему лицу.

– Горкий! – заорал Мишель. – Горкий...

Я сначала не поняла, причем тут наш пролетарский писатель, а потом догадалась, когда и остальные присоединились к его воплям.

– Нет-нет, не надо! – замахала я руками. – О, прошу вас!

Но пришлось подчиниться требованию – мы с Сашей быстро поцеловались, а потом все чокнулись стаканами.

– За ребят! За Сашу и Лизу!

– Пусть это будет генеральная репетиция...

Альберт все подкладывал себе салат – у него был отменный аппетит. Вскоре он скинул с себя полушубок.

– Фу, жарко...

– Альберт, почему ты так назвал это место – отель «Билив»?

– Я кино в детстве смотрел. Там был такой отель... ну, вроде того, что там сбываются все мечты. Место, где хочется надеяться и верить.

– Верить, что все будет хорошо, – подхватил Коля Арутюнов. – Хотя, Бертик, это очень непатриотично. Назвал бы ты эту избу как-нибудь...

– А ля рюс... – подсказал Мишель.

– Да, на русский лад. Трактир «Надежда», например.

– У меня первую жену так звали, – вздохнул Альберт, накладывая себе еще салата. – А вторую звали Верой... Я не вру, честное слово! Коля, что ты ржешь? Я не вру!

– Отель «Билив» – лучше, – согласился Саша. – Звучит интригующе...

Вино немного ударило мне в голову – я тоже смеялась вместе со всеми.

– А третья? – спросила я. – Третья жена, она...

Альберт совсем не обижался, он только грустно покачал головой:

– Да, да, да... Третью жену должны звать Любовью. Только я не знаю ни одной женщины с таким именем.

– Бертик, а Любовь Марковна, аудитор, что заглядывала к нам в ноябре? – напомнил Коля. – Может быть, она – твоя судьба...

– Я ей не нравлюсь, – вздохнул Альберт. – Она сказала, что я похож на дебаркадер.

– Может быть, это комплимент! – воскликнул Коля, подмигивая мне.

– А что такое – дебаркадер? – с любопытством спросила Оля. – Порода лошадей?

– Это такая баржа. Ты представляешь, Оль, она меня баржей обозвала...

– Любов – это имя, да? – блестя глазами, спросил Мишель. – А еще Любов – это любов...

– Амор, – грустно кивнул Альберт. – Она самая, проклятущая...

– Есть амор, а есть амур, – тут же возбужденно сообщил Мишель. – Амор – это то, что там, на небо... на небеса...

– Нечто возвышенное, – пояснил Коля Арутюнов.

– Уи! А амур – оно тут, на земле...

Скоро нам всем стало так жарко, что мы гурьбой высыпали во двор. Был уже вечер – небо совсем потемнело, и только вдали, на западе, догорала узкая розовая полоса.

– Какой здесь воздух! – всей грудью вдохнула я. – Не то, что в Москве...

– Люблю зиму, – сказала Оля. – Все говорят – лето, лето... А что лето? Зимой лучше...

– Можно в снежки поиграть. – Коля незаметно слепил снежок и кинул в нее.

– Ах, ты... – не осталась она в долгу.

Через минуту мы уже все кидались снежками. Мишель орал что-то совершенно неразборчивое, потом упал в сугроб и с неподвижной, блаженной улыбкой стал смотреть в вечернее небо.

– Спятил... – Альберт попытался его поднять. – Замерзнешь, как цуцик, ты, дитя Прованса...

– Что такое цу-цик? – лопотал Мишель.

– Немедленно вставай! – потянула его за другую руку Оля.

– Вон, вон... – повар тыкал пальцем в небо. – Я вижу... Он там!

– Кто?

Мы стояли вместе и зачарованно глядели в небо. По нему в свите прозрачных облаков плыла круглая луна.

– Ты видишь луну, да, Мишель? – спросила Оля.

– Нет, не луна... Вон он, анж... анжел. Летит!

– Ангел летит? Амор твой?

Саша подошел ко мне сзади, обнял.

– Ты тоже видишь ангела? – шепотом спросил он. – Я вижу его перед собой...

Возле дома был небольшой навес – под ним снега почти не было и стоял железный мангал. Альберт развел в нем огонь, и он запылал ярко, освещая пространство перед домом.

– Всем назло буду стряпать барбекю... – проворчал он.

Мишель некоторое время с беспокойством наблюдал за ним, потом, когда огонь стал меньше, решительно отодвинул друга в сторону. Скоро в морозном воздухе поплыл восхитительный запах жареного мяса.

– Как хотите, а мне ваше вино надоело... – В руках у Альберта появилась бутылка водки. – Божоле, каберне, совиньон, семильон... – передразнил он. – Несерьезно, братцы!

Мы перетащили готовое мясо в дом.

Мы с Сашей еще раз чокнулись, глядя друг другу в глаза.

– Ты такая красивая, – сказал он. – Ты мне не снишься?

– Нет. Мы в отеле «Билив», здесь все возможно... Вон, даже ангелы вокруг летают.

– Ты ведь о них свою работу пишешь? – улыбнулся он. – Пригодилась та рукопись, что дала тебе мама?

– Да. Правда, ангелов я там пока не нашла...

– Саша, спой про мой город, – попросил Мишель.

– Ты поешь по-французски? – удивилась я.

– Нет, ты сейчас поймешь, о чем он, – засмеялся Саша, доставая гитару. – «В лунном сиянье снег серебрится, вдоль по дороге троечка мчится...» – запел он мой любимый романс.

– «Динь-динь-динь! – подхватили все хором, дружно. – Колокольчик звенит...»

Ах, да, точно, Мишель сказал, что его родной город – Динь...

Ночью мы снова вышли во двор. Луна светила так ярко, что было светло как днем. Вдалеке, под горой, мерцал бриллиантовым блеском снег.

– Давайте сыграем во что-нибудь, – предложил Коля Арутюнов. – Хотя бы в салочки или в жмурки...

– О, я знаю одну старинную русскую игру – мне про нее рассказывала бабушка! – обрадовалась Оля. – Что-то вроде жмурок. Называется – «Яша-дурачок». Это очень просто... Бертик, будешь водить!

– Почему я?

– Потому что ты, и не спорь!

– Вот она, женская логика...

Альберту завязали глаза шарфом и встали, по указанию Оли, вокруг него.

– Теперь поем – «Сиди-сиди, Яша, под ракитовым кустом, грызи, грызи, Яша, орешки каленые, милому дареные...»

Мишель, судя по всему, очень мало понимал смысл происходящего, но с большим энтузиазмом повторял слова детской песенки.

– И что дальше? – прогудел Альберт, растопырив руки.

– А теперь ты будешь искать свою невесту... Вернее, ты должен выбрать кого-нибудь из круга и на ощупь определить, кто это. А мы все повторяем – «Чок, чок, пятачок, стал наш Яша дурачок. Где твоя невеста? В чем она одета? Как ее зовут и откуда привезут?»

– На ощупь... – с сомнением пробормотал Альберт, осторожно двигаясь вперед. – А вдруг я что-нибудь не то нащупаю... Господи, вот ведь беда какая – ни одной свободной девушки на километр вокруг, хоть обыщись...

– Надо было Любовь Марковну пригласить...

– Да, Любов Марковну! – закричал Мишель. – Берти, Берти, ищи – вон она, под эта елочка!

– Водящего называют «Яша»! – напомнила Оля.

– Чок, чок, пятачок, стал наш Яша дурачок! – бегал вокруг Альберта Саша, хлопая в ладоши. – Ну, лови!

– Очень ты мне нужен... – проворчал Альберт и, шагнув в сторону, вдруг схватил Колю Арутюнова. – О, что-то есть...

Ладонью он провел по Колиным волосам.

– Это она...

– Да, это Любов Марковна!..

– Тьфу ты, оскоромился! Арутюнов, ты, что ли?

Следующим водил Коля – теперь он был «Яшей», потом наступила очередь Саши.

Собственно, игры как таковой уже не было – все хохотали, как сумасшедшие, и ждали, когда Саша найдет меня. И он нашел меня, правда, не сразу – я старалась увернуться от его рук. Но он схватил меня, скинул шарф с лица и, обняв, стал целовать...

– Мамочки, совсем я дурачок с вашими играми стал! – вдруг схватился за голову Альберт. – У меня же это... артиллерия с собой!

– Бертик, больше пить не будем, мы и так все пьяные... – запротестовала Оля.

– Ты не поняла! У меня эти, как их... господи, я слово забыл!

Оказывается, Альберт привез с собой большой запас петард и фейерверков.

Темно-синее ночное небо разорвали яркие огни.

Закрыв уши, я смотрела, как летят вверх разноцветные ракеты, с шумом взрываются... Вдалеке, в деревне, залаяли собаки – грохот нашего салюта донесся и туда.

Нам с Сашей выделили самую большую комнату, где вовсю пылал огонь в печке. Друзьями руководили самые лучшие побуждения, но зато здесь было жарко, словно в Африке. На широком топчане было постелено цветастое белье. Но я сразу же скинула с себя одеяло – жарко, жарко...

– А вдруг войдет кто-нибудь? – хитро улыбнулся Саша.

– Что же они, совсем не понимают... Нет. Никто сейчас не войдет... – Я подперла голову ладонью, устроилась поудобнее. – Саша, я такая пьяная...

– И я! – радостно признался он. – Это все Мишель со своим домашним вином... Хоть оно и французское, но не исключено, что голова завтра будет болеть.

Сверху, на чердаке, что-то загрохотало.

– Что такое...

– Это Альберт. Там логово Альберта...

– Он славный... – сказала я, прикасаясь к Сашиному плечу. – Саша, а почему Мишель один? У него есть девушка?

– Была. Но она ушла от него. Бросила. Совсем недавно... Но я не думаю, что он долго будет один.

– Какая глупая девушка... Ты знаешь, что в Провансе жили трубадуры? Она русская?

– Да. Нашла очень богатого человека. У него нефтяной бизнес.

– Как это глупо... – пробормотала я, закрывая глаза.

– Я тоже не богат, – засмеялся Саша. – А вдруг ты тоже найдешь какого-нибудь нефтяного магната?

– Но ты и не беден. Нет, нет, дело не в этом... Я так люблю тебя, что без тебя я умру.

– Нет, это я без тебя... Лиза!

– Что?

– Мы будем жить долго-долго, а потом умрем в один день...

– Опять ты о грустном.

– Я дурак. Больше не буду... Яша-дурачок!

Он засмеялся и прижался ко мне всем телом. И мне показалось, что я лечу над землей.

Пылал огонь в печке, в трубе гудело, наверху ворочался Альберт, а мы все не могли заснуть. Время словно остановилось...

– Отель «Билив»... – пробормотала я. – Не думаю, что я была бы больше счастлива в каком-нибудь семизвездочном дворце...

– А есть такие?

– Есть. В них останавливаются арабские шейхи.

– Тебе нравится эта избушка?

– Да, очень... И, вообще, Сашка, у тебя хорошие друзья. Альберт такой смешной...

* * *

Утром пошел настоящий снегопад. Мы возвращались долго, колеса буксовали в снегу.

– Устала? – иногда спрашивал Саша, поворачивая ко мне озабоченное лицо. – Ничего, уже скоро...

– Я совсем не устала! Будет жаль, если эта красота растает к Новому году...

– К весне уж точно растает! Послушай – почитай мне какие-нибудь стихи. Ты будешь читать, а я вести машину...

– Замечательное распределение семейных обязанностей... Хорошо, слушай: «Еще не царствует река, но синий лед она уж топит; еще не тают облака, но снежный кубок солнцем допит. Через притворенную дверь ты сердце шелестом тревожишь... Еще не любишь ты, но верь: не полюбить уже не можешь...» – продекламировала я, глядя в мутное из-за летящего за ним густого снега окно.