– А у тебя совсем крыша от твоего декаданса поехала, и мрачные мысли у тебя от него, а не от колбасы! – рассердилась та. – Я тебя человеческим языком спрашиваю: ты куда сейчас?

– На кладбище.

– Тьфу ты! Я же серьезно...

– И я серьезно. Я еще с утра думала съездить на кладбище, да вот все еще колеблюсь...

Аглая сделала сострадательное лицо:

– К маме?

– Нет, к папе. Я кое-что узнала недавно... Кажется, мой настоящий отец умер. Похоронен на одном из московских кладбищ. Я хотела съездить туда, чтобы посмотреть на его лицо. На фотографию то есть...

– Зачем? – странным голосом спросила Аглая. – Хотя глупый вопрос... Наверное, ты хочешь убедиться, похож ли он на тебя. Только учти – не на всех надгробиях есть портреты умерших...

– Знаю... Но я все равно хочу съездить.

– С Сашей?

– Нет, одна. Глупо, но до сих пор я ему не рассказала, что пытаюсь найти своего отца. Глупо потому, что Саша из тех людей, которым можно рассказывать все, но... Черт знает почему – но не могу, и все.

– Тогда я с тобой, – решительно произнесла Аглая. – Я не могу отпустить тебя одну. Ты не против?

– Нет. Хотя не обещаю, что будет весело.

– Да ладно уж...

Мы вышли из института и сразу же поймали такси. Пока ехали, Аглая молчала и с любопытством поглядывала на меня. Кажется, я поняла, почему она отправилась сейчас со мной – ее занимала моя история с поисками отца. Жизнь такая скучная...

– С праздником, девочки, – сказал таксист, высаживая нас у конечного пункта. – Желаю хорошо повеселиться на Новый год...

– И вам того же! – горячо откликнулась Аглая.

– Только не здесь...

Мы прошли сквозь кирпичные ворота. Внутри, на кладбище, было тихо, лежал нетронутый белый снег, по черным деревьям прыгали галки.

– И где искомая могилка? – деловито спросила моя спутница. – Ты учти: по этим сугробам много не побегаешь, надо точно знать.

– Одиннадцатый сектор, как мне Алиса сказала...

– Какая еще Алиса?

– Да так, старая знакомая.

Полчаса мы бродили по утоптанным дорожкам среди оград и крестов, пока какой-то дедушка в ватном тулупе и со скребком не указал нам нужное направление.

Был третий час дня, мутное небо низко висело над головами, и, несмотря на некоторое потепление, даже в перчатках мерзли кончики пальцев. Неприятный, знобкий холод. Или холод тут ни при чем – просто я опять волнуюсь?..

Большинство могил было завалено снегом. Мы прыгали по сугробам, пытаясь отыскать нужную. Аглая взяла где-то веник и смахивала им снег с надгробий.

– Пустоземова Прасковья Никитична... Ого, девяносто лет прожила старушка! Ну-ка, а кто у нас тут? Сестры Лопаткины, покоятся с миром... Послушай, Лизавета, а раньше я не замечала за тобой такой сентиментальности.

– Сама удивляюсь. Наверное, возраст. Или мистика какая-нибудь...

– Точно, мистика! Наверное, твой папаша раскаивается на том свете, что так и не повидал свою дочку...

– Я думаю, он не знал о моем существовании.

– Ты думаешь? Гарибзян Леокадия, заслуженный акушер... Опять не то.

Я была на соседней дорожке. И вдруг увидела гранитный камень и надпись на нем – «Георгий Кар».

– Нашла! – вскрикнула я. – Аглая, я нашла...

Простой камень за низкой железной оградкой и имя на нем. Даты жизни: тысяча девятьсот сорок шестой – двухтысячный. И никакой фотографии.

Алиса бежала ко мне, проваливаясь в снег, на лице – любопытство и страх.

– Ты нашла, не я!.. – задыхаясь, крикнула она и едва успела подхватить очки, сделавшие очередную попытку соскочить с ее носа. – Это действительно мистика! Ну-ка, где он? Фотография есть?

Она водрузила очки обратно на нос и печально констатировала:

– Нет. А, впрочем, если б и была... Ты знаешь, что сходство близких родственников весьма относительно и по внешнему виду ничего не определишь? Скорее даже наоборот... У меня есть знакомая семья – так там мальчик как две капли воды похож на своего отчима... А я, например, совсем не похожа на отца, я – в маму. У папаши стопроцентное зрение было, он никогда не пользовался очками...

Странное чувство охватило меня, когда я стояла у ограды и смотрела на черный камень. Он или не он? Теперь уже не узнаешь... Как будто шевельнулось что-то в сердце – отозвалось? Нет, это от холода дрожит все внутри...

Я вдруг пожалела, что позвала с собой Аглаю – она стояла рядом, держа в руке веник, и рассуждала о генетическом сходстве. Она была милой и доброй женщиной, но сюда надо было прийти одной.

«Папа. Это ты? – мысленно позвала я, словно он мог ответить. – Если бы знать точно!»

– Ты расстроилась? – прервав свой научно-популярный монолог, спохватилась Аглая. – У тебя лицо такое...

– Немного замерзла. Ничего.

– Не хватало заболеть перед самым праздником! – сердито воскликнула она. – Пошли отсюда. Посмотрела – и хватит. Еще неизвестно, твой это отец тут лежит или нет.

– Да, ты права – надо идти...

Я подхватила Аглаю под руку, и мы медленно побрели к выходу. Галки над нашими головами недовольно закричали, перепрыгивая с ветки на ветку...

– Ужасно замерзла, – пожаловалась я дома Саше. – Сейчас гуляли с Аглаей...

– Да вроде мороза не было – погода, почти как весной... – удивился он, но тем не менее закутал меня в теплое одеяло и пошел делать чай. – Лиза, я тут кое-что обнаружил...

– Правда, как весной... Но, знаешь, бывает такой холод, от которого мерзнет только внутри.

– Знаю. Особенно – когда грустно. Меня тоже перед Новым годом охватывает легкая печаль – все думаю о том, как коротка жизнь и как быстро летит время... Я бы хотел, чтобы каждый год тянулся долго-долго, как в раннем детстве...

Он принес горячего чая с лимоном. Я сидела на диване, закутанная в теплое одеяло, пила чай, и мне было почти хорошо.

– Так что ты обнаружил? – улыбнулась я.

– Очень красивую вещь. Я раньше ее не видел. У тебя на столе лежала, в вазочке для цветов.

Я вспомнила – и едва не опрокинула чашку.

– Саша, это не мое! – произнесла я испуганно. – Я должна это вернуть...

Он принес браслет, который я забыла отдать Денису.

– Не твое? – с любопытством сказал Саша, разглядывая, как блестят гранаты. – Красивая вещь...

– Брось это... положи обратно! – умоляюще попросила я. – Такая глупая история...

– Расскажи, – тут же попросил он. – Нет, правда, расскажи! Что за история?

Несколько мгновений я колебалась, а потом поняла – надо, пора все объяснить Саше. Будет хуже, если снова появится Денис, и на сей раз при Саше...

– Этот браслет подарил мне мой бывший... м-м... Ну, в общем, мой бывший.

Кажется, до сих пор Саше не приходила в голову мысль, что у меня еще кто-то мог быть. Положительно, он совсем как ребенок!

– Кто? – с удивлением переспросил он.

– Тот, с кем я когда-то... Мой бывший бойфренд.

Я вовремя вспомнила словечко, которое часто употребляли мои студенты, – кажется, оно вполне нейтрально по своему звучанию.

– Давно?

– Несколько дней назад...

– Погоди, погоди! – вдруг нахмурился Саша. – Ты что, хочешь сказать, что ты встречалась со своим... бойфрендом и даже приняла от него подарок?

– Да. То есть нет! Дай мне объяснить...

Саша не на шутку разволновался, и мне тоже стало как-то не по себе.

– Ты мне ничего не сказала!

– Ну вот – я же как раз и говорю тебе... А раньше просто повода для разговора не было. Саша, если ты меня не выслушаешь, я обижусь! Ей-богу, я сейчас все объясню, и ты поймешь, что ревновать меня глупо и бессмысленно...

– Ладно, скажи. Только все скажи! – Он с отвращением посмотрел на браслет в своей ладони, потом запихнул его обратно в вазочку – с глаз долой.

– Мой бывший бойфренд...

– Как его зовут? – быстро перебил он меня.

– Денис. Так вот, Денис случайно встретил меня. Мы немного посидели с ним в одном кафе, поболтали... – Я вспомнила роскошный восточный ресторан, себя в блестящем сари, возлежавшую на атласных, расшитых золотом подушках, и мне в первый раз стало стыдно. Кажется, я действительно сделала что-то не то...

– Поболтали?

– Да. Мы же не врагами с ним расстались когда-то, так что болтали просто, как старые друзья... И он чуть ли не силой заставил меня надеть этот браслет – хотя бы на минуту. Естественно, я собиралась вернуть его Денису, но... я забыла!

– А зачем он хотел тебе его подарить – ты что, не сказала, что выходишь замуж?

– Конечно, сказала! – горячо воскликнула я. – Он очень расстроился и попросил меня хотя бы примерить...

– Почему он расстроился? Он что, до сих пор тебя любит?

Я вздохнула. Я очень не хотела ссориться с Сашей. Мама в таких случаях непременно обижалась – она не терпела оправдываться, даже если была не права. Я же была готова на все, лишь бы не ссориться с Сашей!

– Наверное. Я не знаю... Мне все равно.

– Он хотел вернуть тебя? – холодно спросил Саша.

– Да. Но я отказалась, конечно.

– Почему?

– Саша, Саша, ну что ты такое говоришь... Я же тебя люблю. Я только тебя люблю! – в отчаянии воскликнула я. Скинув одеяло, я бросилась к нему, прижалась всем телом. Он стоял неподвижный, напряженный и никак не отзывался. Мне вдруг стало так страшно, так тоскливо – уж лучше умереть, чем жить с такой тоской...

– Почему? – опять холодно спросил он.

– Что – почему? Почему я отказалась или почему я тебя люблю? – растерянно спросила я.

Он молчал. И вдруг какое-то оцепенение напало на меня.

Я отошла к окну и выглянула на улицу. По черной дороге катились сплошным потоком машины, горела реклама на соседнем магазине, по тротуарам торопливо шли прохожие – все в предпраздничной лихорадке. «Как глупо... – подумала я. – Неужели ничего не будет? Денис прав – я совсем не знаю этого человека. А как мы познакомились? Боже мой, слишком стремительно все произошло... Так всегда – если быстро началось, то быстро и закончится».

И в этот момент Саша подошел ко мне сзади и обнял.

– Верни браслет... – тихо сказал он. – И не обнадеживай больше своих поклонников...

– Саша! Я не... Я никого не того... Господи, какая ерунда! Ты не должен меня ревновать, я тебе чем угодно готова поклясться...

– Я верю, – просто сказал он. – Нет, правда... Ничего удивительного, что этот человек... Денис, ты сказала, да? Ничего удивительного, что он захотел вернуть тебя. Ты такая красивая, ты такая хорошая...

Он повернул меня к себе – еще немного печальный, но он уже улыбался.

– И ты красивый! – с восхищением произнесла я. – Говорят, для мужчины красота неважна, но это не так...

– Ты же говорила, что у меня уши торчат?

– И ты поверил? Ни у кого не видела таких правильных ушей! – возмутилась я. – Я тогда говорила так нарочно, чтобы тебя немного помучить!

– Жестокая! – укорил Саша, и мы расхохотались.

– Послушай, а мы ведь в первый раз поссорились, – с удивлением произнесла я.

– Ага. И помирились!

– Мириться приятно, – с удовольствием констатировала я. – И вообще... с тобой всегда так хорошо!

– Ты горячая, а ведь только что жаловалась на холод. О, сколь непостоянны женщины!

* * *

Мария Ивановна совсем по-матерински обрадовалась появлению Андрея.

– Мой милый мальчик! – обняла она его и даже слегка всплакнула. – Господи, совсем взрослый!

Тень прошлого на миг опустилась на светлую гостиную Померанцевых – каждый раз, когда Андрей видел в глазах смотревших на него людей слезы, он понимал, что они вспоминают трагическую судьбу его родителей. «Хватит уже жалости! – с досадой подумал он. – Как будто я убогий какой...»

Все присутствующие с интересом слушали Карасева, который, как обычно дымя гаванской сигарой, рассуждал о современном искусстве:

– ...Старые, классические идеалы уже давным-давно умерли... Не так ли, Кирилл Романович?

– В общем так, но я бы уточнил – еще не умерли, но определенно агонизируют.

– Поправку принимаю. Итак, сейчас нужны новые формы, которые на первый взгляд кажутся странными и непривычными.

– Да, ты прав, голубчик, – вздохнул Кирилл Романович. – «Чайку» чеховскую публика сначала не поняла... А что у нас в театре? Поставили спектакль по пьесе господина Мережковского «Христос и Антихрист» и чувствуем – никуда не годится! Нужны новые формы, чтобы отразить нечто, витающее сейчас в умах людей.

– Задачей искусства в нынешний исторический момент является то, что необходимо отразить жизнь без эстетических и нравственных оценок... – продолжил важно Карасев.

– К черту материализм! – вдруг закричал рябой человечек в черной накидке, напоминающий летучую мышь, – это был критик Фифинский. – Я не верю в объективность человеческого разума и потому единственным критерием познания признаю внутренний душевный опыт, неуловимые ощущения и мистические прозрения... Вот, послушайте, что сказал по этому поводу Бальмонт: «Я – внезапный излом, я – играющий гром, я – прозрачный ручей, я – для всех и ничей...»