Мы мчались с сумасшедшей скоростью вдоль набережной, гранитная ограда сливалась в одну сплошную линию, комья грязного снега летели из-под колес...

– Поворачивай, Денис! – взмолилась я, стиснутая в объятиях его вассала. – Ты же обещал...

– Лис, это для твоего же блага, – бросил он, не оборачиваясь. – Ты мне сама потом спасибо скажешь...

– Я тебя ненавижу!

– Лис, милая, я должен тебя спасти...

– Но это произвол, насилие... Это похищение! Уголовное дело – киднепинг.

– Я тебе обещаю, что ни один волос не упадет с твоей головы. Просто ты поживешь несколько дней в моем загородном доме. Помнишь, как тебе было хорошо там, как ты любила гулять в саду?

Я тихонько заплакала от бессильного отчаяния. Я думала о Саше, о том, что с ним будет, когда он вернется и не найдет меня дома. Как он испугается! Нет, он решит, что я сбежала накануне свадьбы. Струсила. Такое бывает иногда с невестами, а что касается женихов, то это вообще распространенный случай...

– Ромочка, а ты как согласился на это? Он много тебе заплатил? – спросила я, умоляюще взглянув на Пенькова. От него жутко несло дешевым табаком и потом. Испугался, голубчик...

– Елизавета Аркадьевна, ну что вы... – пробормотал он. – Никто ничего мне не платил!

– Бесплатно, значит, участвуешь в преступлении?

Нас сильно тряхнуло.

– Отпусти ее, – сквозь зубы угрожающе произнес Денис. – Ну! Убери от нее свои грязные лапы!

– Дэн, она же сейчас попытается сбежать...

– Не сбежит. Она не самоубийца.

Дальше мы ехали молча, но все так же быстро, и я очень надеялась, что Дениса остановит за нарушение скоростного режима милиция. Или он врежется в кого-нибудь... От злости я почти не боялась того, что мы можем попасть в аварию.

Черное загородное шоссе, снег на полях...

Я откинулась назад и закрыла глаза.

Пока еще есть время. До свадьбы осталось два дня. Я смогу сбежать от Дениса. Я вернусь и все объясню Саше. Мы поженимся и будем жить долго, до ста лет, и умрем в один день...

Через час сумасшедшей гонки мы плавно въехали во двор загородного дома Дениса. Двухэтажный добротный дом. «Пусть будет немного похож на замок, – сказал он когда-то архитектору. – Я всегда мечтал жить в замке!»

А я когда-то мечтала жить здесь. С Денисом. И тоже до самой смерти... Но вот я снова здесь, только совершенно этому не рада.

– Лис, будь умницей... Здесь снега по колено. Иди ко мне.

– К тебе не пойду. Пусть Рома меня несет, – зло сказала я.

– Ну Рома так Рома, черт с ним...

Хуже всего было то, что ограда вокруг дома высокая и поверху пущен ток. И еще здесь сигнализация. Я все знала об этом доме, а за последний год-полтора Денис мог обзавестись еще каким-нибудь хитроумным охранным устройством.

Ну и как я отсюда убегу? Побегу по снегу в облегающем платье, в туфельках на каблуках, потом с ловкостью акробатки перемахну двухметровую ограду... Ловкостью акробатки я не отличалась. Вот Оля Арутюнова – она смогла бы, наверное. Потом придется долго бежать по заснеженной дороге до шоссе, ловить попутную машину. Всякий ли остановится, чтобы подбросить до Москвы замерзшую Снегурочку? Меня примут за привидение...

Я представила себе все это и решила, что надо сделать упор на красноречие. Надо уговорить Дениса и Рому, чтобы они меня отпустили. В самом деле, слово обладает большой силой...

– Денис... – прошептала я, стоя на пушистом ковре в большой гостиной. – Ты...

– Лис, голубчик, не трудись. Ты замерзла, наверное... Что ты хочешь? Горячую ванну, коньяк или что-то еще?

– Ничего не хочу, – злорадно ответила я. – Заболею и умру молодой.

Он принес теплый плед, укутал меня, придвинул кресло, где я сидела, ближе к камину, который растопил Пеньков. Как я мечтала когда-то греться у этого камина... Пропади он пропадом!

– Лиза, вы это... – робко прогундосил Пеньков. – Вы не думайте...

– Не Лиза, а Елизавета Аркадьевна, – мрачно перебил его Денис. – Лис, если тебе что-то надо, скажи мне, я попытаюсь удовлетворить все твои пожелания. Ты не голодна, случайно?

Я вдруг вспомнила эпизод из фильма «Кавказская пленница».

– Нет. Отпусти меня. Я хочу домой.

– Это твой дом, Лис.

– Нет, это твой дом... – упрямо сказала я.

Он не стал со мной спорить.

Через некоторое время Денис попросил меня перейти в комнату наверху.

– Там есть все, что тебе может понадобиться. И Пенька, если что, вызывай...

– А ты?

– А я должен уехать на некоторое время.

Так я оказалась в комнате для гостей на втором этаже. Там было очень уютно, и, помнится, когда-то, тысячу лет назад, я любила заходить в эту комнату, стоять у окна в форме эркера, из которого был хорошо виден сад. Вернее, не сад даже, а настоящий лес. Денису продали этот участок с условием, что он не срубит ни одного дерева. Все деревья были помечены и зафиксированы где-то там, в бюрократических анналах. И не дай бог, если одно из них исчезнет со своего места, – тогда без грандиозного штрафа не обойтись.

Странная апатия охватила меня – я собиралась спорить, доказывать чудовищность поступка Дениса, проклинать... Но вместо этого упала на мягкий диван и уставилась в потолок.

– Все хорошо, Лис, – нежно произнес Денис на прощание и захлопнул дверь. Несколько раз повернулся ключ в замке. Что ж... Вечером меня хватятся. Саша пойдет в милицию. Меня начнут искать и скоро найдут. Денису очень не поздоровится...

Я закрыла глаза и вдруг уснула. Было тепло, тихо, спокойно, за окнами был виден зимний лес, горели звезды над деревьями – сказочная, добрая картинка, которая напоминала о Рождестве и успокаивала, словно колыбельная...

* * *

Проснулась я утром и сразу даже не поняла, где нахожусь. Яркий розовый рассвет за окном – дивные краски, которые никогда не увидишь в городе, где небо вечно затянуто смогом.

Рядом, за скрытой гардинами дверью, были туалет и ванная, чем я не замедлила воспользоваться. Денис предусмотрел все – и шампунь для волос, и зубную щетку, и фен, и славный махровый халат персикового цвета... И даже тапочки моего размера. Впечатление было такое, что он заранее тщательно спланировал всю операцию. Да, это было не спонтанное решение...

Выйдя из ванной, я продолжила обследовать место своего заключения. Шкаф был забит одеждой моего размера, к телевизору имелась игровая приставка, несколько свежеизданных книг стояли на полке... Как будто я могла читать в таком состоянии! «Не скучай, Лис!» – как будто услышала я голос своего похитителя.

Крепкие окна и крепкие двери. Моя тюрьма.

Я собралась было заплакать, но оказалось, что у меня почему-то нет слез.

– Пеньков! – застучала я в дверь. – Ты где?

Он открыл через пять минут – сонный, растрепанный, какой-то дикий и несчастный от того, что ему не дали выспаться.

– А? Что? – растерянно спросил он, хлопая глазами. – Что случилось?

– Пеньков, я очень хочу есть! – категорично сказала я. – Или в ваши планы входит замучить меня голодом?

– Ну что вы, Лизавета Аркадьевна... – просипел он. – Сейчас я что-нибудь соображу...

Кухня была на первом этаже, и мы вдвоем спустились вниз. Я оглядывалась, надеясь, что замечу телефон и сумею воспользоваться им...

– Вы это напрасно, Лизавета Аркадьевна, – вздохнул Пеньков, топая впереди. Он словно читал мои мысли. – Отсюда не выберешься. Все двери на запоре, ограда под током. До ближайшего жилья не добежишь – снегу вон сколько навалило. Да и нет сейчас здесь никого, кроме нас, все соседи в Москве. Телефон у меня в кармане – других средств связи нет. И вообще, плохо ли вам здесь, а?

– Меня похитили, ты не забывай, – сказала я. – Послезавтра у меня свадьба должна быть...

– Дэн на вас женится, – простодушно ответил Пеньков. – Он вас очень любит.

– Любит... Женится... Что же он раньше-то этого не сделал? Мы ведь пять лет были вместе! А тут вдруг я ему понадобилась...

Пеньков принялся стряпать завтрак. Зажужжал миксером, взбивая омлет, потом принялся строгать салат из свежих овощей. Он был очень старательный и какой-то несчастный – я совсем на него не сердилась.

– Больно? – спросила я.

– Чего? А, вчера-то... Ничего, заживет. – Он показал на залепленную пластырем шею. – Вы прямо как вампир, Лизавета Аркадьевна...

– Прости... – с сожалением вздохнула я. И подумала: а вот мама бы никогда не стала просить прощения в такой ситуации.

– Да ничего, я говорю! Мне даже приятно было – меня еще никто за шею не кусал. Ой, а вдруг я этот... мазохист? – произнес Рома с искренним испугом.

– А Денис где?

– Уехавши. В Москве.

– Что он там делает?

– Откуда ж я знаю, он мне не рассказывает.

Пеньков поставил передо мной омлет и салат.

– Может, еще чего хотите?

– Пеньков, зови меня на «ты» и Лизой, а то как в фильмах про дворянскую жизнь получается... Как будто я барыня, а ты дворовый мужик.

– Нет, Дэн запретил.

– Дэн, Дэн... все Дэн. Он же даже почти не платит тебе! Чего же ты его терпишь?

– Господи, Лиза... то есть Лизавета Аркадьевна! Да я же без него пропаду – у меня мать – инвалид первой группы и сестра – ей сорок пять, не замужем...

– Вот именно! Устройся на работу, куда-нибудь в охрану... И платить, наверное, больше будут, и никто над тобой издеваться не станет.

– Вы скажете...

– Рома, ты в самом деле мазохист! – с досадой воскликнула я. – Вот тебя посадят, и тогда точно твоя родня без куска хлеба останется!

– Это за что же меня посадят? – искренне удивился Пеньков. – Я же ничего такого...

Я только вздохнула в ответ. Он был совершенно как ребенок.

– Отпусти меня, Рома! – тихонько попросила я. – Мне так плохо...

– Не могу! – испугался он. – Ну, что вы плачете, Лиза... – Он стал передо мной на колени, принялся вытирать мне слезы салфеткой. – Глазки покраснеют...

– Господи, какой ты дурак! – уже в голос зарыдала я.

– Ругайте, ругайте меня... Я знаю, что вы добрая и не со зла говорите. А чего плакать? Вас никто не бьет, не мучает. Все, что ни пожелаете, тут же получите. Дэн на вас женится – и будете вы совсем счастливая. Он вас очень любит, уж поверьте Пенькову...

– Я другого люблю! Я Сашу люблю!

– Это вам только кажется, – назидательно произнес Рома. – Вспомните, сколько лет вы с Дэном прожили? Я же видел, я же рядом был всегда... Я, Лиза, очень к вам привязан. Я не хочу никакой другой хозяйки в этом доме, кроме вас... Вы прямо ангел – смотрю на вас и не могу насмотреться. Потому и Дэну решил помочь.

Я не стала продолжать этот разговор – в нем было что-то опасное, скользкое, тяжелое. Привязанность Пенькова тяготила.

Вдруг я вспомнила Веру. Почему Мишель, почему Альберт? Рома больше ей подходит. Он преданный и нежный, он не способен никому причинить боль.

– Рома, я знаю женщину... Она очень похожа на меня, она еще добрее...

– Ну уж, лучше вас не бывает, – с сомнением произнес он.

– Точно тебе говорю!

Я вернулась к себе в комнату, принялась смотреть телевизор. Сегодня Вера ждет меня к себе...

Прошел день, другой – и настал последний вечер. Вечер, когда еще не поздно было вернуться. Саша, почему ты не ищешь меня?

Дениса не было.

Я даже подумала, что с точки зрения психологии он поступает правильно – мол, я перегорю, а он потом спокойно сможет обсудить со мной происходящее. Но это было правильно только в одном случае – если бы я не так сильно любила Сашу. А я любила его по-настоящему. Теперь я, как никогда, была уверена в том, что хочу стать его женой... Мое свадебное платье висело в шкафу, на плечиках – я все еще надеялась, что оно пригодится.

Наступил поздний вечер.

Вдруг за окном сверкнули фары. Я вскочила с дивана, на котором тупо лежала все последнее время, прижалась к холодному стеклу. Денис. Сквозь меня словно ток пропустили...

Я изо всех сил забарабанила в дверь. Долго ни-кто не откликался – видимо, Денис разговаривал с Пеньковым.

Потом Денис все-таки осчастливил меня своим визитом. Вошел, закрыл дверь на ключ, положил его в карман.

– Лис... – улыбнулся он. – Милая Лис, как я рад тебя видеть... Милая Флер де Лис. Ты знаешь, что такое флер де лис? Это полевая лилия в переводе с французского... символ французских королей.

Мне сначала показалось, что он пьян немного, но нет – от него не пахло. Но все-таки он был немного не в себе. Может, он решил отпустить меня?!

– Денис...

– Милая Лилия, погоди... – Он упал в кресло, закрыл лицо руками. – Дай передохнуть.

Я сидела с ногами на широком диване – в желто-оранжевой шелковой сорочке, в таком же халатике, растрепанная и ненакрашенная, имея вид в высшей степени домашний и скучный, – и не понимала, чем я могу привлекать моего бывшего возлюбленного. Он непременно меня отпустит – зачем ему бедная полевая лилия, пусть она хоть сто раз символ чего-то там...