— Но ты ведь уже не была рабыней.

— Здесь это весьма неопределенно. Я входила в гарем, в котором, кроме меня и еще одной женщины, все были невольницами.

— И ты вновь оказалась на свободе?

— Тогда я была сравнительно богата, а сын моего господина был маленьким жадным ублюдком. Он отобрал все, что у нас было, и продал всех женщин отцовского гарема, кроме своей матери. Меня купил работорговец из Триполи. По дороге туда корсары, которые нас везли, попытались захватить американский фрегат, но проиграли сражение.

— Тебя спасли! — выдохнула Шантель, — Да. Но свободой я наслаждалась не более недели. Однажды ночью мы были атакованы кораблем Хамида Шарифа, и вот я здесь — все начинается сначала.

— Прости меня, — сказала девушка, — я понимаю, как это ужасно — оказаться так близко к освобождению и опять стать невольницей.

— Мне уже все равно. — Жанна пожала плечами. — Во Франции не осталось ни единого человека, к которому я бы могла вернуться. Если мне придется провести здесь остаток дней… — Она еще раз пожала плечами. — Это, может быть, и не так плохо, крошка. Когда-нибудь и ты привыкнешь.

Шантель подумала, что такое вряд ли может произойти, но от комментариев воздержалась.

— А американцы? Что стало с ними? — немного сменила она направление разговора.

— О, их скорее всего всех выкупят. Американцы всегда заботятся о своих соотечественниках. Их консул встречал наш корабль, когда мы приплыли в Барику. Плененных моряков отвели в государственное багнио, хотя официально они считаются собственностью Шарифа. Они будут жить там и в том случае, если кто-то формально купит их, точнее, арендует для использования на тяжелых работах. Тогда они даже смогут заработать немного денег, пока привезут выкуп.

— Да, да, Хаким мне говорил что-то об этом.

— Обычно это и для покупателей выгодно. Ведь платят они в таком случае не так много, а переговоры об освобождении могут затянуться на годы, особенно если местный дей или бей не любит торопиться в таких вещах. Насколько известно, здесь в Барике все происходит быстрее, так по крайней мере говорил американский капитан. Здесь есть американское консульство. Моряков из тех стран, которые его не имеют, могут продать куда-нибудь далеко или они просидят до конца жизни в государственном багнио.

— Неаполитанцы, которых взяли в плен захватившие меня корсары, должно быть, не имеют, — тихо сказала Шантель. — Я видела отсюда, как их продавали и при этом осматривали… — Она умолкла, вновь залившись краской.

"Сколь же молода и невинна должна быть эта девушка, что закрывает глаза при одной мысли о том, что перед ней могут раздевать мужчину», — подумала, улыбнувшись про себя, Жанна.

— Это обычное дело здесь, крошка, — произнесла она вслух. — Прежде чем заплатить за раба деньги, покупатель должен посмотреть, в какой тот форме, здоров ли он, убедиться, что он может проработать много лет на тяжелой работе. А именно для нее, как правило, и покупают моряка, если, правда, он не евнух и не может быть использован для ленивой жизни в гареме.

— Да, я могу понять, хотя все это дико. Но что мне совершенно непонятно — это почему не может быть выкуплена и женщина. У меня есть наследство. Я могла бы предложить Шарифу гораздо больше, чем он получит, продав меня.

— Но женщин иногда выкупают, даже довольно быстро, если они богаты, или имеют возможность поддерживать связь с домом. Английский консул знает, что ты здесь?

Девушка покачала головой.

— Меня провели в город ночью, тайно.

— Ах да, так и должно было быть. Женщины могут быть выкуплены, но только не такие красивые, как ты.

— Но если дело в цене…

— Нет, не в ней. Шариф занимается торговлей рабами, а не получением за них выкупа. Для него ты редкая возможность значительно повысить свою репутацию, выделиться среди своих конкурентов. А это дороже денег. Даже если бы тебя пленили люди дея, а не обычные корсары, и то капитан терпел бы сам и скрывал такую пленницу от других, чтобы показать своему хозяину. В таких случаях только последний решает, оставить ли тебя в Своем гареме или подарить султану.

— А если мне все-таки удастся сообщить о себе английскому консулу? — спросила с надеждой Шантель. Жанна отрицательно покачала головой.

— С того момента, как ты войдешь в гарем, надежды на то, что тебя смогут выкупить, окончательно исчезнут. Даже если потом о тебе и станет известно консулу, хозяину достаточно будет просто сказать, что тебя у него нет. Доказать обратное невозможно, ведь в чужой гарем не, может попасть никто. Неприкосновенность гаремов здесь священна. Даже сам дей не решится нарушить это правило, хотя бы речь и шла о самом последнем из его подданных.

— Значит, или кто-то освободит меня, или я убегу сама, — Шантель опустила глаза.

— Крошка, тебе было бы лучше не тратить попусту время на подобные надежды. Конечно, если наложница попадает в богатый дом и ей удается скопить какие-то богатства, у нее в принципе появляется возможность купить себе свободу после смерти хозяина. Но гораздо более вероятно, что ее выдадут замуж, а накопленное пойдет в качестве приданого, да и то только в том случае, если у нее нет врагов в лице жен умершего хозяина или его матери» которая, собственно, и заправляет всем в гареме. Замужество будет равносильно перепродаже, поскольку и жена остается рабыней до тех пор, пока не родит сына.

— А ты родила сына своему хозяину, тому, который женился на тебе?

— Там было по-другому. Мой первый господин не был знатным человеком. Он был просто богат, к тому же у него имелось шесть сыновей от первой жены, и рожу ли я ему еще одного, ему было безразлично. Но ты обязательно попадешь в знатный дом, возможно, в гарем правителя Алжира или Туниса, а лица такого ранга редко женятся на рабынях, пока у тех не появятся сыновья. — При этих словах Жанна заметила затравленный взгляд Шантель и поспешила добавить:

— Никто ничего не знает, крошка. Может, человек, который купит тебя, ищет именно жену. Очень многие хотят жениться на красивых и умных женщинах, и не только мусульмане, но и христиане. — Она не стала добавлять, что далеко не все эти женихи в состоянии купить таких женщин, и уже совсем мало таких, кто сможет заплатить за Шантель.

— Я не хочу выходить замуж здесь, Жанна, это было бы слишком… было бы навсегда. Мне кажется, я не смогу жить, если не будет никакой надежды на возвращение в Англию.

Слезы, появившиеся при этих словах на глазах Шантель, вызвали сострадание у собеседницы. Жанна отвернулась в сторону, чтобы тоже не расплакаться.

— В общем, как я тебе говорила, ты скорее всего попадешь к очень знатному хозяину, — повторила она свое прежнее утверждение.

— А бежать оттуда? Это возможно? Дать ложную надежду женщина заставить себя не смогла.

— Побег — наименее вероятная вещь из всех, на которые ты можешь рассчитывать. В таких гаремах евнухов больше, чем женщин, и они только тем и занимаются, что следят за женами и наложницами своего господина. Их задача — чтобы ни один посторонний не попал в гарем и ни одна женщина не вышла из него без разрешения.

— На что же мне тогда остается надеяться?

— На то, что твой господин будет красив, что он полюбит тебя и окружит заботой и вниманием.

— Наряду с дюжиной других? — съязвила девушка. Это было первое проявление характера Шантель за все время их разговора, и Жанна с некоторым удивлением ответила:

— Но по-другому здесь просто не бывает. Думаю, что это как раз то, к чему ты быстро привыкнешь.

Глава 15


В тот день Шантель не смогла задремать на своем тюфяке, подобно большинству окружающих ее женщин. Хотя она уже в четвертый раз видела распродажу рабов на дворе Хамида Шарифа, привыкнуть к этому ужасному зрелищу было выше ее сил.

В первые дни своего пребывания в багнио девушка пробовала знакомиться с подругами по несчастью. Разговоры с ними убедили ее в одном: все здесь испытывают тот же самый непреодолимый страх, что и она. Поначалу сознание этого принесло некоторое облегчение. Но потом… Потом ей пришлось наблюдать, как одну за одной ее новых подруг выводят из комнаты и продают во дворе. Это было невыносимо, и она перестала знакомиться с вновь прибывающими. Исключением стала только француженка. И сейчас Шантель больше всего не хотелось увидеть на помосте и ее. Нет! Раньше должны увести ее саму. Осталось всего два дня.

Девушка вздрогнула, неожиданно осознав, как это мало. Уже много раз пыталась она заставить себя думать о том, что с ней происходит, как о каком-то приключении, но ей это плохо удавалось. Все такие попытки обращались в ничто, как только она в очередной раз доходила до мысли о конце этого «приключения», когда будет лишена невинности каким-то незнакомцем. Дальше все мысли обрывались, их место занимал страх.

После разговора с Жанной Мориас она избавилась хотя бы от одного из постоянно мучивших ее страхов. Увидев на первых же торгах, которые ей довелось наблюдать через окно, как продаваемых женщин заставляют полностью обнажаться, она сходила с ума, думая, что и ее подвергнут такому же унижению. К тому же одну из невольниц, видимо, такую же стеснительную, как Шантель, перед продажей чем-то опоили. Бедняжка в результате была лишена последней возможности хоть как-то, постоять за себя, совершенно не понимая, где она и что с ней делают. Это выглядело уж совсем мерзко и страшно. Все эти мысли до того довели Шантель, что она постоянно ощущала какие-то спазмы в желудке и почти не могла есть.

Перенесшая свой тюфяк поближе к Шантель, Жанна мирно спала. Девушка была благодарна ей за трогательное внимание к своей судьбе. Но и избавившись благодаря француженке от одного из своих страхов, успокоиться до того, чтобы уснуть самой, она не смогла.

Оставалось два дня! Господи, она согласна остаться здесь, пусть даже это багнио станет ее тюрьмой, из которой невозможно бежать. По крайней мере с Шантель здесь хорошо обращались, и она знала, что ее ждет на следующий день. Правда, по прибытии ей пришлось пережить еще раз неприятную процедуру проверки, подобную той, которой ее подвергли на корабле: Хамид Шариф должен был лично убедиться, что ее невинность во время , путешествия не пострадала. Но после этого до нее никто даже пальцем не дотронулся. Евнухи, следившие за невольницами, оказались вовсе не такими страшными, если им не перечили. А у Шантель не было ни малейшего желания тратить нервы еще и на препирательство с этими большими, устрашающе выглядящими мужчинами. Они в свою очередь снисходили до того, что порою отвечали на заданные ею вопросы. Каждое утро девушка могла принимать ванну. Пища, хоть в последнее время Шантель и страдала отсутствием аппетита, нареканий не вызывала. Действительно, было бы лучше остаться здесь.

Вечером Шантель ковырялась со своей порцией, а Жанна весело болтала, нахваливая отличный обед. Огромные блюда со снедью, принесенные для них, поставили на маленькие табуретки таким образом, что образовалось три низких столика, возле которых расселись все невольницы. Только чернокожая девушка, которую привезли вчера и сразу приковали к стене, не принимала участия в трапезе. Ее не освобождали даже на время еды. Один из евнухов пытался кормить несчастную из своих рук, но никто не видел, чтобы она что-то ела. Чернокожая красавица или выплевывала пищу, или просто отворачивалась от нее, не открывая рта.

— Кто-нибудь знает, что с ней произошло? — спросила Жанна, особо ни к кому не обращаясь и наблюдая за все больше выходящим из себя евнухом, безуспешно пытающимся накормить африканку.

Никто не ответил, и было неясно, поняли ли женщины заданный по-французски вопрос. Шантель тоже говорить не хотелось, но взгляд француженки в конце концов остановился на ней, и отмалчиваться было неудобно:

— Она — принцесса какого-то племени, живущего к югу от Барики. Как сказали стражники, разговор которых я слышала, она отказывается признать себя рабыней.

— Ей рано или поздно придется с этим смириться, как и нам всем, — усмехнулась Жанна.

Шантель не нравилось отношение Жанны к происходящему, в очередной раз проявившееся в этой фразе. Именно поэтому она и не хотела начинать разговор об африканской девушке. Она хорошо понимала, что чувствует сейчас чернокожая принцесса. Ведь и сама Шантель не могла согласиться с тем, что она превратится в рабу. Однако она опасалась заявлять об этом вслух. Уроки Хакима, учившего ее скрывать гнев и обиды, не прошли даром. Маленький турок был прав. Что пользы было бы ей стоять сейчас прикованной к стене, как эта чернокожая красавица. А ведь именно так и случилось бы, если бы во время второй проверки на девственность она вела себя так же, как и во время первой.

Для того чтобы сменить предмет разговора, Шантель попросила Жанну рассказать ей что-нибудь о гаремной жизни, но после еды. Ее на самом деле интересовало это, так же как и сама француженка. Жанна была лишь немногим старше Шантель — лет двадцать пять — двадцать шесть, и столь отличающееся от ее собственного отношение к жизни вызывало у девушки любопытство. Ей хотелось понять, сделали ли такой ее новую подругу девять лет жизни среди мусульман или та в принципе не видела ничего плохого в здешних обычаях. Но их разговору состояться не пришлось. Как только они закончили трапезу, в дверях появились визитеры.